Убийца с крестом - Марсель Монтечино

— Конечно, мы с нетерпением ждем встречи со столь отважными ребятами. Вроде морских пехотинцев! Ха-ха-ха!

* * *

Уолкер опять сцепил руки над головой. Пот заливал лицо, тело, затекал в пах. Мускулы на животе ходили ходуном. С каждым движением он дышал все труднее и труднее, но не сбавлял темпа. Он не позволял себе остановиться.

6.30 утра

В Лос-Анджелесе начинался тяжелый день. Накануне управление метеослужбы обещало изменение движения воздушных потоков в районе залива Санта-Моника, и прогноз полностью оправдался. За ночь похолодало, но из-за сильной жары температура в верхних слоях атмосферы оставалась прежней. В результате смог висел над побережьем мертвой пеленой. Машины на перетруженных автомагистралях извергали в уже отравленный воздух выхлопные газы, что никак не способствовало улучшению атмосферы, перенасыщенной окисью азота, серой, угарным газом и свинцом. Раскаленное августовское солнце превращало эту гремучую смесь в зловонную копоть, от которой слезились глаза, першило в горле, горели ноздри. Следующее тревожное предупреждение распространялось дальше, к востоку — на Алхамбру, Пасадену, в сторону Сан-Бернардино и Риверсайда. Детей не пускали на улицу. Фирмы, насчитывающие в штате более пятидесяти человек, должны были обеспечить организованную перевозку служащих. Предрасположенным к туберкулезу предписывалось оставаться дома. На центральных улицах мелькали люди в больничных масках. В Лос-Анджелесе начинался воистину скверный день.

Голд пил кофе с пончиками. По столу были разбросаны фотографии тела Ирвинга Роузуолла. На некоторых снимках встречалось изображение собаки Ирвинга — маленького терьера Куини. Она стояла, скаля зубы на каждого, кто смел приблизиться к телу хозяина.

У приехавших на место происшествия полицейских вид еще одного трупа не вызвал особых эмоций, но преданность собачки растрогала даже самых толстокожих. Особенно после того, как соседка сказала, что Ирвинг — вдовец, у которого совсем не осталось родственников. А еще больше — когда Куини искусала троих из «скорой помощи», пытавшихся установить причину смерти Роузуолла, хотя она была очевидной — пулевое ранение в грудь с очень близкого расстояния. Несколько полицейских сразу вызвались забрать собаку с собой, но тут встрял Долли Мэдисон, явившийся в шинели, накинутой поверх пижамы. Он вызвал ребят из ветнадзора, которые, понятное дело, были не в восторге от звонка в полпятого утра. Они наконец прибыли, набросили сеть на бедную псинку и погрузили ее в один из пластиковых ящиков своего драндулета. Полицейские обложили их по всем статьям.

Голд откусил застывшее тесто, липкая начинка заляпала ему рубашку. Ругнувшись, он промокнул пятно салфеткой.

Голд рассматривал фотографии маленькой отважной собачки, несшей посмертную вахту у тела поверженного хозяина. Голд знал, что у газетчиков есть копии, и не далее как в вечернем выпуске этот снимок облетит весь мир. Репортеров была тьма-тьмущая. Не успел Голд появиться, как телевизионщики наставили на него камеры. Корреспондент из «Пари-матч» объявил, что с тех пор, как стихла волна террористических выступлений в Европе, эта история находится в центре внимания мировой общественности.

Голд отхлебнул остывшего кофе и вытянул из пачки еще один снимок. На нем крупным планом были сфотографированы три красных креста, нарисованных на асфальте в нескольких футах от тела Роузуолла.

— По одному за ночь, да, лейтенант? — крикнул через перегородку репортер. — Парень отлично знает свое дело.

Голд поморщился от неприятных мыслей. Эту историю в управлении называли «Кресты», а самого убийцу — Убийца с крестом.

Голд закурил. До него донеслось легкое похрапывание Заморы. Тот дремал, положив голову на свернутую куртку. Голда самого клонило в сон. Он отвез Уэнди с ребенком к Эвелин, вернулся домой и два часа кряду тупо глядел в потолок, не в силах уснуть. Потом его вызвали по делу Роузуолла. В голове была страшная мешанина. Стоило чуть дольше посмотреть на снимки Роузуолла, как перед глазами вставало избитое, заплаканное лицо Уэнди, и ужас, смешанный с яростью, закипал в нем. Стоило больших усилий сосредоточиться на текущей работе.

Голд был в тупике и знал это. Он никогда не был следователем в прямом значении слова, никогда не верил уликам и очевидцам; его не убеждали пробы краски, микроскопические ворсинки, фотороботы и компьютерные распечатки. Его сила была в другом. Угроза, шантаж, надежная сеть осведомителей. Чуть-чуть поддать жару — и крысы зашевелятся. Подстроив ловушку, надо только вовремя закрыть дверцу. Рано или поздно твой герой себя проявит. Только, боялся Голд, это будет скорее поздно, чем рано. А он не мог позволить себе роскоши ждать. Слишком много людей требовали от него быстрых результатов. И, он знал, в дальнейшем их число будет только расти.

А времени совсем не оставалось.

Ровно в семь тридцать в кабинет ввалился член Городского совета Харви Оренцстайн в сопровождении трех помощников с хмурыми и серьезными лицами.

— Вас что, мама не научила стучаться? — проворчал Голд.

Замора немедленно продрал глаза, чуть не свалившись со стула, и, часто мигая, огляделся.

— Вот видите, ребенка разбудили, — ехидно вставил Оренцстайну Голд.

— Лейтенант, — начал Оренцстайн, — в двенадцать я назначил у себя пресс-конференцию. Мне бы очень хотелось, чтобы вы там выступили.

— Грешникам в аду тоже хочется холодной водички. Но это вовсе не означает, что им дадут напиться.

— Тогда доложите мне, как продвигается расследование.

— Если я и буду что докладывать — а я и не подумаю — о результатах следствия, каковых просто нет, то сделаю это через официальные каналы полицейского управления.

Оренцстайн закипал.

— Так что, черт возьми, я должен говорить прессе?

Голд улыбнулся.

— Сэр, это ваше личное дело.

Замора хмыкнул.

— Нет, вы только посмотрите, — брызгая слюней, распалялся Оренцстайн, — народ хочет знать, чем занимается полиция, чтобы положить конец убийствам!

Голд улыбнулся еще ласковее.

— Народу вы можете сказать, что в течение дня мы будем допрашивать подозреваемых.

Оренцстайн, помедлив, спросил:

— Это правда?

— Истинная.

— Вы что, хотите сказать, что нет даже примет убийцы?

— Разве что удастся разговорить эту собачку. — Вздохнул Голд, положив на стол одну из фотографий. — Она пока единственный свидетель. Все остальные видели его только со спины, с довольно далекого расстояния. Он, как призрак, растворяется в ночи. Фактически мы даже не знаем, один ли это человек. Их может быть сотня. Хотя мне кажется, что убийца действует в одиночку.

Оренцстайн замотал головой.

— Быть того не может!

Голд улыбнулся в третий раз.

— Сэр, а шли бы вы куда подальше.

Оренцстайн стоял в растерянности. Он украдкой поглядел на помощников и сел, почти вплотную придвинувшись к Голду.

— Лейтенант, зачем разговаривать в таком тоне? Мы могли бы вместе заниматься этим вопросом. Ведь у нас одна и та же цель!

— Не уверен. Чего, например, хотите вы?

— Естественно, чтобы убийца был задержан.

— Любопытно. А я-то думал, что вы хотите стать мэром.

Оренцстайн, казалось, не заметил колкости.

— Джек, можно я буду называть вас Джеком?

— Вы это только что сделали.

— Джек, многие считают, что Гунц чересчур затягивает дело.

Голд хотел возразить, но Оренцстайн продолжал:

— Отношения Гунца с национальными меньшинствами складываются не лучшим образом. Он унижал испано-говорящих полицейских, его репутация среди черных — чудовищная; он отталкивает женщин сальными шуточками, он примитивный расист, с ним все понятно. И за это расследование он взялся без особого рвения. А почему? Жертвами все время оказываются евреи, а Гунц — антисемит, ясно как дважды два. — Оренцстайн для пущей важности выпрямился. — Ко всему этому делу до последнего момента не относились достаточно серьезно, покуда на улицах не появились трупы евреев, а международная печать не вынесла его на первые полосы. И мы оба знаем, что было множество предупреждений. А сколько человек задействовал Гунц? Двадцать? Всего-то?! Но это же возмутительно! Это преступно! — Оренцстайн опять наклонился к Голду: — Джек, Гунца необходимо выставить в истинном свете! Такой человек — и шеф полиции здесь, в Лос-Анджелесе, где столько евреев! Это просто безнравственно! Я очень рассчитываю, что ты поможешь мне выдворить его с этого поста. Так будет лучше для всех. — Он склонился еще ниже. — Мы должны это сделать во имя нашего народа! Голд долго медлил с ответом. Он аккуратно сложил фотографии, смел со стола крошки и сахарную пудру, выбросил стаканчик из-под кофе. Потом раскрыл руку и начал поочередно загибать пальцы.

— Во-первых, — произнес он, — если кто и недооценил опасность ситуации, так это не Гунц, а я.