Мельница на Флоссе - Джордж Элиот

— Отец, — сказала Мэгги, касаясь его руки, — разве ты не помнишь, что мистер Райли умер?

— Умер? — резко переспросил мистер Талливер, глядя ей в лицо странным испытующим взором.

— Да, он умер от удара почти год назад; ты еще говорил, что должен заплатить за него деньги; и он оставил своих дочерей в бедности… Одна из них — младшая учительница у мисс Фёрнисс, у которой, знаешь, я была в школе…

— А? — неопределенно протянул отец, все еще продолжая смотреть на нее.

Но как только заговорил Том, он и на него обратил тот же вопрошающий взор, словно его несколько удивляло присутствие здесь этих двух молодых людей. Когда ум его странствовал в прошлом, он забывал их нынешние лица: они были непохожи на лица того мальчугана и той девчушки, которые хранила его память.

— Прошло много времени после спора с Диксом, отец, — сказал Том. — Я помню, как ты говорил об этом три года назад, перед тем как я уехал учиться к мистеру Стеллингу. Я ведь все эти три года был в школе; ты разве забыл?

Мистер Талливер снова откинулся в кресле, перестав глядеть на них с детским любопытством, — наплыв новых мыслей отвлек его от того, что происходило вокруг.

— Да, да, — сказал он, помолчав немного, — я немалые деньги отдал за это… Уж я так решил, чтобы мой сын прошел хорошее обучение… Сам то я его не имел и всегда это чувствовал. Это заменит ему состояние — вот что я говорю, коли Уэйкему удастся снова взять надо мной верх…

Мысль об Уэйкеме задела новые струны, и он, взглянув на свой сюртук, принялся шарить по карманам. Затем повернулся к Тому и сказал прежним своим раздраженным тоном:

— Куда они задевали письмо Гора?

Оно лежало поблизости, в ящике от комода, — он и раньше часто о нем вспоминал.

— Ты знаешь, что в этом письме, отец? — спросил Том, подавая его мистеру Талливеру.

— Ясное дело, знаю, — ответил мистер Талливер довольно сердито. — Ну и что с того? Коли Фёрли не может взять мельницу, найдется другой: хватит на свете людей и кроме Фёрли. Досадно только, что я захворал… Пойди, Люк, скажи, чтоб запрягали: ничего со мной не станется, доеду до Сент-Огга. Меня ждет Гор.

— Нет, дорогой отец, — умоляюще прервала его Мэгги. — Прошло уже очень много времени с тех пор: ты был болен много недель… больше чем два месяца… Все изменилось.

Мистер Талливер посмотрел на всех троих по очереди с тревогой и удивлением; мысль, что немало произошло такого, о чем он не знает, изредка мелькала у него и прежде, но сейчас он словно в первый раз осознал это по-настоящему.

— Да, отец, — сказал Том в ответ на его взгляд. — Тебе не надо заниматься делами, пока ты совсем не поправишься: сейчас все устроено… и с мельницей, и с землей, и с долгами.

— Как устроено? — сердито спросил отец.

— Да вы не тревожьтесь об этом так сильно, хозяин, — сказал Люк. — Вы бы всем заплатили, кабы могли… Вот что я толкую все время мастеру Тому… Я говорю — вы бы всем заплатили, кабы могли.

Для доброго Люка, как это нередко случается с преданным работником, проведшим всю жизнь в услужении и не желающим лучшей доли, падение хозяина было трагедией. Ему хотелось как-то выразить свои чувства по поводу семейного горя, и эти слова, которые он неоднократно повторял Тому, когда отказывался взять свои пятьдесят фунтов (Том отдавал их ему из собственных денег), первыми пришли ему на ум. Как раз те слова, которые всего больнее должны были поразить его хозяина.

— Всем заплатил? — повторил он в невыразимом волнении; лицо его покраснело, и глаза зажглись огнем. — Как… что… меня объявили банкротом?

— О отец, милый отец, — воскликнула Мэгги, зная, что это ужасное слово полностью соответствует действительности, — постарайся перенести это… ведь мы так любим тебя… твои дети всегда будут тебя любить. Том заплатит им, когда вырастет; он сам сказал.

Она чувствовала, что отца начинает бить дрожь, и голос его тоже дрожал, когда, помолчав минуту, он произнес:

— Да, моя девочка, но мне-то второй жизни не прожить.

— Ты доживешь до того времени, как я со всеми расплачусь, отец, — сказал Том, которому с трудом повиновался язык.

— Ах, сынок, — вздохнул мистер Талливер, медленно покачивая головой, — что разбилось, снова не склеишь: это уж будет твоя заслуга, не моя. — Затем, снова взглянув на него, продолжал: — Тебе только шестнадцать… Трудненько тебе придется… Но ты не должен винить отца, мне не под силу было справиться со всеми мошенниками. Зато я дал тебе хорошее обучение… Это тебе поможет стать на ноги.

Казалось, в горле у него застрял комок, с таким трудом он произнес последние слова; румянец, напугавший детей, ибо он часто предвещал временное возвращение паралича, схлынул, лицо его было бледно и взволнованно. Том ничего не ответил: он все еще боролся с желанием убежать из комнаты. Отец несколько минут сидел, не говоря ни слова, но мысли его, казалось, больше не блуждали в прошлом.

— Значит, все пустили с молотка? — спросил он более спокойно, словно его просто интересовало, что произошло за последнее время.

— Все продано, отец; но мы еще не знаем, кому достались земля и мельница, — сказал Том, стремясь предупредить его вопрос, чтобы не пришлось обнаружить, что купил их Уэйкем.

— Ты не должен удивляться, что внизу так пусто, отец, — сказала Мэгги, — но твое кресло и конторка там… Они по крайней мере у нас остались.

— Ну так пойдем…. Помоги мне спуститься, Люк… Я хочу сам на все посмотреть, — сказал мистер Талливер, опираясь на палку и протягивая другую руку Люку.

— Да, сэр, — отозвался Люк, подставляя плечо хозяину, — вам легче будет все это понять, когда вы своими глазами увидите: так быстрей привыкнешь. Это как моя матушка говорит о своей одышке… Она говорит: «Мы теперь старые друзья», хоть она изо всех сил боролась против нее спервоначала.

Мэгги побежала вперед, чтобы проверить, все ли в порядке в мрачной гостиной, где огонь, почти бесцветный в лучах зимнего солнца, казалось, еще усиливал общее убожество. Она повернула кресло отца, отодвинула в сторону стол, чтобы сделать шире проход, и с бьющимся сердцем стала ждать, когда он войдет и в первый раз глянет вокруг. Том шел впереди, неся скамеечку для ног, и остановился рядом с Мэгги в дверях комнаты.

У Тома было куда тяжелее на сердце — Мэгги, при всей ее чуткости, не так страдала, ибо горе открыло простор для ее любви, дало возможность излиться ее страстной натуре. Ни один настоящий мальчик не может этого понять: он готов лучше отправиться убивать Немейского льва[63] или совершить сколько угодно геройских подвигов, нежели постоянно терзаться чувством жалости, если он не в силах уничтожить зло, причинившее страдание.

Мистер Талливер остановился в дверях, опершись на руку Люка, и посмотрел вокруг, на все те пустые места, что были для него заполнены тенями стоявших там раньше предметов — каждодневных спутников его жизни. Казалось, сознание мистера Талливера с каждой минутой крепло, поддерживаемое свидетельством его пяти чувств.

— А! — медленно произнес он, двинувшись к своему креслу, — они продали все с молотка… продали все с молотка.

Затем, усевшись в кресло и опустив палку на пол, он снова обвел взглядом комнату.

— Они оставили большую Библию, — сказал он. — В ней все записано… когда я родился и когда взял себе жену… Принеси ее мне, Том.

Библия была положена перед ним и раскрыта на чистом листе в начале книги, а когда он медленно читал записи, в комнату вошла миссис Талливер и, увидя, что ее муж уже спустился вниз и сидит с семейной Библией в руках, остановилась в безмолвном изумлении.

— А, — сказал он, глядя на то место, где лежал его палец, — моя мать была Маргарет Битон… умерла в сорок семь лет: в их семье никто долго не жил… а мы пошли в мать — Гритти и я, — мы тоже скоро уйдем на покой.

Над записями о рождении и замужестве сестры он остановился, словно они навели его на новые мысли, затем вдруг взглянул на Тома и встревоженно спросил:

— Они не заставили Мосса выплатить деньги, что я ему одолжил, нет?

— Нет, отец, — сказал Том, — расписка была сожжена. Мистер Талливер снова обратил свой взор на страницу и немного погодя промолвил:

— А… Элизабет Додсон… Вот уже восемнадцать лет, как я женился на ней.

— Будет в следующее благовещение, — добавила миссис Талливер, подходя к нему и глядя на страницу.

Муж серьезно взглянул ей в лицо.

— Бедняжка Бесси, — сказал он, — ты была тогда красивая девушка — все это говорили… и я всегда думал, что ты на редкость хорошо сохранилась… А теперь ты так постарела… Не держи на меня зла… Я хотел сделать, как для тебя лучше… Мы обещали друг другу делить и радость и горе.

— Но я никогда не думала, что будет столько горя, — сказала бедная миссис Талливер со странным испуганным видом, который стал появляться у нее в последнее время, — мой покойный отец отдал меня… и все это случилось так вдруг…