Повелитель звуков - Фернандо Триас де Без

– Я хочу поговорить с вами об отце Стефане, – начал я, – о причинах, побудивших его совершить путешествие в Дрезден в 1865 году…

– Да, вы меня уже спрашивали… Но ответьте мне, отец Юрген, чем вызван ваш столь явный интерес к этому эпизоду жизни благословенного отца Стефана?

– Дело в том, – отвечал я, – что я нашел в его книгах увядшие розы.

– О да, – с легкой грустью кивнул монах, – отцу Стефану нравилось коллекционировать розы. Это была его единственная слабость. Так он и говорил: «моя единственная слабость». Как сейчас помню: мы, монахи, смеялись всякий раз, когда какой‑нибудь послушник дарил ему розы для коллекции. «Если юноша дарит цветы – это неспроста. Не иначе как он влюбился. Берегитесь, отец Стефан», – говорили мы.

При воспоминании о том, как посмеивались монахи над причудами брата, уста отца Игнатия тронула печальная улыбка.

– Видите ли, отец Игнатий, в одной из его книг я нашел несколько заметок, датированных июлем 1865 года. Мне кажется, что они принадлежат не отцу Стефану; как будто кто‑то открыл ему новый способ познания Всевышнего, – солгал я, желая оправдать свой следующий вопрос. – Что произошло с ним, когда он вернулся из Дрездена? Вы не заметили в отце Стефане перемены?

Отец Игнатий оперся на посох и поднял глаза к небу.

– Подняться посреди ночи и отправиться в Саксонию, за тысячи километров отсюда, по каким‑то церковным делам исключительной важности – ничего подобного за отцом Стефаном прежде не наблюдалось. Конечно, его заботила судьба ордена, но… – Монах понизил тон и перешел на шепот: – Я подозреваю, что в тот миг его мысли были заняты чем‑то совсем другим. Несомненно, то было странное время. Отец Стефан воротился из Дрездена сам не свой. Он находился в крайнем смятении. – Отец Игнатий выдержал долгую паузу, а потом добавил: – Все дело в его розах, отец Юрген… в его розах.

– В розах? – недоумевая, переспросил я.

– Да. Он сказал, что добыл два ценных образца, произрастающих лишь на севере Германии. Он хранил их в своей Библии, чтобы по возвращении в аббатство изготовить из них гербарии. Но где‑то в Дрездене он открыл Библию и не заметил, как розы выпали из книги. Он явно чего‑то недоговаривал. Зная отца Стефана как человека уравновешенного, я поразился: так переживать из‑за пропажи двух обычных роз?

А потом, неделю спустя, вновь произошло нечто необычное. Отец Стефан обратился к аббату с просьбой дать ему книгу. Надо было знать натуру отца Стефана. Это вам не отец Ганнибал, что постоянно злоупотребляет великодушием аббата и заказывает по пять книг в неделю. За двадцать лет отец Стефан не попросил ни одной книги. Кроме того, это был не теологический трактат, не сочинение по философии, морали или этике.

– А что же это было?

– Как бы это ни абсурдно звучало, – либретто оперы «Тристан и Изольда». Зачем понадобилось отцу Стефану либретто оперы?

Дрожь пробежала по моему телу. Ведь я‑то знал зачем.

– Спокойствие вернулось к отцу Стефану лишь по прошествии шести недель, когда пришел посыльный и вручил ему заказанную книгу. С того дня отец Стефан вновь стал прежним и впредь никогда не менялся. До самой смерти. Вот и все, что мне известно, отец Юрген. Не знаю, смогли я вам помочь…

* * *

В букинистической лавке Тюттлингена мне открыл дверь заспанный Клавдий. Как я уже писал, я появлялся в лавке инкогнито, под вымышленным именем доктора Шлезингера.

– Что‑то вы рановато сегодня, доктор Шлезингер, – пробормотал Клавдий.

– Я обещал вернуть рукопись Шредер‑Девриент до полудня. Вот она.

– Тсс… тише… Цезарь, мой хозяин, наверху. Он может нас услышать. Идите за мной. Быстрей.

Мы проследовали мимо нескольких книжных стеллажей до двери. Ключ повернулся в скважине, и мы оказались в небольшой квадратной комнатке без окон, в которой до самого потолка громоздились стопки книг. Здесь хранились манускрипты, рукописи и фолианты из личной коллекции Цезаря.

– Ну же! Давайте мне рукопись!

И тут послышались шаги – хозяин спускался по лестнице.

Я занервничал и, сделав неловкое движение, выронил папку с «Воспоминаниями немецкой певицы» из рук. Бечевка, связывавшая ее, лопнула. Листы рассыпались по полу.

– Черт бы вас побрал, доктор! – прошипел Клавдий. – Помогите мне их собрать. Ну что же вы стоите? Быстрей!

Я наскоро собрал листы, сложил их в папку и протянул ее Клавдию. Пока он прятал папку в архив, я заметил, что на полу что‑то осталось. Небольшая веточка. Что это было? Я быстро поднял ее и сунул в карман.

– Прочь, прочь! – толкнул меня Клавдий.

Когда появился Цезарь, Клавдий стоял за прилавком и с невозмутимым видом говорил:

– Итак, какую книгу Спинозы вы желали бы прочесть?

Цезарь удалился, так ничего и не заподозрив. И тогда я спросил у Клавдия, не отыщется ли в их лавке «Легенда о Тристане и Изольде».

* * *

– Уверен, это виноградная лоза, – сказал мне монах, отвечавший за сбор лечебных трав, когда я показал ему маленькую веточку, выпавшую из папки с «Воспоминаниями». – Очень старая. Ей лет двадцать или тридцать, не меньше.

Той ночью я не смог заснуть. Дул сильный ветер, отдаваясь громким завыванием в стенах аббатства. Каждый раз, закрывая глаза, я видел страшный сон и тут же просыпался в холодном поту. Круговерть мыслей не давала мне покоя. Что‑то тревожило меня. Я скользнул глазами по келье. Взгляд остановился на содранной глине, некогда скрывавшей вход в тайник. Почему «Воспоминания немецкой певицы» привели меня к этому месту? Почему? Какая связь существует между этой рукописью и тетрадями отца Стефана?

Я взглянул на распятие, на шкаф, на полки, заставленные философскими трудами, принадлежавшими моему предшественнику. Книги, розы, книги. Боже мой! Как я мог быть таким слепым? Розы! Розы! Моя келья была настоящим хранилищем роз!

Я вскочил с постели, открыл «Легенду о Тристане и Изольде» на последней странице и прочел: «Ночью на могиле Тристана выросла виноградная лоза, она дала плоды и покрылась листвой. А на могиле Изольды из семени, принесенного залетной птицей, вырос розовый куст. Лоза винограда перекинулась через надгробие и обняла розовый куст, листы винограда смешались с листами роз, грозди нависали над прекрасными цветами. И видевшие это говорили, что эти растения хранят силу волшебного эликсира. Что они будут вечно напоминать живым о Тристане и Изольде, которых не смогла разлучить даже смерть». В «Воспоминаниях немецкой певицы» хранилась веточка виноградной лозы, а в моей келье было полно роз. Розы и виноградная лоза!

Господь наш знает, что нам, священникам, следует держать ухо востро, что древние сказания способны заронить в наши души семена лжи. Но в моем случае все было очевидно. Автор «Воспоминаний немецкой певицы» положил веточку виноградной лозы в рукопись, чтобы она нашла розы отца Стефана. Виноградная лоза и розы сплелись. Любовь женщины и любовь мужчины.

Я почувствовал головокружение и опустился на постель. Мне нужно было привести мысли в порядок. Тому кто спрятал виноградную лозу, было известно о слабости отца Стефана. Но… кто кроме бенендиктинцев аббатства Бейрон мог знать, как проводит время сей смиренный инок? И тогда мне вспомнились слова отца Игнатия: «Но где‑то в Дрездене он открыл Библию и не заметил, как розы выпали из книги». Ну конечно! В спальне, где он исповедовал умирающего Людвига Шмидта. Кто‑то нашел две розы на полу рядом с кроватью… Боже мой! Какой я глупец! Это была Марианна. Она знала легенду Если тот священник, которому ее муж доверил историю наследника Тристана, коллекционировал розы, виноградная лоза могла бы привести ее к нему. Следовательно… автор «Воспоминаний немецкой певицы» и Марианна Гарр – одно и то же лицо! А ведь Клавдий говорил мне, что Цезарь, владелец букинистической лавки, сопоставил почерки писем Шредер‑Девриент и мемуаров. «Либо автор записал их под диктовку Вильгельмины, либо они написаны другой певицей сопрано…» – сказал мне тогда Клавдий. Он оказался прав. Кто мог выразить словами сладостное томление плоти лучше, чем наследница Изольды?

Мое сердце забилось сильней. Всего несколько ночей назад я спрятал рукопись «Воспоминаний немецкой певицы» вместе с тетрадями отца Стефана. Воспоминания Людвига и Марианны встретились в моей келье. Как я написал во введении, «они лежали там, словно два обнаженных тела, слившихся в экстазе».

В келье не хватало воздуха. Я открыл окно. Ветер дул с такой яростью, что казалось, будто чья‑то злая воля желала стереть аббатство с лица земли. Он разогнал облака, и небо было чистым. В вышине, безразличные ко всему, светили тусклые звезды. Почему Марианна искала встречи с отцом Стефаном? Что ей понадобилось от католического священника?

В моих висках стучали вопросы, а на дворе стояла зима 1900 года. Со дня смерти Людвига Шмидта прошло тридцать пять лет. Виноградная лоза нашла розовый куст, но было уже поздно, слишком поздно…