Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

Ада, много лет назад сознательно вычеркнув Фабрицио из жизни, давно о нем не слышала и не знала, что он стал почётным гражданином Доноры. Женитьба на Джинетте, думала она, вне всякого сомнения помогла ему в восхождении по социальной лестнице, но связи Ферреллов помогли бы не меньше. Интересно, почему он выбрал Джинетту, не став дожидаться, пока я закончу школу, пришла в голову следующая мысль. Как он вообще мог бросить меня ради другой? Знать, судьба моя такая – быть брошенной, заключила она отстранённо, словно подшучивая над кем-то малознакомым.

И тут же, безо всякого предупреждения, боль от измены Джулиано вдруг сдавила ей горло так, что она не могла вдохнуть, а живот пронзил резкий спазм, будто туда ударили ножом. Ей вспомнились первые робкие ухаживания этого молодого человека, одетого, в отличие от её коллег и странных друзей-битников, в строгий костюм, страстные объятия в машине на тёмном пустыре за ресторанчиком у церкви Сан-Лука, то, как крепко он сжимал её бедра, когда они занимались любовью на двуспальной кровати, купленной вскладчину в Rinascente, и как самозабвенно искал губами грудь, а после лёгкие и нежные прикосновения его рук, которые приглаживали ей волосы, раскладывая их по подушке... А сколько они вместе смеялись, сколько раз обменивались понимающими взглядами, сколько гуляли в горах, не говоря ни слова, только держась за руки и стараясь дышать в унисон...

Она вдруг поняла, что может точно сказать, когда именно решила, что да, можно попробовать пожить с ним вместе, пусть даже он совсем не похож ни на неё, ни на её друзей, ни на тех мужчин, кого она до тех пор считала привлекательными. Незначительная деталь, шутливая фраза, брошенная на вечеринке у общего друга – вот что её зацепило. Увидев, как она, поддавшись на подначивания одного из гостей что-нибудь сыграть, вскочила из-за стола и, откинув волосы со лба, ринулась к сцене, где музицировал крохотный оркестр, Джулиано громогласно прокомментировал: «Взгляните-ка! "Летит Лизетта, возомнив надменно, что сдался я – сбылась её мечта"»[62]. (И с тех пор всякий раз, видя, как она ввязывается в авантюру, которую сам он с присущей адвокатам осторожностью считал неблагоразумной, только добродушно усмехался и звал Аду «надменной Лизеттой».)

«А он, оказывается, читал сонеты Данте. И похоже, они ему нравятся – иначе стал бы он их цитировать», – размышляла удивлённая и обрадованная Ада, пока один из музыкантов отстёгивал гитарный ремень и передавал ей инструмент.

Много позже, попав к Джулиано домой, она припомнила этот момент, и он, слегка зардевшись, протянул ей испещрённый карандашными пометками потёртый серый томик BUR[63], стоявший на полке над столом вместе с кодексами и прочей юридической литературой. Со школы остался, оправдывался он.

В тот день Ада после занятий любовью впервые заночевала у Джулиано, а не пошла, как обычно, домой пешком, строго-настрого запретив себя провожать и слушая эхо своих одиноких шагов под кирпичными портиками.

3

В первую ночь после возвращения из Греции Аде приснилось, что она едет на своём старом «пятисотом» фиате по разбитой грунтовке, ведущей к огромному мегалитическому сооружению неподалёку от Доноры, которое обычно называли «Гробницей гигантов». Рядом с ней сидела рыдающая женщина в чёрном. Во сне Ада точно знала, что это Джинетта, хотя не видела её года с 1961-го. А ехали они к «Гробнице гигантов» потому, что у основания высокой каменной плиты, вертикально стоявшей в самом центре этого доисторического памятника, существовало отверстие, которое археологи и экскурсоводы называли «Адскими Вратами». Считалось, что через этот проход люди эпохи неолита передавали богам подземного мира дары: фрукты, мехи вина или мёда, пойманных зайцев и хорьков, сердце и печень забитых козлят. Отверстие было очень узким, так что никому, даже ребёнку, не под силу было в него пролезть, но во сне Ада и Джинетта спорили за право войти в эту дверь, за которой их ждала тень Фабрицио.

– Если бы ты не явилась в Донору, он женился бы на мне, – с вызовом заявляла Ада.

– Если бы он на тебе женился, ты осталась бы теперь вдовой с пятью несовершеннолетними детьми, – взвизгивала Джинетта.

– В жизни не стала бы называть дочь Сабриной! Всегда ненавидела Одри Хепберн!

– Вот уж не понимаю, почему это. Она всем нравилась – такая элегантная...

– Точно-точно. Такая изысканная, аристократичная, недоступная – в общем, просто идеал для моей бабушки. Она даже заставляла нас с кузиной голодать и пить уксус, чтобы стать такими же худющими, как Одри.

Потом Ада вдруг оказалась одна в узком каменном коридоре. Она шла сквозь густой туман, который сперва слегка рассеялся от её движений, но тут же снова начал сгущаться. Страшно ей не было. Она молча шла вперёд, размышляя, кончится ли когда-нибудь этот коридор. Потом к ней вышел Фабрицио, ещё молодой – совсем такой, каким он был, когда возил её по окрестным полям на своей спортивной машине, высунув загорелый локоть в окно.

Ада даже не попыталась его обнять – не потому, что, как она знала из Гомера и Вергилия, от прикосновения он растворился бы, как дым, а потому, что не испытывала никакого желания это делать.

– Ну вот, теперь-то я наконец смогу с тобой