Бабы строем не воюют - Евгений Красницкий

– Не-а! – Филимон разулыбался, будто Анна рассказала что-то веселое. – Нет промеж мужей такой войны. Но сначала давай-ка о сравнении. Значит, лучший в доме и лучший вне дома… ишь ты, как повернула! Тут дело в том, для кого какая стезя главная. Для бабы все самое главное в жизни внутри дома или усадьбы…

«Дом, дети, род… Да, это самое важное! А если муж непутящий достался или погиб, то женщина на детях и роде замыкается. Они – главное, а не другие мужи, пусть и самые распрекрасные…»

– …Снаружи она что-то творит лишь по необходимости. Когда в поле работает или на огороде – это тоже, почитай, продолжение дома. А почему? А потому, что главная жизненная стезя женщины – продолжение рода и благополучие вокруг домашнего очага. Там и воюет. И из этого круга только в двух случаях выходит: если ей чего-то внутри не хватает или извне внутреннему благополучию грозит какая-то опасность.

«Чего-то внутри не хватает»? Получается, что может, МОЖЕТ чего-то не хватать женщине, даже если у нее в доме все благополучно! Ты и сам, дядька Филимон, не замечаешь, что проговариваешься… да и не понимаешь этого, скорее всего. Тебе как бывшему ратнику проще опять на войну свернуть. А я еще обдумаю твои слова, потом, на досуге…

Однако ж Арина-то и впрямь за оружие взялась по необходимости, когда беда пришла…»

– Стезя же мужская – защитник и кормилец… – Филимон замолчал и поджал губы, словно вспомнил о чем-то очень неприятном.

«Господи, защитник и кормилец… Он же калека согбенный, с клюкой не расстается, его самого защищать и кормить… Семерых вырастил, есть ведь кому о нем позаботиться… а все равно переживает. Не в том ли все и дело? Потому и рассуждал, наверное, про стезю мужескую и женскую. Он же со своей стези рано сошел, хоть и успел многое, но, видно, мучает его это до сих пор – еще бы хоть десяток лет! Вон Корней и без ноги – воин… Поди, мужам-то это так же горько, как бабе в расцвете сил бесплодной вдруг остаться…»

– М-да, защитник и кормилец. А это, бабоньки, все вне дома. И зря ты, Анюта… Невнимательно слушала, выходит. Я же не только о воинах говорил, а и обозников с ремесленниками помянул. Могу еще и смердов к сему добавить. Всякий муж главное свое дело вне дома творит: воюет, землю пашет, железо кует, иное прочее. А в доме… в доме он сил набирается да опору себе чувствует. Потому и сравнение мое по главной жизненной стезе. Поняли, я думаю?

А теперь – о мужской привлекательности. Хе-хе… Есть она, чего уж там! Вот только смысл в мужских нарядах да украшениях не такой, как у баб. Вы, милые, когда-нибудь задумывались… или, может, разговоры слыхали о том, зачем воины доспех украшают? Прочности это броне не добавляет, а опасности больше: внимание ворогов на себя привлекаешь, подзадориваешь их убить тебя, чтобы красивый доспех себе взять. Как? Слыхали? Задумывались?

«Ну да, Спиридон – и доспех! Даже и не смешно! А когда Корней перед начищенным блюдом остатки волос расчесывает – это как? А если Глеб волосы и бороду маслом мажет, чтоб блестели?»

– Фома… муж мой покойный покрасоваться любил и за собой следил, хоть не как баба или девка, конечно, но все же… Но то дома, а в поездку коли собирались, так напоказ достаток не выставлял. А свекор-батюшка говорил, что пустая похвальба это: самому на опасность напрашиваться – Бога гневить.

– Угу. – Филимон покивал. – Он ведь у тебя купцом был? А у тебя, Анюта, батюшка тоже купец, да и брат.

– Ну у нас с Никифором родители строгость блюли, яркость в одежде почитали пустой суетой и грехом гордыни. А ты к чему это?

– Сейчас поймете. Украшенным доспехом он на себя наиболее сильных воинов вызывает и тем самым помогает более слабым или менее искусным товарищам. А не в бою… в обыденной жизни… Ну и перед женами-девицами платьем ярким покрасоваться… не без того, конечно, но главное – вызов. Недаром же к ярко одетым мужам чаще со всякими шуточками да подколками обращаются. И надо уметь ответить, и надо быть готовым к тому, что шуточки запросто в мордобой перейдут. А ежели не готов, так и нечего выряжаться.

«Нечего, конечно. Ходит такой гоголем, потом ему рожу начистят, нос раскровянят – кому тот наряд стирать да чинить? Бабам, вестимо. Да коли так рассуждать, то нам и вовсе невместно наряжаться – сиди себе несушкой на яйцах да не высовывайся!

Да что ж это за совет такой? Когда мы до обучения девок-то дойдем? Ай, да что уж теперь, дослушаем. Нам не привыкать, а ему в уважение. Все равно рано или поздно дело-то скажет…»

– И все-таки, – Арина отвлекла внимание Филимона от Анны, – бывает же, что наряжаешься не для кого-то, а для себя самой, чтобы увереннее себя чувствовать, что ли, чтобы… ну не хуже других…

– Вранье или глупость!

«Да что ж он так на Арину-то? Чуть что – вранье!»

– Вранье, потому что «чтобы не хуже других» – и есть бабья война, а «для уверенности» – к той войне готовность. Ежели только для себя, так сиди дома да сама на себя и любуйся.

«Это с какой такой радости? Ой, именно что с радости… В девицах-то, помнится, накинешь платок новый, и так на душе светло… Вот и бежишь на улицу, с подружками той радостью поделиться… Жаль, не часто выпадало. Да и подружки тоже… разные бывали, иным моя радость, что нож острый, тут Филимон прав…»

Бывший десятник, не подозревая о том, какие воспоминания будили у Анны его слова, высказывал то, что обдумывал, судя по всему, не один год:

– Вы скажете: и там, и там война, в чем же разница? А в том, что муж готов признать чужое первенство. Ему это нужно, даже необходимо. Для чего? Да для того чтобы понимать: вот этот сильнее меня, и для схватки с ним понадобятся все силы и умение, но даже тогда могу оказаться побитым. А вот этого можно не опасаться, пусть сам меня боится. Это не трусость, это расчет, чтобы по глупости не сгинуть. Баба же с чужим преимуществом не смирится никогда. Может, виду и не покажет, и в драку не кинется, ну разве уж совсем край придет, но шипеть в спину или просто злобно смотреть – это уж обязательно. У вас из-за этого и детство до самой старости продолжается!

«Э-э, дядька Филимон, опять тебя не туда заносит… Мужи, значит, чужое первенство сами признают, а бабам с ним смиряться надо? Это с какого же перепугу? Ну непременно надо бабе голову пригнуть! Да вся округа меня лучшей портнихой именно признала… А смирилась или нет – какая мне разница?.. Мужи, значит, не трусят, а рассчитывают, а бабы только шипеть могут…»

Филимон хитро глянул на собеседниц, ожидая вопросов или возражений, но Арина, видно, тоже поняла, что спорить сейчас бесполезно. Слушать да кивать дешевле обойдется, а обсудить услышанное женщины и потом успеют – вот и молчали они с Анной. Удовлетворенный наставник принялся объяснять:

– Вот малые дети отчего ябедничать любят, особенно девчонки? Да оттого, что самому других в чем-то превзойти трудно, а если другие сами в чем-то хуже тебя, то ты по сравнению с ними выглядишь лучше. Вот и бабы, как увидят другую, красивее, лучше одетую или еще в чем-то их превосходящую, так обязательно гадость про нее какую-нибудь норовят сказать. Истинный же муж сам по себе лучше, а не желает, чтобы другие хуже были. А у баб это само собой, ничего особенного, ибо все этим грешны, всем это видно и понятно. Ну еще чего-то возразить или спросить хотите?

«А толку-то возражать? Ты давно уже для себя все понял, по полочкам разложил… вон, как Илья на складе… Только записать осталось, что где спрятано… Мужи, значит, истинными бывают, а бабы все одинаково плохие? Дурные да злобные?»

– Не то чтобы возразить… – отозвалась Арина. – Только не говори опять, что вранье.

– Буду! Если вранье, то так и скажу. У нас совет!

– Ну ладно… вот ты все говоришь: лучший, лучший, но бывает же так, что душа не к лучшему лежит. Может быть, и вовсе худший в чем-нибудь, а в доме с ним светло и радостно…

– Ага! Понятно. Опять тебя на дела свадебные потянуло, а не на выбор наставников для девиц. Ну хорошо, что с тобой поделаешь. Значит, так: не вранье это – глупость! Ну нету хороших людей, которые своей главной обязанности в семье не исполняют. Не оправдывает этого ни душа светлая, ни доброта необыкновенная, ни что-то еще, ибо рано или поздно оборачивается это злом и бездушием к самым близким.

– Да не про это я! – Арина досадливо мотнула головой. – Про то, что муж должен мужем быть, – оно понятно. Но и всех под одну гребенку стричь… – Она беспомощно взглянула на Анну, явно не находя нужных слов. Та кивнула:

– Нет, дядька Филимон, Арина не о том говорит. Иной и в несчастье мужем остается – возьми хоть свекра моего. А вот те, кто, как ты говоришь, добротой оправдываются… Да ладно бы еще добротой, а то упрутся во что-нибудь и все за этим забывают!

«Ой, что-то меня не туда понесло… Хотя как вспомню все, что матушка про святых подвижников да великомучеников рассказывала, так мороз по коже. А матушка еще их мучения так расписывала… Когда она про святую Софию говорила, мне всегда чудилось: она жалеет, что сама ее подвиг повторить – меня на муки отдать – не может… Брр…»