Судьбы и сердца - Эдуард Асадов

Глава IX НОЧЬ

Вешняя безоблачная ночь,Ветер клейко пахнет тополями…Сколько губ в такой вот час не прочьГоворить сердечными стихами?

Хмелем бьет зеленое виноОт корней травы до небосвода.Все сегодня лирики полно:И дома, и люди, и природа…

Любит ветер вот такую ночь:Зашумел вдруг, точно стая галок,И, сорвав, умчал со смехом прочьБелый тополиный полушалок.

Вон, покинув пестрый хоровод,На трубе сидит звезда-красавица,А гуляка-месяц, будто кот,К ней по гребню крыши пробирается.

Мерно плещет спящая река…А над нею песнь и звон гитары.Песнь любви… В ней радость, и тоска,И покой, и вьюги, и пожары…

Петь ее с подругою вдвоемХорошо! И все же, скажем честно,Не под каждой дверью и окномПесне этой прозвучать уместно.

Не всегда. Да вот хотя б сейчасВ комнате, за этой вот гардиной,Мать сидит и не смыкает глазУ кровати маленького сына.

На диване в пестром беспорядкеКубики, жирафы и слоны,Зайцы, носороги и лошадкиДремлют в блеске матовой луны.

Спит «зверье» беспечно, тихо, мирно…Лишь солдатик — честная душа,Сжав приклад и став по стойке «смирно»,Верно охраняет малыша.

Что мальчишке этой ночью снится?Впрочем, может быть, и ничего.Он уснул. А матери не спится.Мать сидит и смотрит на него.

Вот он спит, не знающий тревоги.Тот, кому в большую жизнь идти.Перед ним открытые дороги,Но уже с ухабами в пути.

Он шагнет, он солнцу улыбнется.Но, хоть трижды будь он молодец,Сколько раз он больно ушибется,Встретясь со словами: «Твой отец».

Да, отец… Он не войдет открыто,Не посадит сына на плечо,Не подбросит к синему зениту,Не сожмет в объятьях горячо,

Не притащит ежика в газете,Не набьет за пазуху конфет.«Твой отец…» Он хоть и есть на свете,Но считай, что все равно, что нет!

Он придет, но не путем победным.Нет, не старшим другом, не отцом,А всего лишь сереньким, судебным,Жалким «исполнительным листом».

За окошком дальний звон гитары…Сыплет с неба звездный листопад…Под луною всюду нынче пары,И везде о чувствах говорят.

«Я люблю!» — взволнованная фраза.Сколько тут заманчивых огней!Все ж прошу, товарищи, не сразу,Повстречавшись, обращайтесь к ней.

Не ханжа я. И нравоученьяМне смешны. А тут вот не смешно.Слишком уж огромное значеньеВ этих двух словах заключено.

Мы ль суровы, или жизнь сурова,Я не знаю. Только ты пропал,Если вдруг, сказав большое слово,Чувств больших при том не испытал.

И когда придет к тебе иноеИ объявит радостно: — Ты мой! —Как ломать все то, что ты построил?Как с другою поступить судьбой?

Все долой? Ведь тут пришло большое!Но постой! Проверим, поглядим.Может быть, и это все пустое?Может быть, и это только дым?!

Кто б ты ни был: женщина ль, мужчина,Все продумай, прежде чем решать,Чтоб кому-то у кровати сынаГорьких слез потом не проливать.

Сон смежил мальчишечьи ресницы.Тихо ночь над крышами плывет…Спит малыш, а матери не спится,Мать ему вполголоса поет:

Бьется в стекла звездная метельВместе с тополиною порошею.Пусть, малыш, летят к тебе в постельБабочками сны твои хорошие.

Нам пока тревоги не видны,Что ж, на то и сетовать не станем.Спи, мальчишка, голубые сныСнятся людям только в детстве раннем.

Хорошо о подвигах мечтать,Мчаться к звездам, плыть по бурным рекам,Только, прежде чем героем стать,Стань сначала честным человеком.

Будь таким во всем и до конца,А преграды — пусть они встречаются!Знай, что горы, звезды и сердцаТолько честным в жизни открываются.

Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,Дремлет ива с вербою-подружкой…А вверху торжественно повисМесяц золоченой погремушкой.

Речка чуть дрожит под ветерком…Полночь уж сменилась с караула…Где-то нынче, чмокая рожком,Гордая любовь твоя уснула…

Встреча ваша, милый, впереди.С крепкой дружбой, с песней, с соловьямиТолько не обидь ее, гляди,Злыми и ненужными словами,

Скоро день, фанфарами трубя,Брызнет светом ярко-золотистым.Пусть же будет счастье у тебяВот таким же солнечным и чистым!

Бьется в стекла звездная метельВместе с тополиною порошею…И летят, летят в твою постельБабочками сны твои хорошие…

Глава Х НЕГАДАННЫЙ ПРИЕЗД

С портфелем и тетрадками под мышкойГалина быстро шла по переулку.Она спешила: как-то там сынишка?Ходил ли с тетей Шурой на прогулку?

Надет ли шарф? Накормлен ли малыш?Вот так всегда: уходишь на работу,А в сердце бесконечная забота,И целый день торопишься, спешишь.

Но скоро, видно, кончится тревога.И мама рада, и Сережка рад.Через неделю — первая дорога!Малыш пойдет к ребятам в детский сад.

Пока же мать, по сторонам не глядяСпешит, земли не чуя под собой.В руке — портфель, под мышкою — тетрадиИ детский синий шар над головой.

В прихожую вошла, заторопилась,Поспешно пробежала коридор,Но возле двери вдруг остановилась,Услышав непривычный разговор.

Мгновенно сердце сжалось и упало,Охвачено волненьем и тоской,Два голоса Галина услыхала,Два голоса: Сережкин и мужской.

Андрей пришел? Ах, нет… Ошибка. Где там?Но чей же это голос? Чей же? Чей?И вдруг мгновенно нестерпимым светомПронзили душу тысячи лучей!

Рванула дверь, и вдруг ослабли ноги.Как будто кто-то налил в них свинец.И, тихо покачнувшись на пороге,Она чуть слышно крикнула: — Отец!

Все закружилось в странной карусели…Шагнуть хотела — не хватило сил.Померкло солнце… Окна почернели…И пол куда-то медленно поплыл…

Упал портфель, рассыпались тетради…Цветистый шар взлетел под потолок,И видел сын, как незнакомый дядяМать, подхватив, к груди своей привлек.

Значит, жив он! Жив и снова дома!Это все действительность, не сон!Здесь вот, рядом… Настоящий он!Как же все до боли в нем знакомо!

Все такой же рослый и плечистый,Та ж привычка гладить жесткий волос.Тот же взгляд, внимательный и быстрый,И все тот же басовитый голос.

Только стал сутулиться сильнее,И морщин прибавилось у рта.Стал весь как-то строже и белее,И все ходит (новая черта).

— Говоришь, надеялись и ждали?Что ж, как видишь, буря улеглась.Вновь мы вместе. И долой печали!Жаль, вот только мать не дождалась…

Слышал… Знаю… Помолчи. Не надо.Это после… Расскажи-ка вот,Что за внук здесь у меня растетИ дорос уж даже до детсада?

Он, брат, мне тут все порассказал,Дал понять, что он в душе пилот. —Николай Васильевич привсталИ легонько внука ткнул в живот.

Внук смущенно к матери прижалсяИ сказал: — А я и не боюсь.— Не боишься? Ну, коли не трус,Мы друзья. — И дед заулыбался.

От улыбки и веселой фразы,Оттеснивших хмарь минувших дней,В комнате Галины как-то сразуИ уютней стало и теплей.

Льется мягкий свет от абажура,Внук уснул, сказав: — Спокойной ночи! —На стене колышутся фигуры,Тихо чайник на столе бормочет…

Галю нынче просто не узнать:Щеки пышут, голос стал звенящим.Как ей много надо рассказатьО плохом и светлом, настоящем,

Было все: хорошая любовьИ обида, острая, как жало.Но хоть вся любовь и не пропала,Да былому не вернуться вновь.

Что ж, права пословица о том,Что друзей познаешь лишь в беде,И они находятся везде,Там, где мы их даже и не ждем!

У отца завороженный взгляд:Как в кино, проходят перед нимПедагоги, шумный класс ребят,Тетя Шура, Варя и Максим.

— Знаешь, папа, в день, когда СережаДолжен появиться был на свет,У меня вдруг холодок по коже —Вдруг беда, а близких рядом нет?!

Вдруг беда… Но, честное же слово,Дня того мне в жизни не забыть.Нам с тобой Максима РыбаковаНужно, право, век благодарить.

Так и вышло: в трудную минутуНе случилось рядом никого.Только вдруг как ветром почему-тоЗанесло мне именно его.

Знаешь, как мы мчались на «Победе»?В нитку — светофоров огоньки…Красный свет! А мы несемся… Едем!В стекла ветер… Позади — свистки…

По когда мы вышли из машины,Мне вдруг стало худо… Мир качался…А шофер… — И тут, смеясь, ГалинаПоказала, как он растерялся.

— Знаешь, он большой такой, забавный,Топчется, а щеки побурели.«Можно мне, Галина Николавна,Вам помочь… Мы вот уже… У цели…»

Я шепчу: «Спасибо… Где же вам…»Но уж он меня, как нянька, обнял,Мягко, будто перышко, приподнялИ понес к распахнутым дверям.

А ведь у него, я говорила,Нет ноги. Ты умный, ну скажи:Разве тут физическая сила?Тут не то. Тут красота души.

И вот так всегда, я убедилась:В трудный час повсюду есть друзья.Впрочем, я совсем заговорилась,Только о себе все: я да я!

Главное — ты дома! Ты вернулся!И отныне вместе мы навек!.. —Николай Васильевич улыбнулся:— Верно, мой хороший человек!

Я же обещал вам, что приеду,Даже время указал: в обед. —Дочь вздохнула: — И пришел к обедуС опозданьем на семнадцать лет…

Он собрал морщины возле глазИ сказал: — Мы шли к огромной цели,Но не все в дороге разглядели.Что ж, не раскисать же нам сейчас!

Что скрывать: куда как горько былоЗнать, что зря нагрянула беда.Только верь мне: ленинская силаНас не покидала никогда!

Завтра точно жди меня к обеду.Утром мне вручают партбилет.Что глядишь? Теперь-то уж приеду!Ни на миг не опоздаю. Нет!

Дел у нас теперь невпроворот.Даром, что ли, мы с тобой Ершовы?Завтра ж из райкома на завод.Отдыхать? Забудь ты это слово!

Кстати, вот что я хотел спросить:Ты теперь ведь не Ершова, знаю.Ну а он? Как он-то хочет жить?Ты прости, коль что не понимаю.

Про него ты только намекнула.Мой характер — все сносить молчком.Что ж, вы разошлись или подулоПросто в сердце зимним холодком?

Дочь качнула тихо головойИ оказала, отстранись от света:— Он для нас совсем теперь чужой.Был и нет… И кончено про это.

— Ну, а вдруг (ты потерпи немного),Вдруг потом развеется гроза? —И, как в детстве, ласково и строгоПосмотрел ей пристально в глаза.

— Жизнь сложна: порой одно лишь слово —И от всех барьеров только след…Вдруг, представь, увидитесь вы снова.Сердце дрогнет? Дрогнет или нет?

И отметил с гордостью невольнойВ синем взгляде легкий блеск свинца.Да, такая, пусть ей очень больно,Твердой быть сумеет до конца!

— Знаешь, папа, да, меня тревожитМысль о встрече где-нибудь в пути…Ну а сердце… Кто ж предвидеть может,Как оно начнет себя вести?

Только нет, не жду я переменьы.Наша встреча? Есть ли в ней нужда?Впрочем, он и сам-то в эти стеныНе придет, пожалуй, никогда.

Глава XI ТРУДНЫЙ РАЗГОВОР