Крутоярск второй - Владимир Васильевич Ханжин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Одетый в белую шубку с капюшоном и белые валенки, мальчик перекатывался как снежный ком. Лицо Алеши раскраснелось, рот его беспрестанно двигался — мальчик или пел, или разговаривал сам с собой. Алеша рос без товарищей, но не испытывал ни малейших мук одиночества. Собственная персона представлялась ему достаточно занятным, а главное, весьма покладистым собеседником.
Наблюдение за внуком и кройка целиком поглотили Антонину Леонтьевну, и, когда под боком у нее задребезжал телефон, она вздрогнула от неожиданности.
Звонил Федор Гаврилович.
— Я задерживаюсь, выеду через недельку, не раньше. Как дома?
— Ничего, все хорошо. Как у тебя?
— Куча новостей. Прежде всего тебе привет от Александра Игнатьевича Соболя.
— Спасибо! Ты вел с ним переговоры?
— Да.
— Успешные?
— Очень.
— Значит, тебя уже утвердили?
— Ишь ты, какая прыткая! Пока есть только принципиальное согласие. Завтра сюда должны вызвать… ну, ты понимаешь кого? Ему уже кое-что подбирают, понимаешь?
— Понимаю.
— Как Ирка, подала заявление?
— Нет, кажется.
— Какого черта! Она же обещала. Ты вот что… Ты непосредственно сегодня же сделай ей внушение. Можешь полностью ввести ее в курс моих дел. Не откладывай, слышишь!..
Положив трубку, Антонина Леонтьевна опять принялась за кройку. Человек уравновешенный, она умела спокойно, по крайней мере внешне спокойно, воспринимать и переживать новости.
Хотя ей предстоял трудный разговор с дочерью, она испытывала сейчас удовлетворенность. Угроза переезда на другое отделение и, следовательно, угроза потери прекрасной квартиры в Крутоярске, очевидно, отпадала, а сближение мужа с заместителем начальника дороги и его успех в эту поездку казались знаменательными и многообещающими. Походило, что невезению, которое столь жестоко преследовало Федора Гавриловича в последние годы, наступил конец.
Алеше надоело расчерчивать двор, и он взялся нагребать снег на санки. Поглядывая на внука, Антонина Леонтьевна с огромным облегчением подумала, что уж теперь-то, когда угроза переезда на другое отделение отпала, мальчик не лишится этого удобного, безопасного дворика, не лишится дома, в котором хватает и простора и покоя. Пожалуй, выслушав по телефону новости, она более всего обрадовалась за Алешу. Ее чувства к внуку были столь горячи и собственнически цепки, что порой она забывала, что у него есть мать.
Стукнула дверь парадного крыльца — дочь вернулась из техникума. Через сени прошла прямо во двор, к Алеше. Антонина Леонтьевна увидела ее и с удовольствием отметила, как хорошо сидит на ней цигейковая, свободного покроя шубка и как удачно сочетаются с черным мехом зеленая вязаная шапочка и такие же рукавички. Пока Алеша не замечал мать. Он усердно орудовал лопаткой. Но вот губы Иры зашевелились — она произнесла что-то; мальчик мгновенно обернулся и, бросив лопатку, белым, снежным комочком покатился навстречу матери. Ира протянула руки, присела. Алеша с разбегу бросился ей на шею и уткнулся красным, широконьким носом в ее воротник.
Оставив неоконченный раскрой на столе, Антонина Леонтьевна отправилась на кухню, разогревать обед. В сенях затопали Алешины ноги — быстро-быстро.
— А вот догоню! — послышался возглас Иры.
У дверей смех, возня. Потом дверь распахнулась — оживление и зимняя свежесть ворвались в тихую, теплую тишину прихожей.
Раздев сына и раздевшись сама, Ира вошла на кухню.
— Звонил папа, — сообщила Антонина Леонтьевна.
Ира схватила со сковороды ломтик жареного картофеля и, торопливо, с наслаждением жуя, спросила:
— Есть что-нибудь новенькое? Отделение ликвидируется?
— По всей вероятности… Папу назначают начальником депо на Крутоярск-второй.
— Да? — Ира произнесла это не то удивленно, не то разочарованно.
— Ты не рада? — спросила мать с той несмелой и тревожной пытливостью, с которой она всегда разговаривала с дочерью в последнее время.
Ира неопределенно пожала плечами. Ее оживление прошло. Присев возле кухонного шкафчика, она начала вынимать из него посуду. Когда Федора Гавриловича не было дома, обедали на кухне и пользовались расхожими тарелками.
— Папа спрашивал, подала ли ты заявление, — возобновила разговор Антонина Леонтьевна.
Ира ничего не сказала в ответ, лишь выжидательно покосилась на мать.
— Он торопит, — добавила Антонина Леонтьевна.
— Почему?
— Я же тебе сказала, что папу назначают начальником депо на Крутоярск-второй.
— И что же?
— Но ведь там о н.
— Развод не заставит е г о уйти оттуда.
— Правильно. Но папа говорит, что недопустимо, когда секретарь парторганизации приходится зятем руководителю предприятия. Это называется семейственностью.
— Ну какая уж тут семейственность?
— Формально она налицо.
Они замолчали. Ира механически терла полотенцем все одну и ту же тарелку. После паузы произнесла в раздумье:
— И почему папа соглашается именно на эту должность?.. Разве у него нет выбора? У папы! У нашего папы? Ведь он же… он же не кто-нибудь!.. Не понимаю… Мама, ну почему бы ему не отказаться?
Мать не ответила. Лицо ее приняло выражение скорбной холодности. Она с преувеличенным усердием начала возиться за плитой, перемешивая на сковородках и беря пробу.
Ира приблизилась к ней:
— Мама, уедемте лучше отсюда… Я так надеялась, что отделение ликвидируется и мы уедем.
— А квартира? Где нам дадут такую квартиру?
— И не надо.
— Бросать такую квартиру! Папа и слушать не захочет.
— Мы его упросим.
— Боюсь, что уже поздно.
Ира опустила голову, покусывая губу, уставилась в пол.
— Я не понимаю, почему ты тянешь с заявлением? — мягко спросила Антонина Леонтьевна.
— Не могу. — Ира отвела за ухо скатившиеся вперед волосы. — Объявление в газете… Гласность… Суд… Все наружу!.. Не могу… Я не могу, мама!
Руки Антонины Леонтьевны задрожали. В ней все сжалось и заныло. Но она продолжала свои занятия у плиты и лишь произнесла тихо:
— Но ведь другого выхода нет?..
Ира чуть заметно закивала, отвечая скорее своим мыслям, чем словам матери.
После долгой паузы дочь спросила:
— А если о н не даст развода?
— Надо поговорить с ним.
— Я хотела просить тебя…
— Хорошо, я постараюсь, — произнесла Антонина Леонтьевна твердо и позвала внука к обеду.
Обычно за столом Алеша забрасывал взрослых самыми разнообразными и неожиданными вопросами. Сейчас он с азартом принялся выяснять, почему снега не было, не было, а сегодня его кругом полно, где живет ветер, кто делает птиц. Мать отвечала рассеянно и коротко. Бабушка же, наоборот, ухватывалась за его вопросы и пускалась в длинные, старательные объяснения. Но ее многословие, как и сдержанность матери, не нравилось мальчику. Бабушка говорила, словно озираясь по сторонам, и в конце концов у Алеши появилось такое чувство, как будто в доме прятался кто-то, а мать и бабушка знали об этом, но скрывали от него. Алеша насупился и
