Князь Святослав II - Виктор Поротников

«Я не помешал?» - с ухмылкой спросил Давыд.

Ода ушла, не сказав ни слова, оставив Олега наедине с Давыдом. О чем они там говорили, она пока не знала. Ее несказанно удручало то, что теперь Давыд знает об ее тайной связи с Олегом. Ода считала, что Давыд способен на любую низость, и пыталась просчитать его возможные дальнейшие шаги. Давыд долго исподтишка следил за ней. И вот наконец-то он получил оружие против своей мачехи! Как он воспользуется им?

- …За что же епископ новгородский был убит своими холопами? - после продожительного молчания обратился Святослав к воеводе. - И зачем он приезжал в Киев?

- Преподобный Стефан хотел просить Изяслава оставить Мстислава на новгородском столе, ибо тот полюбился боярам новгородским, - ответил Коснячко. - А за что холопы порешили Стефана, про то, княже, не ведаю. Поговаривали, крут был нравом новгородский епископ, спуску холопам своим не давал. Вот те и поднялись на него, когда по всему Киеву буза началась. Но то лишь слухи.

- А Изяслав много ли злата с собой прихватил? - вновь спросил Святослав.

- Много, княже. И злата, и каменьев самоцветных, и мехов дорогих… - Коснячко сделал паузу, блаженно потянувшись. - Молвил Изяслав: со златом где угодно войско добыть можно.

- Вот дурень! - с презрением отозвался о брате Святослав. - Ив кого Изяслав такой дурень?

- В семье не без урода, - посетовал Коснячко.

- Думает, ляхи за него, дурня, сражаться станут, - проворчал Святослав. - Да они обдерут его как липку и всего делов!

- С Изяславом ведь Гертруда, неужто она не уговорит Болеслава, племянника своего, помочь, - напомнил Коснячко.

- Ну ежели Гертруда нажмет как следует на свою родню, то, может, и соберутся ляхи в поход на Киев, - усмехнулся Святослав. - У Изяслава-то велика ли дружина?

- Четыре сотни воев наберется, да вдобавок у Мстислава еще почти три сотни дружинников.

- Ты-то почто не последовал за Изяславом, как Чудин и Тука? - Святослав остановился перед воеводой, вперив в него острый взгляд.

Коснячко вздохнул:

- Может, и грех, но только не по мне сие - спину перед поляками гнуть! Они хоть и славяне, но веры латинской.

- Бог с ней, с верой, - поморщился Святослав. - Опасаюсь я, что Болеслав окромя злата потребует еще червенские города, а братец мой пообещает их ему. С него станется!

Расспросив Коснячко обо всем, Святослав наконец отпустил воеводу на отдых.

- А ты о чем кручинишься, люба моя? - ласково произнес Святослав, подходя к жене.

Ода медленно подняла на мужа глаза:

- На Киев пойдешь?

- Не могу же я город отца и деда на поругание черни оставлять, - словно оправдываясь, промолвил Святослав.

- Когда же ты намерен полки двинуть?

- На днях, - помедлив, ответил Святослав, стараясь не встречаться глазами с женой.

- А как же половцы?

- Половцы мне в этом деле не помеха.

- Як тому, что уйдешь ты с войском из Чернигова, а половцы… - начала было Ода.

Но Святослав перебил ее:

- Чтоб ты спокойно спала, оставлю в Чернигове ну хоть Давыда с двумя сотнями дружинников. И Веремуда иже с ним.

- - Только не Давыда! - воскликнула Ода. Ощутив на себе удивленный взгляд Святослава, княгиня мгновенно приняла решение. - Ты не знаешь об этом: Давыд постоянно добивается меня, моего тела. Понимаешь? Он делает мне оскорбительные намеки, позволяет лишнее рукам своим, когда ему случается быть со мной наедине. Я однажды уже говорила тебе об этом, тогда, в Переяславле. Помнишь? Так вот, это продолжается по сей день. Надо что-то делать, Святослав.

Князь в молчании взирал на супругу, уперев руки в бока.

- Ты, кажется, мне не веришь? - вызывающе спросила Ода.

- Поверю, коль сам увижу.

- Хорошо, я не заставлю тебя долго ждать. Сегодня вечером ты спрячешься в моей светелке за печью. Я приглашу к себе под каким-нибудь предлогом Ярослава и Давыда. Ярослава вскорости отправлю спать. И, когда я окажусь наедине с Давыдом, ты сам услышишь, какие слова он станет мне говорить. Может, и что-нибудь больше узреешь. Годится?

- Годится! - Святослав хлопнул в ладоши и заторопился. - Недосуг мне, Одушка, не серчай.

- Ступай, муженек, - прошептала княгиня, неприязненно глядя на дверь, за которой скрылся Святослав. - Век бы тебя не видеть…

Давыд очень удивился, когда Регелинда шепотом сказала, что с ним хочет поговорить с глазу на глаз его мачеха.

- Она ждет тебя в кладовушке, что под лестницей на женскую половину, - с заговорщицким видом добавила служанка. - Ступай туда, но только неприметно!

Сердце Давыда затрепетало от переполняющей его радости.

«Вот! - ликовал он. - Моя мачеха наконец-то снизошла и до меня! А куда ей деваться? То, что не тайна для одного, не тайна для всех! Ха-ха».

Давыд вступил в душный полумрак кладовки с чувством одержанной победы.

Ода ждала его, сидя на мешке с горохом. Рядом на бочонке с медом стояла толстая зажженная свеча в медном подсвечнике: тонкий язычок пламени выхватывал из густого мрака, пропахшего мукой, мешковиной, сушеными яблоками и прочими припасами, маленький освещенный островок, вокруг которого громоздились мешки, бочки, корчаги. Давыд пробрался к этому светлому пятну по узкому проходу мимо больших берестяных туесов, стоящих рядами друг на друге.

- Садись, Давыд, - вымолвила Ода со слабой улыбкой. Она казалась бледнее обычного. В ее лице, в сложенных на коленях руках была некая покорность, словно она отважилась на этот поступок, поборов свою стыдливость. На княгине было черное платье-сюрко, узкое в плечах и сильно расширенное книзу с глухим закрытым воротом и длинными зауженными рукавами. Длинный подол юбки был слегка подобран спереди так, чтобы на него нельзя было наступить, и задрапирован с одного боку. Из-под подола платья виднелись носки красных атласных туфелек.

Давыд молча опустился на бочонок в двух шагах от Оды. Он пожирал ее глазами, сразу подметив и бледность, и отсутствие перстней на пальцах, и волнующуюся грудь. Свой темно-красный платок Ода сбросила на плечи, открыв взору княжича золотые уложенные венцом косы и непослушные завитки на висках. Ода была прекрасна. Ее бледность очень шла ей.

Давыд хранил молчание, предоставив мачехе заговорить первой. В конце концов это она позвала его сюда!

- Мне кажется, нам есть о чем поговорить, - сказала Ода, пронзив пасынка прямым открытым взглядом, от которого у того вспыхнули уши и щеки. - Я вижу, ты все знаешь.

Давыд с глупой ухмылкой выпрямил спину и гордо приподнял подбородок. Что ж, примерно этого он и ожидал! Мачеха вызывает его на откровенность.

- Вот, я перед тобой, Давыд, - продолжала Ода спокойным голосом, - можешь сказать мне в лицо все, что хочешь. Чего ты от меня добиваешься? Ведь ты же чего-то хочешь? Говори, не стесняйся. Мы здесь одни.

Давыду захотелось проявить благородство.

- Я не собираюсь разглашать то, что знаю, - сказал он с небрежной надменностью. - Я не болтун.

- Прекрасно, - Ода лучезарно улыбнулась. - Я не разочаровалась в тебе, Давыд.

- Мне только обидно, что ты так благосклонна к Олегу, хотя я восторгаюсь тобой ничуть не меньше, чем он, - промолвил юноша, не глядя на Оду. - Это несправедливо, видит Господь.

- Та-ак, - с завораживающей медлительностью произнесла Ода, не спуская глаз с лица Давыда. - Воистину, это несправедливо, друг мой. И твое замечание здесь уместно. Так, что же дальше? Договаривай.

- Я бы хотел… хоть изредка… ласкать тебя, как это делает Олег. В тереме, в лесу, в поле: где угодно! - выдавил из себя Давыд, залившись краской смущения. - Обещаю тебе, ни отец, ни Олег об этом не узнают!

- Ты полагаешь, это возможно? - спросила Ода и как-то странно улыбнулась.

Давыду вдруг стало нестерпимо стыдно! Перед ним сидит тридцатитрехлетняя женщина, его мачеха, а он двадцатилетний юнец предлагает ей такое!

«Но Олег-то делает все это! - мысленно одернул он себя. - Делает и не стыдится!»

- Я думаю, на этом свете возможно все, - сухо промолвил Давыд, исподлобья глядя на Оду.

- Действительно, - задумчиво сказала Ода, - чего только не случается в этом грешном мире.

Ее взгляд затуманился грустью.

Давыд ждал ответа и не просто ответа, но согласия. Ода видела это по его глазам.

- Хорошо, я согласна, но с одним условием, - Ода выдержала небольшую паузу, - я сама стану выбирать время и место для наших встреч.

Давыду показалось, что мачеха обращается с ним, как с малолетним капризным отроком, которого можно уговорить, задобрить улыбками и обещаниями, и тем самым подчинить себе.

«А не кроется ли за всем этим обман иль подвох какой» - невольно подумал он.

Юноше захотелось хоть в чем-то настоять на своем. В то же время он боялся своим упрямством испортить отношения с мачехой, которые после этой встречи обещали перейти совсем в иное русло. Разве не об этом он мечтал!