Сладость горького миндаля - Ольга Михайлова

— Слава Богу, она успела до начала ливня, — он нахмурился и мрачно взглянул в окно, — что за месяц выдался, льёт и льёт каждый день. На прошлой неделе — дня без дождя не выпало.

В столовой Хилтон беседовал с Марвиллом о клубе, Грэхем с Говардом — о последнем забеге на дерби, а милорд Фредерик молча разглядывал новоприбывших. Хилтон, белокурый и голубоглазый, был очень хорош собой, да и одеваться умел. Ему едва стукнуло тридцать, но в глазах уже проступали пресыщенность и опыт. Перси Грэхем, граф Нортумберленд, кареглазый брюнет, был чуть постарше Хилтона. «Или уж, воля ваша, истаскался сильнее…», пронеслось в мозгу старого герцога. Он заметил и быстрые, внимательные взгляды, какими Хилтон и Грэхем окинули племянниц Корбина, но, похоже, ни у одного из приезжих не возникло желания стать соперниками Говарда и Марвилла. Девицы же озирали новых гостей с ленивой грацией истинных леди, потом поинтересовались у дяди, будет ли его гостья ужинать с ними? Корбин не успел ответить, как звучный голос лакея провозгласил:

— Леди Хильда, герцогиня Хантингтон.

Монтгомери повернулся к двери и замер, почувствовав, что у него пересохло во рту, с досадой на себя подтянул отвисшую в изумлении челюсть и вздохнул. Это надо же…

Герцогиня появилась в сером шёлковом платье с оголёнными плечами, замерев на миг у вишнёвой портьеры. Короткая горностаевая горжетка уподобляла её королеве. Монтгомери никогда ещё не видел лица столь благородных очертаний. В огромных прозрачных серо-голубых глазах играли искры пламени напольных канделябров, эти же искры пробежали по пышным, убранным в итальянскую причёску волосам цвета сигарного пепла, оттенявшим белоснежную сияющую кожу. Да, леди Хильда, миловидная в детстве, за минувшие с отрочества годы, что и говорить, превратилась в ослепительную красавицу. От точёных рук до очерка тонких скул, от скульптурных плеч до лебединой шеи, от коралла губ до мраморного лба, — глаз нигде не мог найти изъяна. Если причуда фантазии могла нарисовать иную красоту, то, лишь мельком взглянув эту, перестала бы грезить.

Возраст милорда Фредерика позволял ему любоваться женской красотой достаточно бескорыстно, но остальные мужчины в полном молчании следили за герцогиней, подошедшей к крестному и протянувшей ему руку. Монтгомери отметил удивительную грацию её движений и прекрасную осанку, ощутил аромат странных, немного тяжёлых духов, в который узнал терпкий аромат горького миндаля. Лорд Генри по праву старшинства раньше всех подвёл её к Монтгомери. На его поклон герцогиня отозвалась любезными словами, обращёнными к лорду Генри:

— Я прекрасно помню друга моего крестного отца милорда Монтгомери. Мне кажется, годы не оставляют на нём никакого следа: сегодня его светлость выглядит ещё респектабельнее, чем восемь лет назад, — голос леди Хильды оказался глубоким и мелодичным контральто.

Монтгомери удивился, что герцогиня вспомнила его, а её тонкий комплимент польстил его самолюбию. Она не сказала ни одного лишнего слова, а её поведение и манеры были безупречны. Он также с удивлением отметил, что в присутствии герцогини племянницы графа странно поблекли, лицо мисс Сэмпл показалось теперь совсем уж некрасивым, мисс Кэт тоже точно полиняла, милорд обратил внимание на второй подбородок мисс Монмаут и низкий лоб мисс Сэмпл, чего раньше вовсе не заметил.

Генри тем временем представил герцогине Перси Грэхема и Арчибальда Хилтона, Чарльза Говарда и Эдварда Марвилла, потом — своих племянниц, смотревших на её светлость со смешанным выражением завистливого восторга и неприязни.

Неожиданно у дверей появился лакей и громко произнёс:

— Сэр Джеймс Гелприн.

На пороге возник бледный улыбающийся человек, окинувший гостей Корбина бледно-голубыми, почти бесцветными глазами. Старый герцог не смог понять, сколько лет вошедшему: руки Гелприна были странно сухи, точно у мумии, но по лицу, гладкому, совсем без морщин, ему нельзя было дать больше тридцати восьми-сорока. Он не сказал ни слова, только молча поклонился присутствующим, однако герцогиня любезно протянула ему руку, которую гость галантно поцеловал, а Корбин сердечно поприветствовал его словами: «Привет, старина».

Все рассаживались за столом, и за честь подвинуть стул герцогине столкнулись плечами Эдвард Марвилл и оказавшийся рядом Чарльз Говард, забывшие отодвинуть стулья невестам. Монтгомери это показалось дурным предзнаменованием.

Напротив герцогини за столом поместились Перси Грэхем и Арчибальд Хилтон, и на лицах обоих теперь не проступало того презрительно-ироничного скептицизма, что слышался в коротком обмене репликами на лестнице. Оба поторопились завязать с герцогиней непринуждённую беседу: его сиятельство расспрашивал её светлость о тяготах дороги, а Хилтон интересовался, как долго она будет украшать их общество своим присутствием? В ответ леди Хильда сообщила, что дорога к Блэкмор Холлу весьма живописна и никаких дорожных неурядиц она не заметила, грозы же она не боится, а Хилтону ответила, что надеется провести в замке около трёх недель.

— Если, разумеется, я не буду в тягость хозяину, — глаза леди Хильды остановились на Генри Корбине.

Тот мгновенно откликнулся.

— Мы связаны духовным родством, дорогая, которое я почитаю превыше любого иного, — граф тепло улыбнулся герцогине, — и потому всегда считайте мой дом своим, леди Хильда.

Герцогиня ответила крёстному отцу участливой улыбкой и тут же озабоченно спросила:

— Вам, надеюсь, не помешает мой Арлекин? Я взяла его с собой.

Хилтон растерянно переглянулся с Грэхемом. Почему-то он понял так, что леди Хильда, как аристократки старых времён, возит с собой горбатого шута для развлечения, но лорд Генри любезно проронил, что никаких сложностей он тут не видит. Он находит Арлекина просто очаровательным и тут же пояснил изумлённому Хилтону, что у герцогини есть прелестный котик удивительного окраса и просто необыкновенного ума.

Грэхем завладел разговором, пытаясь увлечь герцогиню беседой о политике. Монтгомери насмешливо хмыкнул. Радикал, реформатор и безупречный логик, Грэхем легко управлялся с налогами и национальным долгом, играючи реформировал правительство в соответствии с изначальными принципами метафизики, одним ударом уничтожал Священный союз, стирал в порошок перспективы нынешнего общества и критиковал парламент. Если бы иностранец подслушал эти мнения, пробурчал себе под нос старик, он поклялся бы, что англичане не в ладах с логикой и приходят к тем или иным заключениям под влиянием предрассудков и из духа противоречия.