Прощённые долги - Инна Тронина

Когда все расселись вокруг стола, Всеволод между делом ответил, что без обручального кольца здесь только он один. И почему-то ему очень захотелось стать таким же, как все, семейным, предсказуемым и спокойным.

– Ребятушки, что нового нарыли? – радостно потёр руки Алдоничев. – Я больше месяца потею над делом жены метрдотеля. Отсутствующий здесь по уважительной причине Александр Никитич Турчин бьётся над загадкой исчезновения Илоны Саламатиной-Стромберг…

– Очень интересные новости! – заинтриговал всех Петренко. – Как ты, Лёня, правильно заметил, я взял два ваших дела со стола Захара Сысоевича и принёс сюда – вон они лежат. А третье – дело Валерия Кавалерова, двенадцати лет. Он сбежал пятнадцатого августа из интерната в Пушкине, а двадцать пятого августа его видели в последний раз в Приморском районе…

– Валерий Кавалеров? – Неясная догадка мелькнула в мозгу Всеволода, но из-за усталости не смогла оформиться в полноценную мысль.

А ещё Грачёв вспомнил о платке с пятном крови Али Мамедова, переданном Тенгизу Дханинджия для проведения экспертизы. Сам Всеволод решил не мелькать сразу после громоподобных происшествий с окровавленным вещдоком в руках. Тенгиз же как раз вчера выезжал к кооперативным ларькам у станции метро «Московская», где был найден труп женщины-продавца.

Ларёк был разграблен практически подчистую. Всеволод не без оснований полагал, что для Тенгиза после вчерашнего будет куда естественнее обратиться в лабораторию с просьбой определить группу и резус-принадлежность крови на носовом платке. Никакой монограммы и прочих отметок там не было, и с этой стороны осложнений не предвиделось. Батоно клятвенно пообещал провернуть это дело как можно быстрее.

– Да, Валерий Кавалеров. Тот самый «В.К.-9», – угрюмо кивнул Петренко. – Что касается номеров, то я подумал и решил вот что. Нора Келль обозначала подопытных только по инициалам, и потому неизбежно должна была нумеровать тех, у кого инициалы совпадали. Получается, что тех, кто имел первые буквы имени и фамилии «Д.Д.», было, как минимум, пять. «В.К.» – девять. «А.О.» оказался первым. Он всегда и во всем был и остаётся премьером, – даже с некоторой гордостью заметил Петренко.

– Ясно. Похоже на правду. – Всеволод под столом сцепил пальцы в крепкий замок, словно раз и навсегда отгораживаясь от попыток разоблачить себя. – Значит, пацан тоже угодил в «лазарет»?

Оба следователя внимательно слушали, время от времени стряхивая пепел с сигарет в стоящую посередине стола хрустальную пепельницу. Некурящий Петренко был занят разговором, а Алдоничев и Вершинин понимающе смотрели друг на друга.

– Похоже, что так. Следователю из Приморского района, её зовут Полина Осташко, удалось разыскать тех мальчиков, с которыми Кавалеров десять дней болтался по городу. Они заходили в столовые, в кафе, прочие забегаловки. Допивали кофе и стаканов, доедали корки с тарелок. Одним словом, вели жизнь беспризорников. А двадцать четвёртого августа Кавалеров сказал дружку, что познакомился с парнем лет шестнадцати. Тот якобы обещал устроить его на зиму в дачный дом. Дача находилась во Всеволожске, а парень был цыганом. С тех пор Кавалерова никто не видел. Но все ему завидовали – мол, умеет жить. Мать его умерла пять лет назад от криминального аборта. Отец сел за кражу сахарного песка из вагонов осенью прошлого года. После этого мальчишку отдали в интернат. Сами знаете, какие там порядки, и он сбежал. Никогда в жизни не бывал на Нагорной улице. Тем не менее, восьмого сентября там был обнаружен его труп. Смерть действительно наступила от асфиксии, развившейся вследствие судорог мышц глотки и гортани. То ли молодой цыган специально искал для Норы подходящих «мышек», то ли он уже потом, ощутив недостаток средств, продал Кавалерова в «лазарет»…

– Слов нет! – Алдоничев рукой прикрыл глаза от света. – Мать умерла, отец сел… Жалко мальчишку. Каким бы он шалопаем ни был, но такая страшная смерть всё спишет. Зачем уж так карать за доверчивость? Двенадцать лет всего, опыта никакого!

– Да, насчёт пожара! – вспомнил Петренко. – Афанасий, ты свидетелей каких-нибудь разыскал?

– Разыскал! – Загорулько поморщился. – Но это такой, знаете ли, свидетель… С ним и на суд не выйдешь по причине невменяемости. Из-за пожара в том доме случился ещё и взрыв. В соседних дачах вылетели стёкла. Рядом, на участке, сейчас проживает старик, восемьдесят шесть лет от роду. Зовут его Иван Парамонович Блинов. Глаза прооперированы, в ушах – слуховой аппарат. В голове полный кавардак, разумеется. Он три года провёл в немецком плену, и дочка очень просила всерьёз к словам отца не относиться. Но я всё-таки решил с ним потолковать, а теперь не знаю, что и думать. Блинова накануне дочка отправила за город, на воздух. Давление у него подскочило из-за ненормальной жары, заговариваться дедушка начал. И, похоже, отдых на природе ему не помог. По словам Блинова, на участке были немцы, в военной форме времён третьего рейха. Он, мол, перепутать ничего не может, так как нагляделся на них достаточно. Переговаривались они между собой, разумеется, по-немецки, с идеальным произношением. Один был, вроде, гауптман, то есть капитан – в мундире вермахта. А второй – в чёрной эсесовской форме. Звания Блинов не различил, сказал только, что не ниже полковника. Они будто бы приехали на «Опеле» с откидным верхом, а с ними были овчарки. Я, правда, этих собак потом увидел – у одного из соседей Блинова. Конечно, собаки могли лаять, когда всё это происходило. Но у старика всё смешалось в одну кучу. Он клянётся, что слышал частые автоматные очереди. Кроме того, различил и пистолетные выстрелы. Какая-то женщина кричала в огороде, а потом её убили из автомата. Я даже поначалу не решался всё это внести в протокол. Боялся, что меня самого за чокнутого примут. Но потом решил – показания есть показания. Старик уверяет, что нападавших было трое. Там был ещё один человек – высокий, стройный, тоже в чёрном блестящем плаще, но без погон и фуражки. Этот, вроде, почти всё время молчал. По крайней мере, по-немецки не говорил. А потом, сказал Иван Парамонович, они из огнемёта запалили дом, сели все вместе в «Опель» и укатили. Вроде, сумку какую-то выносили, большую, бросили в багажник. Вот, собственно, и всё. Потом, при мне, дочка старику давление померила, оказалось двести сорок на сто пятнадцать…

– Вот несчастный человек! – покачал головой Вершинин. – На всю жизнь привязались к нему эти видения. И если что-то такое критическое происходит, сразу фашисты мерещатся. Бандиты в форме времён Третьего рейха? С овчарками и огнемётом? «Опель» с откидным верхом? Вероятно, Блинов всё это видел в концлагере, а теперь бредит.

– Но ведь стрельба из автоматов и пистолетов ему не померещилась? – заметил Загорулько. – Трупы-то остались, десять или одиннадцать штук. Мы работали в Белоострове вместе с коллегами из Сестрорецка. Дом, конечно, сгорел дотла. Остался только сейф, печка и груда костей, черепов. Стреляных гильз набрали целый мешок. – Афанасий поднял палец. – Да, ещё обнаружили остов металлической кровати с панцирной сеткой. Интересно, что до пожара она была без матраса, подушек и белья. Кстати. Гильзы уже проверили. Использовались АКМ-74, пули калибра 5,45. Пистолет – «браунинг». Предположительно, тринадцатизарядный. Налётчики действовали профессионально, хладнокровно и дерзко. Скорее всего, это была внутриклановая разборка. А у Блинова со страху начались галлюцинации. Любые выстрелы для него ассоциируются с концлагерем.

– А немецкая речь? – напомнил Петренко. – Тоже показалось?

– Бывают же слуховые глюки, – пожал плечами Загорулько. – Голоса разные, всё такое прочее. Впрочем, эти люди могли переговариваться по-немецки именно для того, чтобы их никто не понял, даже если услышит…

– Почему тогда не по-английски? – натянуто улыбнулся Грачёв. – Или ещё как-нибудь?

– Именно потому, что Блинов у немцев сидел! – оживился Загорулько. – Интересно, что бандиты эти сейф обчистили, а драгоценности не тронули. Сейф сохранил бирюльки от огня – мы их изъяли. Среди женских украшений, найденных на пепелище, оказались… – Афанасий поднял палец и посмотрел на Алдоничева. – Первое – серьги с уральскими изумрудами и бриллиантовой крошкой, описание которых имеете в деле об исчезновении Аделины Исаевой. Второе – золотое кольцо, тоже с бриллиантом, подарок Нильса Стромберга Илоне Саламатиной, сделанный в день их помолвки. Я побывал у Исаева – он уже дома. Бывший метрдотель подтвердил, что серьги принадлежат его супруге. Делали их на заказ, в Свердловской области, десять лет назад. Тут же находился их сын и сестра Аделины – они тоже признали эти серьги. Таких серёг, оказывается, в природе больше нет. Аделина лично рисовала эскиз. Кольцо Илоны опознала её бабка – мать покойного Саламатина. Сам Нильс сейчас в Гётеборге, приехать может только в середине октября.