Судьбы и сердца - Эдуард Асадов

Глава XI ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР

Но он пришел. Негаданно, нежданно…Войдя, смутился, робко помолчал…Потом спросил Галину НиколавнуИ в дверь жены чуть слышно постучал.

Она сидела с кипою тетрадейПеред столом, не поднимая глаз.И шум услышав, молвила не глядя:— Вам перцу, тетя Шура? Я сейчас!

А возле шкафа над солдатским строемПыхтел малыш. Его малыш. Его!И так вдруг захотелось взять героя,Прижать к себе, и больше ничего…

Как все нелепо! Мирная картина:Жена и сын! И не его семья…И, вновь взглянув на тоненькую спину,Он тихо молвил: — Галя, это я…

Она не ожидала этой встречи!И точно от внезапного толчка,Он видел, как спина ее и плечиВдруг, покачнувшись, дрогнули слегка.

И все же, если честно говорить,Об этом часе думала Галина.Пусть с ней расстался. Но не может быть,Чтоб не пришел он посмотреть на сына!

Ведь сколько раз бессонными ночамиОна решала, как себя держать.Во что одеться? Что ему сказать?И долго воспаленными глазамиСмотрела в ночь, в заснеженную даль,Боря в душе обиду и печаль.

На все: на труд и на улыбки дажеУ хрупкой у нее хватало сил.Все было ясно, как кивнет, что скажет,Но время шло, а он не приходил.

А жизнь вокруг бурлила, клокотала,Сережка рос веселый, озорной.И боль ее сдавалась, отступала,Сменяясь на спасительный покой.

И вот сегодня точно выстрел громаБылое вдруг плеснул через края —Раздался голос близкий и знакомый,Сказавший тихо:— Галя, это я…

Взглянув назад, Галина быстро встала,Пошла… Остановилась перед ним.И тут слова, что прежде подбирала,Вдруг разом улетучились как дым.

Решала встретить сухо, деловито.А с губ слова иные сорвались.И вместо: — Здравствуй, тронута визитом! —Она сказала: — Ну входи, садись…

Нет, он почти совсем не изменился.Вот разве только малость похудел.Немного подбородок заострился,Да волос чуть, пожалуй, поредел.

А так все тот же: статный, кареглазый,Все с тем же взлетом смоляных бровей.Все так же мягко произносит фразы,Да, перед нею он — ее Андрей!

Ее? Да нет же, не ее, понятно!А все-таки зачем же он пришел?Ну, посмотреть на сына, вероятно,А сын за мамин спрятался подол.

И, распахнув глазенки, удивленно,Из-под бровей насупленных глядит,Как незнакомец, словно бы смущенно,О чем-то тихо маме говорит.

— За то, что я… Ты извини, Галина… —Впервые за такой солидный срокРешил вдруг навестить тебя и сына,.Но ты поверь: иначе я не мог!

Прийти — ведь это значит объясняться.А что я мог сказать тебе тогда?Двоим, я знал, бессмысленно встречаться,Коль между ними выросла беда.

И я не мог… Ты понимаешь, Галя?Придя, услышать горький твой упрек.И там, в тайге, и после, на вокзале,Я думал, собирался… И не мог…

Она молчала, у окошка стоя,Подставив щеки струям ветерка,И только пальцы быстрые пороюПо раме барабанили слегка.

Все тот же профиль, та же нежность кожиИ та же синь больших спокойных глаз.Знакомо все до мелочей, и все жеВ ней было что-то новое сейчас.

Быть может, в том и пряталась причина,Что вместо пышных золотых волосВенок из двух тугих тяжелых косКольцом лежал на голове Галины.

От этого казалось, что онаЧуть выше стала ростом и моложе.Той и не той была теперь жена.То мягче вроде б, то как будто строже…

Одно мешало в этот час АндреюНазвать ее красивой до конца —Шрам, что, полоской тонкою белея,Бежал под глазом поперек лица.

Но при любви что значит эта малость?Любовь? А разве он ее хотел?Ведь он же сам писал тогда про жалость…И гость, смутясь, неловко покраснел.

— Я часто думал про тебя, про сына…Чего искал я? И куда забрел?Нашел я привлекательность, Галина,А красоты душевной не нашел.

Нет, ты не думай, я ее не хаю,Какой мне смысл туманить ясный свет?Она, быть может, вовсе не плохая,Да вот тепла в ней подлинного нет.

Она красива, в этом нет секрета.Улыбка, голос, горделивый взгляд…А мне порою красота вся эта —Как будто в будни праздничный наряд.

И не глупа, и инженер хороший,А вот понять ни разу не могла,Что жизнь без дружбы, ласки и теплаСтановится нередко скучной ношей.

И сам не понимаю: в чем причина?Последний год все думаю, брожу…Все так нескладно… Но прости, Галина,Что я сейчас былое бережу…

— Нет, ничего… — Галина усмехнулась. —О том забудь. Раз хочешь, говори.Но грусть твоя не поздно ли проснулась?Ведь тут не год, а вроде б целых три…

И чуть в сердцах не обронила фразу:«Ты все о ней… О трудном, о своем…А вот не вспомнил, не спросил ни разу:А что же я? Как мы-то здесь живем?»

И, будто в мысли заглянув Галины,Понуря взгляд, Андрей проговорил:— Небось считаешь, что тебя и сынаЯ позабыл? А я не позабыл.

Я вижу вас. Но ты о том не знаешь.Ну хочешь, вот скажу тебе сейчас,Где ты с Сережкой вечером гуляешь?В том сквере, где палатка «Хлебный квас».

Сказать по правде, мне ужасно стыдно,Таясь, вот так за вами наблюдать.Молчи. Я знаю, как тебе обидно.И знаю все, что можешь ты оказать!

Я много думал… Трудно нам, не спорю.И все же я решил тебя спросить:Скажи, могла б ты, пересилив горе,Вдруг разом все мне тяжкое простить?

Нет, я совсем не тороплю решенья.Но помни: та не новая жена!Что было там? Ошибка… Увлеченье…— Предательство! — Отрезала она.

Негромкий голос будто слит из стали.Андрей в глаза ей быстро посмотрел,А в них такие молнии сверкали,Что он, смутясь, на миг оторопел.

— Ты был на фронте, шел сквозь пламя боя.Ответь же: кем считался там у васБоец, который, оробев душою,Мог бросить друга в самый трудный час?

А разве час мой легче был в ту пору?Недели две, как сняли бинт с лица,И… будем откровенны до конца…Мой «стан чудесный» превращался в гору…

С таким лицом куда мне было деться?Но верилось: он любит… Ничего!И чтоб в трюмо напрасно не смотреться,Я закрывала попросту его.

И дождалась… Но говорить про этоНет, право, ни желания, ни сил.Припомни сам то «радостное» лето!И вспомни только, как ты поступил…

Нет, я тебя, Андрей, не упрекаю.Зачем упрек? Да в нем ли суть сейчас?!Ошибка? Я ошибки понимаю,Но тут все было хуже во сто раз!

Речь шла не просто про меня с тобоюИ не про то, кто жестче, кто нежнейНас было трое, слышишь, Громов, трое!И третьему ты был всего нужней!

Не ты встречал тогда его с цветами,А Варя… друг, сердечная душа!Не ты сидел бессонными ночами,Склонившись над кроваткой малыша.

Порой хворал он… Тронешь ночью темя,Оно огонь… Губешки шепчут: «Пить!»А ты, быть может, с кем-то в это время…Да нет, чего уж… Хватит говорить!

И что за толк, что ты на нас пороюГлядишь, былое вспоминая вновь.Без громких фраз, пойми хоть раз душою,Ты сам все предал: сына и любовь!

Такому трудно отыскать забвенье,Вчера ли то случилось иль давно.Любовь хрупка. И после оскорбленьяПусть и жива — не та уж все равно!

Тебе сегодня худо. Понимаю.Не потому ль ты и пришел сюда?А если бы, скажи мне, та, другая,Была б добрей и лучше, что тогда?

Постой, не спорь! Резка я, может статься,Могу же я хоть раз такою быть!Ведь ты пришел в нелегком разобраться,Пришел узнать, смогу ли я простить?!

У женщин не всегда хватает силыБыть твердыми. Поверь мне, я не лгу.Что ж, за себя б я, может, и простила,Но за него не в силах, не могу!

К чему смягчать? Не хмурься и послушай.Пойми хотя бы сердцем наконец:Предатель-муж почти не муж, Андрюша!Отец-предатель вовсе не отец!

Глава XII РЕШАЙ, ГАЛИНА!