Счастье и тайна - Виктория Холт

Когда начало темнеть, она вернулась. Нигде не останавливаясь, она сразу поднялась ко мне, и я тотчас поняла, что она очень обеспокоена.

— Этти? — начала я.

Она покачала головой.

— Нет, мадам, Ребенок родился еще до того, как я попала туда. Такая хорошенькая девочка! И с Этти все в порядке.

— Тогда в чем же дело?

— Это случилось, когда я возвращалась сюда. Я пошла в обход, через монастырь. И я видела его, мадам! Ну и напугалась же я! Вы знаете, было уже почти темно…

— Кого ты видела… Кого?! — воскликнула я.

— Его! Мадам, я видела монаха! Он уставился на меня и поманил рукой.

— Ах, Мери-Джейн, как это прекрасно! А ты что? Что ты сделала?

— Ну, я постояла, глядя на него секунду или две. Мне кажется, у меня ноги приросли к земле. Ох, ну и испугалась же я! А потом я как побегу! Но он остался на месте. Я-то боялась, что он погонится за мной…

Я обняла ее и прижала к себе.

— Ах, Мери-Джейн, ты просто не представляешь, как мне было нужно, чтобы хоть кто-то увидел его!

Она смотрела на меня в изумлении, а я отступила назад и оглядела ее.

Она была одного роста со мной, а накидка совершенно скрывала фигуру. Ее приняли за меня, потому что на ней была моя накидка — та самая, которая была перекинута через перила балкона.

Она была предана мне, мы с ней понимали друг друга; я знала, что она считает меня самой доброй хозяйкой, которая у нее когда-либо была. Рут была слишком холодна — ее трудно было полюбить, тетя Сара была слишком странной. Мери-Джейн доставляло радость прислуживать именно мне. Ведь в наших отношениях было больше тепла, чем это обычно бывает между служанкой и ее хозяйкой. И я решила, что могу кое-что доверить ей.

— Мери-Джейн, — сказала я, — как ты думаешь, что это было? Призрак?

— Знаете, мадам, вообще-то я в такие вещи не верю…

— И я тоже. Мне кажется, под монашеской рясой скрывается совсем не призрак.

— Но как же он попал к вам в спальню, мадам?

— Вот это я и хочу разузнать!

— И это он задернул занавески у кровати и забрал грелку?

— Я думаю, да. Мери-Джейн, пожалуйста, ты пока никому не рассказывай о том, что видела. Наш монах думает, что это я спешила домой через развалины монастыря, когда уже темнело. Он и не догадывается, что это была ты. Так пусть он остается в неведении… пока. Ты сделаешь, как я сказала?

Она кивнула головой:

— Я всегда готова делать так, как вы пожелаете, мадам.

Утро на Рождество выдалось ясным и морозным. Лежа в постели, я с радостью читала письма и поздравления, которые получила к Рождеству. Одно из них было от человека, к которому я продолжала относиться как к своему отцу. Он поздравил меня с Рождеством и выразил надежду, что его предыдущее письмо не очень меня расстроило. А письмо от моего настоящего отца пришло днем раньше. Он писал, что надеется быть дома весной.

Ах, эта долгожданная весна! У меня к тому времени уже будет ребенок и еще… но я не осмеливалась заглядывать в будущее дальше… «Пока следует остановиться на этом», — приказала я себе.

Так я лежала и размышляла, и мои мысли вдруг опять вернулись к предмету моих постоянных тревог. Как же мне хотелось разоблачить того человека, который пытался причинить вред моему ребенку! Вспоминая в мельчайших подробностях каждую свою встречу с монахом, я была уверена, что только таким образом смогу найти ключ к разгадке, к разоблачению личности моего преследователя.

Монах появился у меня в комнате, потом поспешно миновал коридор, едва я бросилась за ним, — и исчез. Чем больше я думала об этом, тем большее волнение меня охватывало. Может быть, на галерее было какое-то потайное место, куда можно было спрятаться? Так. Монах появлялся не только в доме, но и в развалинах монастыря. Возможно, существует какой-нибудь проход, связывающий монастырь с домом? А может быть, роль монаха играли два разных человека? Возможно, Люк и Дамарис оба одевали монашескую рясу? Дамарис — в эту ночь, когда я увидела его впервые, и тогда Люк мог спокойно появиться передо мной в халате на ступеньках третьего этажа. В свою очередь, Люк мог одеться монахом, когда мы с Дамарис шли через развалины.

Я вспомнила, что когда я впервые приехала в Ревелз, мне попался на глаза старый план монастыря где-то в библиотеке. Если бы я смогла найти на этом плане хоть какую-нибудь пометку, указывающую на то место, где может быть проход, связывающий дом с монастырем, — я, может быть, была бы уже на полпути к решению поставленной задачи. У меня в руках было две подсказки. Во-первых, сводчатая галерея в развалинах, где монах появлялся уже дважды: когда мы были с Дамарис и когда там была Мери-Джейн. Надо особенно внимательно осмотреть это место на плане. И во-вторых, это певческая галерея в нашем доме.

Я была так возбуждена, что не хотела терять времени даже на то, чтоб одеться.

Да и зачем было одеваться? Я просто накинула просторный халат и поспешила вниз в библиотеку. Найти план оказалось непростым делом. Он лежал в старинной кожаной папке, где были еще какие-то сведения о монастыре. Пергаментный свиток, на который он был нанесен, пожелтел от времени.

Я взяла свиток и едва успела сунуть его под мышку, как услышала позади себя шорох. Резко обернувшись, я увидела, что в дверях стоит Люк.

Он смотрел на меня настороженно. За последнее время я уже привыкла видеть на лицах людей, обращенных ко мне, этот род настороженности. Еще недавно это пугало меня, но теперь уже не трогало.

— Ба! Да это Кэтрин! С Рождеством, Кэтрин!.. Желаю плодородия в новом году!

— Спасибо, Люк!

Он стоял в дверях, загораживая мне дорогу. Я смутилась — не только из-за того, что у меня было под мышкой, но и оттого, что я накинула халат прямо на ночную рубашку.

— Что случилось, Кэтрин? — спросил он.

— А что? Ничего.

— У тебя такой вид, будто бы боишься, что я сейчас тебя проглочу.

— Наверно, у меня обманчивая внешность.

— Значит, в это рождественское утро ты относишься ко мне вполне благосклонно?

— По-моему, именно в это утро только так и надо относиться ко всем на свете.

— Ох, ты прямо соперничаешь со стариком Картрайтом! Надо пойти и послушать его рождественскую проповедь, — он зевнул. — Мне всегда хочется засечь его речь по секундомеру. Я тут слышал как раз, что кто-то на днях уже попытался так сделать. Какая-то местная «шишка». Да-да, это точно так и было. Входит он в церковь, пускает секундомер… Проповедь, по его расчетам, должна была длиться десять минут ровно… Когда десять минут истекли, он щелкнул пальцами — и точно, именно в этот момент проповедь и закончилась. Ведь священнику надо и о своей жизни подумать! — глаза его сузились, и он продолжал: — Я и сам подумываю, как бы мне, когда я…