Сошедшие с небес - Нил Гейман

Беннет отшатнулся, протянул руку назад, ухватился за такую родную и надежную дверную ручку, и тут ощутил что-то под ногами. Бросив быстрый взгляд вниз, он увидел свернутую трубкой газету. Из нее что-то торчало — ярко раскрашенная рекламка была вложена между страниц.

Нагнувшись, он подхватил газету вместе со всем, что в ней было, и окончательно попятился в дом, захлопнув сначала дверь-ширму, а затем, стоя спиной к прихожей, протянул в сторону руку, нащупал основную дверь, закрыл ее, задвинул защелки сверху и снизу и только потом повернул в замке ключ.

Снаружи стояла полная тишина, не было слышно ни звука. Хотя, если подумать, то куда они могли подеваться? Даже если туман окутал собой целое графство — что маловероятно, скорее всего, в его власти оказались лишь Форест Плейнз, да и то не целиком, а всего несколько улиц, — то, стоя на ступеньках своего крыльца, он должен был что-нибудь слышать: автомобильные сигнализации, голоса, работающие моторы, чья-нибудь собака завыла бы, напуганная свалившимся вдруг невесть откуда клаустрофобическим занавесом.

Но снаружи все было тихо.

Он даже не представлял, что такая тишина бывает на свете.

Да и увидеть хоть что-нибудь он тоже должен был… что угодно: угол окна в доме через улицу, расплывчатый силуэт фронтона или водосточной трубы, едва различимый контур припаркованной машины, водитель которой не смог или не захотел рисковать при такой плохой видимости.

Но сквозь белизну совсем ничего не было видно.

Ему вдруг подумалось:

…почему-то мне кажется, что мы не в Канзасе, Тотошка… что это была вовсе не Сикамор-стрит. И совсем не Форест Плейнз. И торговый центр, где Шелли со своей сестрой Лизой покупают до упаду, остался совсем в другом мире.

Он подошел к окну в прихожей и стал смотреть на улицу. Там все было как прежде. Он различал дорожку, которая вела к его гаражу, и лужайку, примыкавшую к дорожке, и смутные очертания проезжей части за изгородью… но ничего больше.

Рекламка вдруг выскользнула из газеты и, вертясь, упала на пол ему под ноги в тот самый миг, когда ему показалось, что в молочной белизне начинает вырисовываться какой-то силуэт, но ничего так и не изменилось… хотя туман посреди улицы стал колыхаться заметнее.

Беннет поднял рекламу и уставился на нее.

Это был обычный вкладыш из тех, что во множестве выпархивали из его собственных «Менз Джорнал» или Шеллиных «Вэнити Фэйр»… всего три строки причудливого шрифта, завитушчатые буквы, щедрая россыпь восклицательных знаков, повсюду жирный шрифт, местами помноженный на курсив, пылающее многоцветье типографской краски.

Содержание листка было следующее:

Поздравляем Беннета Дифферинга!

Огромными буквами посредине страницы, причем имя, похоже, впечатали позже. Следующая строка в лучших традициях ярмарочных зазывал сообщала:

Вы ВыиГрали ВсТречу с ВаШим ОТЦОМ!

Тут шрифт был более мелким, заглавные буквы непредсказуемо мешались со строчными — кошмар наборщика, — а слова «Вашим Отцом» тоже добавили потом. И еще:

Желаем приятно провести время!

И все.

Беннет перевернул листок, чтобы посмотреть, нет ли чего на обороте, но там оказался лишь узор из волнистых линий, вроде тех, какие печатают для безопасности на иностранных купюрах.

Выиграл? Как можно что-нибудь выиграть, когда ты даже не вступал ни в какое соревнование? Встречу с отцом? Джон Дифферинг мертв уже около двадцати семи лет. Может быть, это розыгрыш. Может, все жители улицы — или даже всего Форест Плейнз — получили подобные афишки с утренней почтой. Беннет пожалел, что нельзя уже попросить Уилла Серфа заглянуть в другие газеты, чтобы проверить правильность этой теории.

И вдруг снаружи загремело: Хауррнк! Похоже на… корабельную сирену.

Беннет взглянул в окно и увидел фигуру, медленно возникающую из завитков тумана в середине улицы. Кто-то шел к дому… ступая медленно, даже неуклюже. Кто-то попал в беду.

Не выпуская из рук рекламного листка, Беннет ринулся к двери и стал отворять засовы. Но тут же опомнился.

Кто этот человек? А вдруг это какой-нибудь извращенец или бродяга, принесенный туманом… вроде тех парней, что воют по ночам на луну. А он, Беннет, гостеприимно распахивает дверь, чтобы впустить его в дом.

Он снова заложил верхний засов и вернулся к наблюдательному посту у окна.

Фигура уже полностью материализовалась: это был мужчина, в темном костюме, без пальто — без пальто! В такую погоду! — и в шляпе. Беннет тут же прикинул его возраст: человеку должно быть лет семьдесят, а то и все восемьдесят, раз он в шляпе. В наши дни никто уже не носит шляпы, по крайней мере, здесь, в Форест Плейнз.

Ненадолго остановившись, человек повел головой из стороны в сторону, точно сверяя номера домов. Зрение у него должно быть стопроцентное, сколько бы лет ему ни было: когда Беннет в последний раз выходил наружу, он не увидел даже дома напротив, не говоря уже об остальных.

Когда человек тронулся с места, Беннету показалось, что он его знает. Может, это кто-то из Коппертонов… конечно, не сам Джек — слишком старый, хотя Беннет так и не видел его лица, — наверное, отец Дженни. Беннет потер рукавом стекло и вспомнил, что туман-то снаружи, а не внутри. Хотя нет, это не может быть отец Дженни, тот же маленький и толстый. А человек, который шел сейчас по улице, был высокий и худощавый, с армейской выправкой, прямая спина, уверенный шаг… хотя он только что стоял, озираясь в поисках нужного дома. Кем бы ни был этот человек и откуда бы он ни взялся, Беннету не верилось, что с ним будут проблемы, а вот у него самого проблема, кажется, есть. По крайней мере, он точно заблудился. К тому ясе неплохо было бы с кем-нибудь поговорить.

Он снова подошел к двери, отодвинул засов и распахнул ее.

Подошвы ботинок незнакомца клик-клакали по черному асфальту улицы. Туман, цеплявшийся за его ноги и руки, походил на покрывала восточной танцовщицы, то скрывающие тело, то вдруг становящиеся прозрачными… и в этих мерцающих полотнищах безошибочно слышался теперь звук голосов, далеких и шепчущих. Тут из тумана возникло его лицо, он неуверенно хмурился, прищурив один глаз, чтобы рассмотреть дом и стоящего перед ним мужчину, а тень от полей шляпы ерзала по его лбу вниз и вверх в такт шагам. Вид у него был усталый, у этого странника, бог весть откуда принесенного туманом. И неудивительно.

Дом, подумал Беннет, он же никогда его не видел.

И мужчина, который стоит сейчас перед этим домом на незнакомой ему улице, был тогда еще совсем мальчишкой.

«Мальчишка, мальчишка, мальчишка», — зашептали голоса в уши Беннету, словно чайки закружили над далеким берегом моря, предупреждая о близящемся шторме.

Он успешно подавил в себе желание повернуться и бежать назад в дом — запереть дверь на засовы, преградить путь страннику: каким подходящим показалось ему вдруг это слово, странствующий и странный… выбросить из головы все глупости, избавиться от ощущения дежавю, связанного с незнакомцем. Но, в конце концов, перед ним был просто человек, чужой в Форест Плейнз… одинокий, сбившийся с дороги, может, его автомобиль, какой-нибудь допотопный «Олдз» или «Шевви», стоит сейчас на обочине у поворота на Мейн-стрит, дожидаясь хозяина, — старая добрая лошадка, которую он холит и лелеет каждое воскресенье и которая вдруг подвела его, ослабнув посреди дороги со сломанным карбюратором или слетевшим глушителем.

Незнакомец остановился и поглядел на Беннета, их разделяли всего тридцать или сорок шагов, человек стоял на тротуаре, а Беннет в дверях дома, полуприкрытый ширмой, а из распахнутого проема за его спиной лился теплый и приветливый свет, отражение которого в тумане, казалось, двигалось вместе с ним, наводя на мысль об огнях святого Эльма.

— Эй, — тихо позвал Беннет.

Человек повел головой из стороны в сторону, сначала налево, потом направо. И кивнул.

Беннет смял афишку и сунул бумажный комок в карман.

— Ну и утречко сегодня.

— Ну и утречко, — был ответ.

Впечатление было такое, будто голова Беннета вдруг наполнилась водой или гелием, как воздушный шар. Воспоминания… давно уснувшие и дремавшие до поры до времени, словно покрытая пылью мебель в старом доме, куда в один прекрасный день вдруг возвращаются жильцы… какие воспоминания пробудили три немудреных слова, произнесенные знакомым голосом со знакомым акцентом, чьи интонации, как ему казалось, он позабыл — а точнее, изгнал из своей памяти и не допускал их туда много лет.

Теперь воспоминания поднялись в полный рост и предстали в своем истинном виде, явив себя в обличье памятных событий… а памятные события повлекли за собой знакомые голоса и слова: это была истинная память… а не липкие ностальгические волны, которые накатывали на него всякий раз, когда ему случалось увидеть повтор старого, любимого еще в детстве телешоу или услышать отрывок старой песни. Он увидел этого человека — в разных версиях, каждая то моложе, то старше предыдущей, — как тот играет в мяч, смеется, разговаривает… увидел, как он спит.