Прямые пути - Алексей Дуров

Намек, что надо бы проезжающему не скупиться для стражников, не то они возьмутся взаправду стрелы пересчитывать, на три дня задержат. А если начнет проезжающий возмущаться, что с него взятку требуют, то перевести все на шутку. Хотя была возможность, что с самого начала за шутку примут, платить не станут. Это и случилось — степняк рассмеялся, и у Квираса внутри что-то оборвалось. Однако потом степняк вытащил и протянул серебряный диск:

— Держи!

Обменялись — подорожная на серебро. И степное войско с тем же топотом копыт двинулась дальше.

Сперва Квирас радовался — диск больше половины долга покрывал. Но потом, глядя, как мимо проезжают длиннющая, словно бесконечная, вереница всадников и сменных коней, подумал, что можно было просить больше за такую-то толпу. И расстроился.

Глава 13

Рес очнулся неожиданно, без перехода. Только что был равнинником Квирасом, смотрел на проезжающую по дороге конницу, и вот уже побережник Рес, смотрит на почти прогоревший костер. И почувствовал огромное облегчение.

— Ну что? — напряженно спросила Леск.

— Ну что… получилось. Я и вправду в чужую душу влез… если это можно назвать душой.

Леск перепугалась:

— Ты вселился в животное?! Или в демона?!

— Лучше бы в животное… В равнинника я вселился.

— И… что?

— Да теперь от самого себя тошнит. Квирас этот… тупой, ленивый, жадный, трусливый, злой. Только и надо ему, что пожрать да выпить. В последнее время только выпить, даже женщины ему не нужны. Раз в жизни сходил к шлюхе, да потом денег жалел, что не пропил их.

— Но он же равнинник!

— Ты больше слушай, что равнинники про себя врут. У них принято хвастать, что легко женщин соблазняют. Как у наших про рыбу.

— Все равно. Хотя, безусловно, южные горцы лучше равнинников и как любовники, и как соблазнители.

— А ты откуда знаешь?!

— Читала. В любом случае, по одному равниннику нельзя правильно судить о всем его народе.

— А по сотне можно? Нет, представь, если бы где на юге или в Дельте, или на островах человек свою семью вырезал, а потом и себя?

— Такое случилось в Дельте лет сорок назад. Нож был в руке мужчины, но никто не поверил. Стражники все побережье обыскали, но и без них люди заподозрили контрабандистов. Там все были с контрабандой связаны, и все разом с ними порвали. Перестали покупать и продавать мимо таможни. И даже доносили на контрабандистов стражникам.

— Дельтовики?!

— Хотя у них не принято доносить, но всему есть предел.

— Да… Вот, видишь. А эти хуторяне, можно сказать, точно знали, кто семью с детьми вырезал, и знаешь, что сделали? Ничего. А началось с того, что этого Тобрала Куницу… которого потом зарезали — так вот, его всем обществом заставили написать жалобу дворянину на скупщиков зерна. Спрятались за его спиной… А потом стонут, что их дворяне притесняют.

— Зато их никогда не переселят на Песчаный полуостров. Такие подданные нужны Императору. Ты узнал что-то полезное для нас?

— О-ох… обдумать надо. Понимаешь, этот Квирас много чего видел, а не задумывался, теперь мне вместо него придется… Он не знал даже, что «соколиные крылья» и «сосновые иголки» это названия степняцких клинков, не знал, что «Священная звезда» это самый большой корабль на свете. Да, пожалуй, придется мне с самого начала рассказывать, с детства его. А смысл — даже и не знаю, есть ли он.

— Нет, лучше о том, что происходило недавно.

— Ага… Ну, что конные латники и другие служивые получше, отправились воевать куда-то в иные миры, мы знаем уже. И что дороги сейчас охраняет кто попало, тоже… Ага, вот: Квирас стоял в заставе ночью… Он прислужником в армию нанялся, а сейчас в дорожной страже оказался. Так через их заставу прошел отряд степняков при легком оружии. Три тысячи бойцов со сменными конями. И у них была подорожная на всех.

— Да, это важно, — рассеяно отметила Леск. — Ты знаешь, заклинание еще действует. Можно тебя еще в кого-то вселить.

— Что, опять в Квираса?!

— Даже не знаю… трудно прицелиться.

— Тогда давай. Может, перебьет этого Квираса, а то меня и самого уже на выпивку тянет.

— Это не от Квираса, твоя душа и твоя тень не изменились. Это от расстройства. Тебе не нравится, что есть на свете такие, как Квирас.

— Я и так знал, что они есть, чего же не спился? И чего меня в него вселило — я же в Ринка хотел.

Немного подумав, Леск пожала плечами:

— Ты, наверное, был зол на Ринка, что он от нас спрятался, и потому попал в того, кто тебя особенно злит.

— Сложно все…

— Да, мир очень сложен.

— Ну да ладно. Давай попробуем еще кого-то.

Панх смотрел, как одевается Фупа. Хороша. Зубы кривые, ноги короткие, сама костлявая, как мальчишка. Поставить ее рядом с остальными женщинами, что были у Панха, так могут и за самую худшую признать, а все равно хороша. Особенно в постели — такое устраивает, что потом Панх весь день сонный и раскорякой ходит. Да просто нравилось слушать ее голос, смотреть, как она двигается. А еще Фупа нравом веселая, готовить умеет. Жениться, что ли? Пожалуй, пора. Хватит женщин перебирать, все равно не найдешь самую лучшую.

Любопытно, отец порадуется за сына, что тот наконец-то решил остепениться, или опечалится, что тот из успешного торговца драгоценными камнями превратился в полунищего беглеца? Порадуется. Уже хотя бы тому, что сын жив.

Повезло тогда Панху, что задержался у одной стареющей красавицы-дворянки — не могли друг от друга оторваться, — да и опоздал к обозу, с которым собирался ехать в Камышовый Затон. Поехал с селянами на телеге, запряженной тяжеловозом. Вовсе медленно, в дороге ночевать пришлось. В город въехали почему-то с запада. Панх и вспомнил, что тут недалеко живет одна вдовушка-равнинница. Стерва, но в меру, а до любви жадная. Как не зайти? Так что еще на ночь задержался. Кормить его с утра вдовушка и не подумала, зашел в обжорную лавку лепешку с мясом съесть. Туда же заглянул приятель и нашептал, что торговцев драгоценностями стража хватает — что-то там старшины цеха накрутили с налогами. Панх знал, что ни в чем не виноват, но приятель предположил: «Может, не в налогах дело. Может, кто-то из ваших у мытаря женщину увел». А запросто, у Панха было столько подружек на одну ночь, что не перечесть, и любая могла оказаться женой мытаря. Или дочерью. Или матерью. Потому к цеху Панх шел с оглядкой, а когда стражники впереди переглянулись и навстречу двинулись — свернул в переулок и бегом. Погнались и гнали до самой реки. Со свистом, чтобы других стражников подозвать. Панх, как выскочил на берег, то глянул в одну сторону, в другую и прыгнул в воду. В Камышовом Затоне река Тихая не оправдывает свое название — стремительно течет. Понесла, едва не утоп. А еще преследователи бежали вдоль берега и стреляли из луков. Стрел Панх не слишком боялся — обычный городской стражник не попадет по движущейся цели, особенно на бегу. Зря не боялся — когда выплыл к другому берегу, одна стрела вонзилась-таки в ногу, в икру. Больно было, жуть. Выдернул стрелу, а наконечник-то остался — он съемный был и с заусенцем. Забыл Панх, что стрелы надо не выдергивать, а проталкивать. Укрывшись в кустах, залил рану мочой, кое-как перевязал обрывком рубахи. И похромал, неизвестно на что надеясь. Все же повезло: дождь пошел, наверное поэтому никто не гнался — сначала не хотели мокнуть, а потом следы смыло.