За миг до тебя - Аглая Оболенская

Инна нашла за одной из пальм плетёную табуретку и опустилась рядышком.

— Родилась я в Ханты-Мансийске, в семье врачей. Когда мне было пять лет, они погибли. Утонули в полынье. Лёд на Иртыше местами подтаял, а машина у них была тяжелая, УАЗик, что-то вроде нынешней скорой помощи. Меня отдали на воспитание тётке — маминой младшей сестре. Она одна растила двух дочерей, а где двое — там и трое. Муж её, алкоголик, помер в сугробе, два метра не дотянув до дома. Жили бедно, на тёткину зарплату особо не пошикуешь. Шить я начала с малолетства, как себя помню. Своих кукол обошью и сестринских. Парадокс — в магазинах тогда из одежды купить было нечего, а материала подсобного дармового, вроде дерюги и оленьего меха, извини, хоть этим местом ешь, — Полина хлопнула по обтянутой шелками попке и щедро хлебнула шампанского. — После кукол стала шить тётке, сёстрам, тёткины подружки повадились. Золушка, честное слово! Себя одеть некогда, вон какая клиентура в очередь выстроилась, так и донашивала тряпочки за родственницами. Зато навыки приобрела мастерства шитейного и денежка в доме поселилась. Так бы и одевала всех Золушка-бессеребренница. Так бы и… Тебя Инна зовут, я правильно запомнила? Будь другом, Инна, принеси ещё шампани, что-то я ослабла.

В дверях Инна столкнулась с кудрявым красавцем из Полининой свиты. Он стремительно влетел на лоджию, когда она выходила. Вернувшись, застала юношу присевшим на корточки перед креслом. Тонкие пальцы бывшей Золушки теребили кудри на его голове. Глаза устремлены вдаль, сквозь опутанную комнатными лианами, стену, огромный веерообразный лист пальмы сзади, не спросясь, короновал её. Глотнув искрящегося осевшей пеной божественного вина, Полина оттолкнула от себя склонённую голову: "Кыш! Увидимся позже…" Кавалер исчез.

— На чем я там остановилась? Ах, да. Знаешь, Инна, почему я тебе всё это рассказываю? Потому что ты никогда это не опубликуешь. Другим не рассказывала по обратной причине.

Известный на всю страну модельер заглянула в глаза собеседницы. Взгляд её, мрачноватый и абсолютно трезвый, проник в душу, сковал гипнозом, и Инна машинально выронила диктофон.

— Не переживай, я куплю тебе новый, — Полина подцепила его пальчиками и бросила в ближайшую кадку. — Этот слишком громоздкий. Тебе интересно, Инна, то, о чём я рассказываю?

— Да, — прошептала чуть слышно, и подумала: "Гораздо интереснее наблюдать, как ты это делаешь"…

— Я всю жизнь бы прожила в ожидании феи, принца, балов и туфельки, если б однажды вечером меня не изнасиловал тёткин сожитель. Одной рукой он рвал на мне одежду вместе с кожей, другой зажимал рот, впиваясь в щеки грязными ногтями. Потом бросил, как ненужный кровоточащий кусок мяса, на смятой постели и, уходя, сказал: "Ты сама хотела, сучка!" Обидно расстаться с детством вот так. Ещё обидней чувствовать себя замаранной, униженной, раздавленной. Знаешь, Инна, он изнасиловал меня не потому что я была красива или невинна. Ему было плевать на это. Просто дома никого не было. А пьяное чудовище желало немедленно удовлетворить свою похоть.

Она опустила глаза и надолго замолчала. Рассказ потряс Инну, вырвал из благостной обстановки шампанского, фейерверков и силой втолкнул в узкую тёмную комнату, заваленную рухлядью, с железной кроватью в углу, поперёк которой корчась и вздрагивая от слёз, лежала маленькая беспомощная девочка, подоткнув между ног окровавленный подол платья. Страшно захотелось обнять сидящую рядом женщину, но та очнулась и, улыбнувшись, продолжила сеанс вуайеризма:

— Я сбежала от них. Той же ночью. Забрала деньги из тайника, которые тётка копила на кооператив. Их хватило только на билет до Тюмени — это ближайший к Хантам серьёзный город. Там я встретила папу Гию, — последние слова Полина запила шампанским и мгновенно опьянела. — Теперь начинаются факты моей общеизвестной биографии. Папа Гия меня впоследствии удочерил, выучил, поставил на ноги. Все думают, что и родил меня тоже он. Повезло, да?

— Может быть, не стоит мне это рассказывать?

— Посиди со мной. Не убегай. Давно хотелось раскрыть душу, но некому. Моё окружение насквозь продажно. Ты не такая, я чувствую… Ты ведь, как и я, северянка, правда, Инна? — после этих слов Инне стало не по себе. — Ты не пугайся, я не ведьма. Но своих вижу издалека. Бледная, холодная, прозрачная — это ты, Инна. И я хочу предложить тебе работу.

— Но я не умею вести делопроизводство.

— О чем ты? Мне не нужен референт, у меня их полно. Причем, все мужеского пола. Пойдёшь ко мне в модели?

Час от часу не легче! У Полины Бодло явный перебор с алкоголем…

— Извините, кругом столько красивых молодых девушек.

— Глупая, зачем мне красивые! Я ищу такую, как ты. Худую, долговязую, ни грамма жира. Ранний маэстро Зайцев говаривал, что модель на подиуме должна чуть-чуть отличаться от вешалки, чтобы всё внимание на одежду, а не на круглую задницу. Ты — вешалка, только не обижайся, ведь это комплимент.

В ответ Инна лишь пожала плечами, по крайней мере, комплимент не заезженный.

— А лицо! Неужели все здесь ослепли? Твоё лицо — находка для визажиста. Незыблемо спокойное, невыразительное. Истинно нордическое. Накладывай любой грим — оно каждый раз новое.

Неужели мир сошел с ума, и поменялись критерии красоты? Общаясь с разными людьми, Инна больше всего уважала их индивидуальность, как внешнюю, так и внутреннюю неповторимость. Составные детали человеческой привлекательности. К оппоненту, бездумно выдающему общепринятое за своё, моментально теряла интерес. Слыла ярой противницей конформизма. И что в итоге? Сама оказалась без лица, рисуй, любое подойдёт. Красавица "уписанная"!

— Ты скисла, я вижу, — вновь трезвый и оценивающий взгляд фиолетовых маслин. — Курить хочу. Ты не куришь? Жаль… Догадываюсь, о чем ты думаешь, Инна. Ты считала себя симпатичной или уродиной, но чтобы вообще никакой — трудно с этим смириться. Я права? Не молчи же! Кивни хотя бы… — из лаковой сумочки Полина извлекла зеленоватую пачку дамских сигарет "Davidoff", золотую зажигалку с монограммой, глубоко затянулась и обдала Инну ментоловым дымом. — Дура ты, дура. В твоей невзрачности — твоё спасение. Ты пишешь репортажи, статьи всякие и проживаешь по кусочку чьей-то жизни, влезая в чужую шкуру. На подиуме создаёшь образ, неповторимый и в тоже время свой собственный, а как же иначе — в нём часть тебя: манера, походка, тело. Всё это — ты. И ты — многогранна. Раз за разом открываешься миру в новом ракурсе. Я помогу тебе постичь себя, а ты поможешь мне сделать это прилюдно… Ну, что скажешь?

Заманчиво. Только на секунду Инна представила себя в изумительном пальто от Полины Бодло, из меха, льна, стекляруса и замши, в которое влюбилась на показе, слепящий свет софитов и восхищенную публику, дух захватило от восторга. Искушение было слишком велико.