Судьбы и сердца - Эдуард Асадов

ЧАСТЬ IV

Глава VIII СЫН

И вот он — сын! Ножонками суча,Глядит на мир спокойно и открытоИ клюв у целлулоидного грачаБеззубым ртом сжимает деловито.

Ему всего три месяца, и онЕще ни дум не знает, ни забот.Без туч над ним синеет небосвод.А мир его — еда да крепкий сон…

Но мать уже до острой боли любитИ то, как сын смешные бровки супит,И золотой пушистый хохолок,И жилку, что бежит через висок.

Ей иногда не верится, что он,Вот этот сверток чуть побольше книжки,Не выдумка, не сказка и не сон,А настоящий маленький сынишка!

И смех и грех смотреть, как он порой,Барахтаясь в короткой рубашонке,Через себя фонтанчик пустит тонкий,Подушку всю облив за головой,

Подобных «дел», нескромных и сумбурных,Немало доведется наблюдать.В три месяца всех «навыков культурных»Не в силах человек еще понять.

Да не беда! Вот станет повзрослееИ все постигнет. А пока что сынГлядит на мать… И нет его роднее!Ведь он такой для матери один!

— Можно к вам, Галина Николавна? —В дверь пролез заснеженный букет.За букетом девочка вослед.— Вы, ребята? Вот как это славно!

Как я рада! Ну, прошу, входите!Да смелее. Сколько же там вас?Нина, Лена, два Алеши, Митя…О, да тут почти что целый класс?!

В платьях, отутюженных заране,В галстуках, что зорь любых алей,Вот они уселись на диванеСтайкой красногрудых снегирей.

Староста Петров, как самый главный.Произнес с торжественным лицом:— Мы пришли, Галина Николавна,Рассказать, что мы вас очень ждем.

Двойки есть… Ослабла дисциплина… —И, смутившись, отошел к окошку.— Брось! — вскочила черненькая Нина, —Можно, мы посмотрим на Сережку?

— Он не спит, Галина Николавна?— Нет, не спит, поближе подойдите.Только чур: спокойно, не галдите!— Нет, мы тихо… Ой, какой забавный!

— А глаза большущие какие!— Карие, совсем не как у вас… —Ким утешил: — Это так сейчас.Подрастет — и станут голубые.

— Вот как все предугадали славно!До чего же, право, мы мудры! —И, смеясь, Галина НиколавнаПотрепала детские вихры.

Нина, розовея смуглой кожей,Подошла к ней. — Я хочу спросить:Можно иногда нам приходитьПосидеть и поиграть с Сережей?

Через час — в квартире тишина…Щебеча, умчались снегирята…А она стояла у окна,Вслед им улыбаясь виновато.

Любят, ждут… Нет, эти но солгут!Взгляд ребячий не привык лукавить.А она? Давно ль хотела тутВсе забыть, все бросить и оставить…

Думалось: районный городок…Школа, дом, за окнами картошка,Из трубы клубящийся дымок.Книги, труд и маленький Сережка…

Школа, труд… А разве здесь не труд?Разве нет и тут друзей горячих?А ребята? Разве же бегутОт таких вот чистых глаз ребячьих?

Струсила? Обида сердце гложет?Пусть! Тут важно только не сломаться!Трус не тот, кто может испугаться.Трус — кто страха одолеть не сможет!

Сын промолвил с важностью: — Агу!— Да, малыш, уйдет, затихнет гром.Никуда-то я не побегу,Мы и здесь с тобою заживем.

— Галина, можно? — Распахнулась дверь,И появилась Эльза Вячеславиа. —Не спит малыш? — Не спит.— Ну, вот и славно!На, детка, зебру — презанятный зверь.

Одета гостья ярко и нарядно:Шелка, сережки, кольца, кринолин…Все бьет в глаза, все пестро, все нескладно.Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!

— Мы, Галочка, квартиру получаем.Хлопот по горло: с мебелью беда!То купим шкаф, то кресло прозеваем…Вот все обставлю, приходи тогда.

— Что ж, как-нибудь визит такой устроим,Сейчас же попрошу я вот о чем:С полчасика побудь с моим героем,Пока я отлучусь за молоком.

— Ах, я не прочь! Но тут меня тревожитБоязнь: а вдруг чего недогляжу?К тому же платье… Подызмяться может…А впрочем, ладно, мчись, я посижу.

Она с надрывом что-то стала петь,Потом младенцу показала рожки.Но край пеленки, там, где были ножки.Вдруг начал подозрительно влажнеть.

Авария! Что делать новой маме?Она к кровати робко подошлаИ пальцами с блестящими перстнямиПеленки край брезгливо подняла.

Увидев незнакомое лицо,А может статься, ощутив на телеЧужой руки холодное кольцо,Малыш заплакал горько в колыбели.

Он так сучил озябшими ногами,Так громко плакал, стиснув кулачки.Что временной и неумелой «маме»Осталось лишь схватиться за виски.

Нет, где уж этой барыньке столичной,Чья лишь в нарядах и живет душа,Управиться с хозяйством непривычным —Одеть и успокоить малыша?!

Но что это: мираж? Метаморфоза?Сняв быстро брошь и положив в карман,Она накидку цвета чайной розыШвырнула вдруг, как тряпку, на диван.

Откуда эта быстрая сноровка?Галина поразилась бы донельзя,Увидев, как уверенно и ловкоЕе Сережку пеленает Эльза.

Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!Нет дамы в ярких кольцах и наколках,Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего поселка.

Отец в цеху, мать целый день стирала,А старшая, вскочив еще спросонок,Уже кормила, мыла, пеленалаСвоих чумазых братьев и сестренок.

Но годы шли, и прошлое забылось.Богатый муж… Безделье и шелка…Когда она душою опустилась,Теперь нельзя сказать наверняка.

Не в тот ли день и час, когда решила,Что труд придуман только для мужей,И весь свой пыл душевный посвятилаКокетствам да наружности своей?

Ответить трудно. Только мир стал тесен.Вся жизнь: прилавки, моды и кино.Мурлыканье пустых, пошлейших песен…И грустно, и противно, и смешно…

Но нынче звонкий, горький плач ребячийНа миг какой-то всю ее встряхнул,Как будто в омут плесени стоячейС размаху кто-то камень зашвырнул.

И разом точно встала тень былого:Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.Есть просто Лиза — дочка горнового,Девчонка из рабочего поселка.

Надолго ль это сердце встрепенется?Ворвется ль в омут свежая струя?Иль плесень снова медленно сомкнется?О том пока и сам не знаю я.

Глава IX НОЧЬ

Вешняя безоблачная ночь,Ветер клейко пахнет тополями…Сколько губ в такой вот час не прочьГоворить сердечными стихами?

Хмелем бьет зеленое виноОт корней травы до небосвода.Все сегодня лирики полно:И дома, и люди, и природа…

Любит ветер вот такую ночь:Зашумел вдруг, точно стая галок,И, сорвав, умчал со смехом прочьБелый тополиный полушалок.

Вон, покинув пестрый хоровод,На трубе сидит звезда-красавица,А гуляка-месяц, будто кот,К ней по гребню крыши пробирается.

Мерно плещет спящая река…А над нею песнь и звон гитары.Песнь любви… В ней радость, и тоска,И покой, и вьюги, и пожары…

Петь ее с подругою вдвоемХорошо! И все же, скажем честно,Не под каждой дверью и окномПесне этой прозвучать уместно.

Не всегда. Да вот хотя б сейчасВ комнате, за этой вот гардиной,Мать сидит и не смыкает глазУ кровати маленького сына.

На диване в пестром беспорядкеКубики, жирафы и слоны,Зайцы, носороги и лошадкиДремлют в блеске матовой луны.

Спит «зверье» беспечно, тихо, мирно…Лишь солдатик — честная душа,Сжав приклад и став по стойке «смирно»,Верно охраняет малыша.

Что мальчишке этой ночью снится?Впрочем, может быть, и ничего.Он уснул. А матери не спится.Мать сидит и смотрит на него.

Вот он спит, не знающий тревоги.Тот, кому в большую жизнь идти.Перед ним открытые дороги,Но уже с ухабами в пути.

Он шагнет, он солнцу улыбнется.Но, хоть трижды будь он молодец,Сколько раз он больно ушибется,Встретясь со словами: «Твой отец».

Да, отец… Он не войдет открыто,Не посадит сына на плечо,Не подбросит к синему зениту,Не сожмет в объятьях горячо,

Не притащит ежика в газете,Не набьет за пазуху конфет.«Твой отец…» Он хоть и есть на свете,Но считай, что все равно, что нет!

Он придет, но не путем победным.Нет, не старшим другом, не отцом,А всего лишь сереньким, судебным,Жалким «исполнительным листом».

За окошком дальний звон гитары…Сыплет с неба звездный листопад…Под луною всюду нынче пары,И везде о чувствах говорят.

«Я люблю!» — взволнованная фраза.Сколько тут заманчивых огней!Все ж прошу, товарищи, не сразу,Повстречавшись, обращайтесь к ней.

Не ханжа я. И нравоученьяМне смешны. А тут вот не смешно.Слишком уж огромное значеньеВ этих двух словах заключено.

Мы ль суровы, или жизнь сурова,Я не знаю. Только ты пропал,Если вдруг, сказав большое слово,Чувств больших при том не испытал.

И когда придет к тебе иноеИ объявит радостно: — Ты мой! —Как ломать все то, что ты построил?Как с другою поступить судьбой?

Все долой? Ведь тут пришло большое!Но постой! Проверим, поглядим.Может быть, и это все пустое?Может быть, и это только дым?!

Кто б ты ни был: женщина ль, мужчина,Все продумай, прежде чем решать,Чтоб кому-то у кровати сынаГорьких слез потом не проливать.

Сон смежил мальчишечьи ресницы.Тихо ночь над крышами плывет…Спит малыш, а матери не спится,Мать ему вполголоса поет:

Бьется в стекла звездная метельВместе с тополиною порошею.Пусть, малыш, летят к тебе в постельБабочками сны твои хорошие.

Нам пока тревоги не видны,Что ж, на то и сетовать не станем.Спи, мальчишка, голубые сныСнятся людям только в детстве раннем.

Хорошо о подвигах мечтать,Мчаться к звездам, плыть по бурным рекам,Только, прежде чем героем стать,Стань сначала честным человеком.

Будь таким во всем и до конца,А преграды — пусть они встречаются!Знай, что горы, звезды и сердцаТолько честным в жизни открываются.

Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,Дремлет ива с вербою-подружкой…А вверху торжественно повисМесяц золоченой погремушкой.

Речка чуть дрожит под ветерком…Полночь уж сменилась с караула…Где-то нынче, чмокая рожком,Гордая любовь твоя уснула…

Встреча ваша, милый, впереди.С крепкой дружбой, с песней, с соловьямиТолько не обидь ее, гляди,Злыми и ненужными словами,

Скоро день, фанфарами трубя,Брызнет светом ярко-золотистым.Пусть же будет счастье у тебяВот таким же солнечным и чистым!

Бьется в стекла звездная метельВместе с тополиною порошею…И летят, летят в твою постельБабочками сны твои хорошие…

Глава Х НЕГАДАННЫЙ ПРИЕЗД