Князь Святослав II - Виктор Поротников

Однако пятнадцатилетний Борис выглядел гораздо взрослее своих лет. Он держался на редкость уверенно, где бы ни находился: в обществе ли мужчин, женщин или сверстников. Борис прекрасно знал греческий и немецкий, неплохо владел латынью, разбирался в Ветхом и Новом заветах, знал наизусть много священных текстов и псалмов. Его любимым героем был ветхозаветный Давид, и княжич не скрывал, что желал бы походить на него.

Борис скоро подружился с Олегом и Романом, полностью разделяя их воинственные замыслы. Ах, если бы Святослав доверил им хотя бы младшую дружину! Часто, сидя втроем, княжичи с горящими глазами мечтали о том, как они во главе конных полков громят половецкие полчища!

Ода сразу почувствовала в пылком юноше натуру незаурядную, ум глубокий и природную мужественность. Суждения Бориса о многих вещах заставляли Оду задумываться, ибо они шли вразрез с общепринятой моралью. После раздумий княгиня не могла не согласиться с Борисом, но с большой оговоркой.

- В том-то все дело! - сказал Борис во время одной из бесед с Одой. - Оговорка подспудно присутствует в речах и делах всех людей во все времена, а в делах и помыслах князей и иерархов Церкви - подавно! В ней суть человеческой природы - в оговорке. Сколько грехов совершено было и будет на земле с обещанием искупить грех в будущем, на какие только злодейства не идет человек, оправдывая себя в душе тем, что он мстит за подобное же злодейство либо восстанавливает попранную справедливость. Людям легче живется с оговоркой, с нею легче грешить и замаливать грехи. Между тем само понятие греха - ведь тоже своего рода оговорка для церковников, все существование которых в конечном счете сводится к отпущению грехов людских и служению обожествленному Иисусу, распятому опять-таки за грехи людские. Так и хочется вымолвить: не будь греха - не было бы и Церкви.

Ода с изумлением глядела на Бориса, который сидел перед ней на низкой скамеечке, прислонясь широкой спиной к теплой печи и обхватив могучими руками колени. В его больших серых глазах был вызов, словно он в свои пятнадцать лет разгадал тайну устройства мира и теперь, зная истину, смело делился ею со всяким страждущим знания. Но Борис не красовался перед теткой своей начитанностью. Он делился с нею своими мыслями, не пытаясь заставлять ее стать на его путь миропонимания.

Борис частенько садился так, чтобы смотреть на тетку снизу вверх, и это было приятно Оде. Однажды он признался, почему так делает.

«Свет от светильника делает нечто похожее на ореол вокруг твоей головы, Филотея. И от этого твои волосы становятся будто золотые! Лицо делается белее, а очи темнее».

Борис называл тетку Филотеей, что значило по-гречески «прекрасная богиня». И это тоже было приятно Оде.

- Ты говоришь кощунственные вещи, - с осуждением промолвила Ода. - Упаси тебя Господь сказать такое священнику!

- Сам не убережешься, так и Господь не убережет, - улыбнулся Борис.

Так просто и убедительно прозвучали его слова, что Ода сама невольно улыбнулась. Она была грешна и собиралась грешить и дальше, поскольку любила Олега, и умозаключения юного племянника были ей как бальзам на душу. Совестливость христианки нет-нет да и давала о себе знать, а Оде так хотелось избавиться от душевной раздвоенности. Разве грех любить того, кого хочешь? В конце концов Олег ей не кровный родственник!

И Ода осторожно завела об этом речь.

- Борис, ты сказал как-то, что любить кого угодно, даже кровного родственника - не грех, грех распутничать со многими, - начала княгиня. - Мне хотелось бы знать, на какие оговорки ты ссылаешься в данном случае.

Борис помедлил, потом ответил:

- Оговорок существует множество, важно, какая именно устраивает тебя, тетя.

- Почему меня? - смутилась Ода.

- Я это так, к примеру, - спокойно пояснил Борис. - Приведу тебе самые весомые и наиболее употребимые оговорки для кровосмесительной любви. Все они библейские, тут даже митрополит поспорить не сможет. Родные дочери Лота делили ложе со своим отцом и имели от него детей. Люди, уцелевшие после потопа, неизбежно должны были заключать кровосмесительные браки, чтобы расплодился род людской. И это еще не все. Например, у персидских царей когда-то было в обычае брать в жены родных сестер и дочерей, дабы сохранить чистоту царской крови.

- Но это ужасно! - искренне возмутилась Ода.

- А царь Эдип взял в жены свою мать, которая родила от него четверых детей, - добавил Борис. - Что ужаснее?

- Конечно, последнее.

- У Эдипа тоже была своя оговорка, он не ведал, что делит ложе с матерью.

- А кабы он ведал о том с самого начала? - спросила Ода и пристально посмотрела в глаза Борису.

Тот молча развел руками.

- Грех, совершенный по неведенью, грехом не считается, - задумчиво произнесла Ода, - но как порой бывает ужасно прозрение.

- Не нужно искать прозрения, - сказал Борис. - Счастье и без того призрачно в этом мире, чтобы огорчать себя подобным. Эдип докопался до истины и поплатился. По мне, так каждый человек должен жить так, как хочет. Пищу мы едим ту, что нам нравится, так почему нельзя возлюбить родную сестру или, скажем, племянницу, коль существует взаимность.

- Или мать, - вставила Ода, внимательно глядя на племянника.

Борис умолк, но не смутился: княгиня видела это по его лицу. Он что-то обдумывал.

- Я, конечно, не смог бы лечь в постель с матерью, - вновь заговорил Борис, - да и ты, Филотея, не станешь совращать родного сына. Речь не об нас, а о тех оговорках, которые помогают людям совершать грешные поступки. Люди изначально добры, но жизнь наполняет их души злобой, которая затем движет ими, заставляя грешить. Священники говорят, что это сатана проникает в человека. Стоит кому-то влюбиться в кровную родственницу, всякий монах скажет, что это происки сатаны. Иными словами, сатана способен возбудить в человеке и злобу, и любовь, а Господь лишь судит нас, грешных, за грехи наши, не пытаясь оградить от сатаны.

- От сатаны ограждает молитва, - задумчиво промолвила Ода.

Борис засмеялся, показав ровные белые зубы.

- Хорошо, Филотея, коль случится так, что я воспылаю к тебе страстью, я прочту молитву, дабы отпугнуть сатану, прочту ее сто раз! Только я не уверен, что это поможет, ибо не сатана, а Бог зажигает ту искру в сердце человека, из-за которой люди теряют разум. Эта искра толкает жену на измену мужу, из-за нее дядя влюбляется в племянницу, брат в сестру, теща вдруг отдается зятю, мачеха - пасынку.

Последние слова Бориса вызвали у Оды нервную дрожь. Все-таки как глубоко мыслит этот юнец.

Борис, заметив перемену в лице тетки, попросил прощения и склонил перед ней свою белокурую голову.

Ода не удержалась и коснулась рукой шелковистых волос княжича.

Она хотела спросить, от кого он унаследовал такой цвет волос, но тут же вспомнила, что матерью Бориса была немка Эмнильда. От совершенно бесцветной женщины, какой была Эмнильда, родился такой красивый сын! Видимо, сказалась кровь отца-славянина. И ум, очень острый у Бориса ум! Не то что у Ярослава, а ведь у того тоже мать-немка и отец-русич.

- Я не сержусь на тебя, Борис, встань! - сказала Ода. Она быстро овладела собой. - Я совсем мало знаю тебя, но мне почему-то хочется доверять тебе, словно я давно тебя знаю. И если вдруг случится то, о чем ты только что сказал, признаюсь… мне нелегко будет устоять.

Теперь Ода смутилась по-настоящему, лицо ее вспыхнуло, будто объятое пламенем. Она опустила глаза, лишь в этот миг осознав, что произнесли ее уста! И как она могла произнести такое!!!

А тут еще за дверью раздались голоса Регелинды и Святослава. Они шли сюда!

Ода не успела ни справиться с волнением, ни сообразить, как себя вести, что говорить…

Княгиню выручил Борис. Он сделал то, чего Ода совсем не ожидала - подхватил ее на руки и закружил по комнате.

Вошедшие Святослав и Регелинда замерли в изумлении на пороге.

Борис, сделав вид, что не сразу заметил вошедших, невозмутимо поставил Оду на пол и повернулся к князю.

- Неплохо вы тут развлекаетесь! - промолвил Святослав, подозрительно взирая на раскрасневшееся лицо супруги, на ее смущенные глаза.

Регелинда деликатно исчезла, прикрыв за собой дверь.

- Я хотел доказать княгине, что силушка у меня есть и меня вполне можно пустить в сражение, дядя, - сказал Борис, открыто глядя на Святослава.

- Д-да, Святослав, - пролепетала Ода, поправляя волосы, - Бориска очень силен. Я н-не думала, что он так силен! Да он коня поднимет, не то что меня!.. По-моему, ты напрасно не даешь ему оружие.

- В оружии я Борису не отказываю, но в сражение ему еще рано, - сурово проговорил Святослав. - В сражении не токмо сила, но и умение нужно, а какое у Бориски умение, коль Ромка его тремя ударами меча обезоружит.