Притчи человечества - Виктор Лавский

«Я помолюсь только однажды»

В Бенгалии жил один человек, очень учёный и очень логичный грамматик. Звали его Бхаттоджи. Он был очень известным грамматиком. Он никогда не ходил в храм. Он уже состарился, ему перевалило за шестьдесят, когда его отец сказал: «Ну, это уж слишком!» Отцу его было девяносто лет. «Я ходил в храм и молился каждый день! И я ничего не говорил тебе, думая, что сам придёшь к пониманию себя! Но теперь тебе уже шестьдесят! Пора бы пойти и подготовиться к миру иному! Так когда ты пойдёшь в храм молиться и возносить хвалу Всевышнему?» Бхаттоджи сказал в ответ: «Видя тебя многократно идущим в храм и возвращающимся таким же, я усомнился: в том ли вопрос, сколько лет и сколько раз ты молишься? Кажется, весь вопрос в том, как ты молишься, вопрос лишь в качестве. Я наблюдаю за тобой столько лет! Дважды в день ты шёл в храм и возвращался точно таким же! Так что же, молитва не действует?

Нет, что-то здесь не так! Завтра мой день рождения. Я пойду в храм и сделаю всё, что будет в моих силах. Я постараюсь вложить всего себя, всю свою душу. Я помолюсь только однажды — но я ничего не оставлю внутри. Я постараюсь полностью войти в это — но только однажды. Уж если что-то должно произойти, оно произойдёт. Если же ничего, то на этом я закончу. И зачем тогда идти опять, раз в этом не будет никакой пользы? Тогда это просто бессмысленно!» Отец его рассмеялся и сказал: «Господи, ну и дурак! А ещё слывет за учёнейшего человека! Да молиться нужно целые жизни подряд, чтобы что-то произошло! Ну да Бог с тобой, да просветит Он мозги твои! Давай, давай! Посмотрим, что у тебя получится!»

Бхаттоджи пошёл в храм и больше не вернулся. Он умер. Лишь единожды молясь перед Божеством храма, он умер. Он действительно целиком вошёл в это — и не осталось ничего.

Святой и змея

На одном поле, где маленькие пастухи пасли скот, жила страшная и ядовитая змея. Однажды святой отшельник проходил мимо. Дети подбежали к нему и закричали: «Святой отец, не проходи здесь, берегись змеи!» «Дети мои, — сказал святой старец, — я не боюсь вашей змеи. Я знаю такие молитвы, которые защищают от всякого зла». Сказав это, он продолжил свой путь… Змея видит, как приближается какой-то человек, поднимает голову, святой отец шепчет заклинание, и змея падает к его ногам. «Почему же ты живёшь, причиняя зло другим? — спросил святой отец. — Я назову тебе священное имя Господа, и ты будешь повторять его и научишься любить Бога; в конце концов ты увидишь Его, желание делать зло покинет тебя».

Прошли дни, маленькие пастухи заметили, что змея перестала жалить, они бросали в неё камни. Один мальчик схватил змею за хвост и стал вертеть её над головой, потом несколько раз ударил головой о камни. Змея потеряла много крови, её оставили, думая, что она мертва. Ночью она пришла в себя и тихо-тихо приползла в свою нору, а всё тело у неё было разбито. Она старалась жить кое-как, питаясь листьями и разными сухими травами.

Однажды по этой местности опять проходил тот же святой отец. Он озирался по сторонам, искал змею. Дети сказали ему, что её больше нет в живых, но он знал, что смерть для неё невозможна до разрешения проблемы жизни, то есть до лицезрения Бога.

Змея выползла из своей норы и поведала отшельнику, что с ней случилось. На что святой отец воскликнул: «Какие глупости! Нужно быть идиотом, чтобы не знать, как помешать своим врагам так обращаться с собою. Я запретил тебе только кусать какую-либо тварь, но почему же ты не зашипела на тех, кто хотел тебя убить, чтобы напугать их?..»

Он празднует

Это случилось с великим индийским музыкантом Хансеном. Он жил при дворе великого царя Акбара и был несравненен. И однажды Акбар сказал ему: «Я не представляю, чтобы кто-то мог превзойти тебя! Это кажется немыслимым. Ты — последнее слово, вершина творения. Да славен Творец вовеки! Но когда бы я ни подумал об этом, у меня поневоле возникает мысль, что всё же ты был учеником у Мастера, который учил тебя мастерству. И кто знает, может, он и превосходит тебя по мастерству? Кто этот Мастер? Он жив ещё? Если да, то можно ли его пригласить во дворец?»

Тансен сказал: «Да, он жив. Но как пригласить его во дворец, если он подобен дикому животному — ходит как придётся. Он — не человек из общества. Он, как ветер или облака, которые гонит ветер. У него нет ниточек, связывающих его с миром. Это — бездомный скиталец. Но более того — его нельзя попросить спеть или сыграть, невозможно совершенно. Он поёт только тогда, когда чувствует. Он танцует только тогда, когда чувствует. Можно лишь подойти к нему, ждать и наблюдать».

Но Акбар был так заинтересован, что пришёл в восторг даже от этих слов: «А! Его Мастер жив! Ради этого стоит пойти».

Мастер был бродячим факиром. Звали его Харидас. Тансен послал гонцов, чтобы выследили его местонахождение. Обнаружили его в хижине на берегу реки Джумны. И Акбар с Тансеном пошли слушать его. Жители местной деревушки сказали, что около трёх часов ночи он поёт и танцует. Однако весь день сидит тихо-тихо, как мышка. И вот, среди ночи, Акбар и Тансен, подобно ворам, притаились позади той хижины, потому что если бы он узнал про них, то не стал бы танцевать и петь.

И вот Харидас стал петь, а затем танцевать. Акбар был словно загипнотизирован — он не мог произнести ни единого слова, потому что никакая оценка не могла быть дана тому, что он видел. Акбар только непрерывно плакал. Когда они возвращались домой после песни, он хранил гробовое молчание. Только слёзы продолжали катиться из его глаз. Когда он пришёл во дворец, то прямо на ступенях сказал Тансену: «Я думал, что никто не может превзойти тебя; я думал, что ты — что-то удивительно уникальное, но теперь — прости меня — я должен сказать, что ты и в подметки не годишься своему Мастеру! Но почему?!»

И Тансен ответил: «Нет ничего проще — я пою и танцую за деньги, престиж, власть, уважение. Моя музыка — это пока ещё средство для достижения некоего исхода, результата. Я пою, чтобы что-то получить, а мой Мастер поёт, потому что что-то получил. И в этом разница. Он поёт только тогда, когда что-то имеет внутри, только тогда возникает песня, только тогда. Это как результат. Когда он наполнен Божественным и не может всего вместить в себя — только тогда он поёт. Пение его — результат, исход сам по себе. Он празднует!»

«Ты принят»

Как-то в одной стране возжелал император узнать о жизни, смерти и жизни после смерти. Призвал он своих мудрецов и спросил их. А они отвечали ему: «Если бы мы знали об этом, нас бы здесь и в помине не было. Мы так же невежественны, как и ты, с той лишь только разницей, что ты — властелин и богат, а мы — мудрецы, которые тем и зарабатывают себе на жизнь. Мы не знаем. Чтобы узнать это, ты должен покинуть свой дворец и искать Мастера. Мастер никогда не придёт сюда к тебе. Мастера ты сам должен найти».

И император отправился на поиски. Он ходил по всем известным святым и всё равно не был удовлетворён. И снова он призвал к себе мудрецов и сказал им: «Ну вот, я обошёл всех, кого только можно было сыскать в империи, а толку никакого!»

И вновь услышал он в ответ: «Ты не там ищешь. Так ты никогда не найдёшь. Ты ходишь ко всем известным людям. А разве среди них есть Мастера? Истинный Мастер никогда не становится известным, это случается слишком редко. А потом, истинный Мастер любым способом стремится скитаться, поэтому и найти его могут лишь настоящие искатели, а не любопытные люди, которые всегда спрашивают мимоходом. Ты искал в неподходящих местах. Мы знаем одного человека здесь, в столице, попробуй пойти к нему».

А этот человек был нищим и жил вместе с другими нищими под мостом. Император не мог поверить, что это и есть тот самый человек, но что-то исходило от нищего, какое-то особое излучение — свет невидимый. И нечто неведомое коснулось императора и что-то изменило в нём. И, не отдавая себе отчета в своих действиях, император коснулся ног нищего, как если бы тот был императором, а он, император, — нищим просителем. Он сам себе поразился, что сделал так. А нищий сказал: «Ты принят».

Осел в шкуре пантеры

Осёл одного мойщика так надорвался, таская непомерно тяжёлые узлы с бельём, что едва не подох. Стал мойщик думать: «Горе мне! До чего же скверно всё получилось. Дело моё теперь стоит, заработки упадут. Как же мне быть? Попробую-ка я вот что сделать. Куплю за три рупии шкуру пантеры и по ночам буду пускать осла в этой шкуре на поля. Попасётся он на молодых всходах и, смотришь, через несколько дней уже совершенно окрепнет». Так он и сделал.

Пахарь же, когда заметил, что кто-то травит посевы, начал сторожить свои поля. И вот как-то увидел он посреди поля осла. «Я погиб, — подумал пахарь, — это же пантера!» И, накинув на себя отсыревшее за ночь одеяло и подняв над головою лук, начал медленно выбираться оттуда.