С ними по-хорошему нельзя - Раймон Кено

Все сразу же заинтересовались.

— Ну-ка, расскажи, — приказал Маккормак.

О’Рурки пожал плечами. Он молча отошел к окну и заменил на посту Каллинена. Успокоившиеся и задумавшиеся британцы не проявлялись. Наступал вечер. Каллинен подошел к Кэффри.

— Ankou? — переспросил он.

— Да, — ответил Кэффри. — Пули свистели. Летели со всех сторон.

— А Келлехер и Галлэхер? — спросил Маккормак, беспокоясь за судьбу вверенного ему контингента.

— Все в порядке, — ответил Кэффри.

И продолжил:

— Значит, в то время, как на нас поперли, я почувствовал в себе что-то вроде внутреннего голоса, который мне сказал, что рядом кто-то прячется. Тогда, значит, я пошел прямо в сортир. Он был закрыт. Я услышал, как кто-то дышит за дверью.

— А наши покойники? — спросил Маккормак.

— Не думаю, что они ожили, — ответил Кэффри.

Маккормак повернулся к О’Рурки:

— А эта девчонка все еще лежит внизу?

О’Рурки потупил взор:

— Да. Хорошо бы накрыть ее чем-нибудь. А то она выглядит неприлично.

— От трупов надо бы избавиться, — сказал Маккормак.

— Ну? — спросил Каллинен у Маккормака.

— Это действительно было ankou? — спросил Маккормак у Кэффри.

О’Рурки не оборачиваясь проронил:

— Если внизу действительно кто-то есть, нужно им заняться.

— Да, — ответил Кэффри Маккормаку. — Что-то вроде голоса, который со мной разговаривал.

— Я спущусь с тобой, — сказал Маккормак Кэффри. — Остальные останутся здесь.

Он вытащил револьвер.

Каллинен обратился к Кэффри:

— Ты потом мне об этом еще расскажешь.

Маккормак и Кэффри вышли из комнаты и начали медленно спускаться по лестнице. Навстречу им поднимался Диллон с патронами.

Услышав шаги на лестнице, Келлехер и Галлэхер обернулись и увидели Маккормака и Кэффри, которые медленно спускались с кольтами в руках. Спустившись, они повернули налево и направились по коридору. Келлехер и Галлэхер вернулись на свое место. Наступал вечер. Улицы были пустынны. Британцы не проявлялись. Света нигде не было. Из-за крыши показался краешек луны. В ее свете нежно задрожала Лиффи. Город пребывал в глубокой тишине.

Вдруг Келлехер и Галлэхер услышали женский крик. Они обернулись. За криком последовали другие, более глухие звуки. Потом снова женский крик, восклицания и ругательства. После этого в потемках очертились два их товарища, тянущие за собой какую-то тень; пленница почти перестала сопротивляться и больше не кричала.

— Что случилось? — спросил Галлэхер без особого волнения.

— Да вот спряталась здесь одна козочка, — ответил Кэффри. — Сейчас будем допрашивать.

— Лучше бы выставили ее вон, — предложил Галлэхер.

— Кстати, — сказал Маккормак, — хорошо бы накрыть чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом.

— А что, если вынести наружу и тех двоих? — предложил Галлэхер. — И тоже накрыть чем-нибудь?

— Ну так мы будем ее допрашивать? — спросил Кэффри.

Маккормак и Кэффри не двигались, Гертруда прислонилась к стене. Они держали ее за запястья. Склонив голову, она молчала.

— Накройте чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом, — сказал Маккормак. — Те двое подождут.

— Как подумаешь, что придется провести ночь с мертвяками, — сказал Галлэхер, — волосы встают дыбом.

— Можно вынести их наружу, — предложил Келлехер. — И свалить на углу, пока британцы дрыхнут.

— Чего мертвых-то бояться? — сказал Маккормак. — Не страшнее живых.

— Будем ее допрашивать? — спросил Кэффри. — Вопросы какие-нибудь задавать?

— Пойду накрою чем-нибудь девчонку, которая лежит перед домом, — сказал Галлэхер.

— Подожди, когда совсем стемнеет, — сказал Маккормак.

Галлэхер приник к амбразуре, оставленной в забаррикадированном окне.

— Прищурив глаза, — сказал он, — я еще могу различить ее посмертные останки. У нее такой вид, будто она ждет своего возлюбленного. Просто наваждение какое-то. Просто наваждение. Да и остальные трупы скоро вылетят из своего чулана, верхом на метле, да как начнут покачиваться в воздухе и постанывать. Лица у них будут зеленые, а саваны — фальшивые.

Он повернулся к Маккормаку:

— Не нравится мне все это. Лучше побросать их всех в Лиффи. И девчонку тоже.

— Мы не убийцы, — сказал Маккормак. — Ну же, Галлэхер, побольше мужества. Finnegans wake!

— Finnegans wake! — ответил Галлэхер, облизывая пересохшие губы.

Раздались приглушенные всхлипывания. Это Кэффри провел рукой по ягодицам Герти.

— Я же тебе сказал, что все должно быть корректно, — проворчал Маккормак.

— А вдруг она прячет оружие.

— Довольно.

Они подвели Герти к лестнице и начали подниматься. Герти безвольно спотыкалась. Она уже перестала плакать. Двое часовых снизу проводили взглядом поднимающихся, потом вернулись на свое место. Ночь была уже тут как тут, темнющая, со сверкающей дыркой полной луны.

— Собака, — вдруг прошептал Галлэхер.

И добавил:

— Она ее учуяла. Вот сука!

Он приложил винтовку к плечу и выстрелил.

Это был первый выстрел за ночь. Он странно прозвучал в тишине замятеженного города. Собака залаяла. Затем побежала прочь, подвывая страдальчески и патетически. Чуть дальше раздался второй выстрел, и все снова затихло. Британская пуля прикончила циничного зверя.

— К чертям собачьим все эти трупы! — сказал Галлэхер.

Келлехер не ответил.

Через несколько секунд Галлэхер нарушил молчание:

— Как ты думаешь, мы тоже будем ее допрашивать?

Келлехер не ответил.

Галлэхер боялся растратить всю свою доблесть на словоохотливость; к собеседнику он больше не приставал, и не поддерживаемый более разговор оборвался. Галлэхер им воспользовался, чтобы прислушаться.

Они зажгли маленькую свечку. Диллон занял пост у окна. Маккормак сидел за столом сэра Теодора Дюрана; справа от него находился Ларри О’Рурки. Каллинен и Кэффри стояли по обе стороны от Герти; девушку посадили на стул и слегка привязали, хотя и бережно.

— Имя, фамилия, род занятий, — начал Маккормак.

Потом повернулся к О’Рурки и спросил у него:

— Так?

Ларри кивнул головой.

— Записывать будем? — спросил Маккормак.

— Не стоит, — ответили все хором.

Маккормак начал снова:

— Имя, фамилия, род занятий?

— Гертруда Гердл, — ответила Гертруда Гердл.

Раньше она уже сиживала на этом стуле, за этим столом; но тогда в этом кресле восседал почтенный чиновник, в летах, питавший зернами нежности голубей своего сдержанно-платонизированного желания. Но господина Теодора Дюрана шлепнули, и (не ведая того) сидела она теперь перед республиканцем вида явно террористического.

Впрочем, внешность довольно приятная. Хотя одет неважно.

Зато другой, рядом с ним, тот действительно хорош. Наверняка джентльмен. И ногти чистые.

Справа и слева — чурбаны. Эти-то уж точно республиканцы. Они связали ей руки. Правда, старались, чтобы ей было не очень больно. Зачем?

У окна с ружьем в руке стоял еще один. Тоже ничего.

Все пятеро — мужчины довольно привлекательные. Но, за исключением помощника допрашивающего, люди явно невоспитанные.

И ни один из них ни разу в жизни не пел God Save the King[6]. Деревенщина.

— Род занятий? — снова спросил Маккормак.

— Почтовая служащая.

— Да ну? — сказал Кэффри, имеющий по этому поводу свое собственное мнение.

— Из какого отдела? — спросил Маккормак.

— Заказные отправления.

Теперь она смотрела на них без всякого страха. Они не могли ее как следует разглядеть. Светлые волосы на ее голове были до смешного коротко подстрижены. Девушка была высокой. Свеча освещала две выпирающие части корсажа, успокоенное и на глазах хорошеющее лицо. Чувственно очерченные, хотя и ненакрашенные, пухлые, искусанные губы. Холодные голубые глаза. Строгий прямой нос.

Маккормак, сбитый с толку заказными отправлениями, задумчиво протянул:

— Так, так, заказные...

Кэффри в глубине души считал, что девицу нужно расспросить о деятельности этого отдела. Девица казалась ему подозрительной. Диллон и Каллинен, олицетворение строгости и справедливости, с выводами не спешили.

Маккормак повернулся к Ларри О’Рурки. Интеллигентное лицо лейтенанта, казалось, скрывало под эпидермическим покровом какую-то забродившую мысль.

Вопрошающий взгляд Маккормака остановился на Кэффри.

— Пускай объяснит, почему она находилась там, где находилась, — предложил Кэффри.

Герти зарделась. Неужели ей будут все время напоминать о постыдности этого убежища, еще более постыдного от его непроизвольности. Вспомнив о самом убежище, — что делать, когда тебя вынуждают? — она побагровела.