Жизнь цирковых животных - Кристофер Брэм

Джесси робко подняла одну руку, погладила мать по плечу, по волосам.

– Город пугал меня. А надо было бояться самой себя. Я – опасна. Я – сумасшедшая. Вот кого мне следовало опасаться, а не города.

– Нет, ты не сумасшедшая, – шептала ей на ухо Джесси. Ей тоже глаза жгли слезы, капли уже катились по щекам. Она подняла руки и крепко прижала к себе мать. – Не сумасшедшая, – повторила она. Хотелось найти какие-то мудрые, нежные слова, чтобы успокоить Молли, но ничего не шло на ум, кроме этого: – Ты не сумасшедшая.

Когда рыдания улеглись, Джесси выпустила мать из объятий. Вгляделась в ее лицо, помятое, залитое слезами, и испугалась: мать возненавидит ее, свидетельницу своей слабости. Но если и дочь не подпускать к своим страданиям, с кем же тогда их разделить?

– Вот, – сказала Джесси, – надень это. – Она протянула матери футболку, которую давно уже нашла в ящике и все это время держала у себя на коленях. Футболка, уцелевшая после «Венеры в мехах», с мультяшным портретом Клэр Уэйд.

– Спасибо, – сказала Молли, расстилая футболку на кровати. – Большое спасибо. – Она делал вид, будто благодарит исключительно за футболку, но Джесси понимала: мать благодарит ее также за то, что она спокойно приняла ее смятение, панику и слезы.

Тыльной стороной руки Джесси вытерла глаза. Поднялась и задернула ситцевые занавески на окне.

– Теперь ты можешь поспать, – сказала она. – Нам всем станет лучше, когда мы немного поспим.

Молли кивнула, Джесси по-матерински поцеловала мать в щеку. У обеих лица были еще влажными.

В гостиной Фрэнка не оказалось. Естественно, он не вмешивался, пока Джесси утешала мать, но теперь она испугалась, как бы он не ушел домой.

Фрэнк отыскался в кабинете, на диване возле книжного шкафа – вытянувшись во весь рост, он просматривал принадлежавшую Калебу книгу – «Хаос» Джеймса Глейка.

– Вникаешь в научный хлам? – спросила она.

– Ничего не понимаю. Зато картинки красивые. – Он раскрыл книгу: иллюстрации, созданные методом компьютерной графики, – бесконечно, маниакально повторяющийся узор, словно нагромождение колесиков от часов.

– Ложись, – пригласил Фрэнк, откладывая книгу в сторону, и подвинулся, уступая место Джесси.

– Ага! – Она сбросила обувь и прилегла рядом с ним.

– Как мама? – спросил Фрэнк.

– Устала, запуталась. Я плохо ее понимаю. Сомневаюсь, чтобы она сама могла разобраться в себе. – Джесси, словно ребенок, потянула Фрэнка за палец. – Бедная мама! Мне всегда казалось, что она нужна мне больше, чем я – ей. Я этого боялась. А теперь – теперь я нужна ей больше.

Она слегка отодвинула руку Фрэнка и поднырнула ему подмышку – уютнее и не так много места займет на узком диване. Ей нравилось ощущать на себе тяжесть его руки, полуобъятие.

– Ну, может быть, не больше, чем она – мне, – уточнила Джесси. – Столько же. Она нуждается во мне, как я в ней. Может быть.

74

Солнце встало, птицы запели громче. Какое-то безумное упоение. И подумать, сколько птиц живет внизу, прячется в деревьях позади ресторанчиков, магазинов, жилых зданий.

Раннее субботнее утро в Нью-Йорке порой выдается прекрасным, особенно если человек, в которого мама стреляла, не умер, и мама не сядет в тюрьму – во всяком случае, в ближайшие дни. Калеб шагал по Седьмой рядом с Генри. Они провели вместе достаточно времени и успели друг другу понравиться настолько, что теперь им было приятно помолчать вдвоем. Больше ни одного пешехода вокруг, за исключением молодой женщины, выгуливавшей толстого белого бульдога – пес задыхался и свистел, будто свинья в приступе астмы. По широкой аллее изредка проезжал легковой автомобиль или грузовик.

– Что за ночь! – сказал, наконец, Генри. – Какая мощная драма. «Виндзорский колокол пробил двенадцать раз!»[109]

– Вы когда-нибудь были таким толстым, что играли Фальстафа?

– Увы, нет. А здорово было бы, да? Забросить на пару месяцев тренажер. Разжиреть во имя искусства. Мне нужно идти от центра. Мой дом там.

– Поймайте такси, оно завернет, – предложил Калеб. Однако аллея была пуста.

– Странное дело, – проговорил Генри. – Когда я в последний раз встречал рассвет, не выпивши? В это время я обычно вываливался из клуба вместе с какой-нибудь симпатичной задницей. И вот, пожалуйста, бреду домой, одинокий и трезвый. Воплощенная добродетель. Или возраст?

– Жаль, дома у меня куча народу, – сказал Калеб. – А то бы пригласил вас к себе.

Генри внимательно всмотрелся в своего спутника.

– Понял. Это шутка.

– И да, и нет. – Калеб собирался пошутить, но увидел, что Генри воспринял приглашение всерьез. Это пробудило в нем интерес.

– Все остальное у нас уже было. – Он слегка, смущенно пожал плечами.

– Верно. – Генри оглядел Калеба с ног до головы, наглым, похотливым взглядом, и у Калеба по телу пробежали мурашки желания. – Жаль, сегодня дневной спектакль.

– А у меня полон дом, – повторил Калеб.

– И мы не слишком подходим друг другу.

– Уляжемся вместе в постель и будем говорить. Генри лукаво улыбнулся.

– А если Тоби позвать за компанию?

Калеб застыл на месте. Потом принужденно рассмеялся:

– О-о! Прошу прощения. Для меня это чересчур изысканно.

– Ничего, – вкрадчиво отвечал Генри. – Это так. Спасибо за приглашение. Быть званным и желанным – всегда хорошо. Смотри-ка! Такси!

Он шагнул на мостовую и замахал рукой. Одинокое такси, вывернувшее из-за угла, притормозило рядом с ним.

– Замечательное приключение, – сказал Генри Калебу. – Я рад, что мы прошли через это вместе. – Он уперся одной ногой в бордюр, приподнялся, чтобы его лицо оказалось на одном уровне с лицом Калеба, и крепко поцеловал его – в губы.

Поцелуй взасос при свете дня, соприкосновение зубов, переплетение языков.

Такси стояло рядом.

Генри выпустил Калеба из объятий и спустился обратно на мостовую, весело ухмыляясь. Запрыгнул в такси и был таков.

Калеб остался стоять на тротуаре, с трудом переводя дыхание. Потом он рассмеялся. Что означал этот поцелуй? Приглашение потрахаться? Или послать все к черту? Скорее всего – последнее, и Калеба это устраивало. Он пошел дальше, к дому.

Генри ему понравился. Очень понравился. Джесси была права – Генри человек неплохой. Но как все актеры – уж во всяком случае, как все актеры, достигшие успеха, – он умел угождать людям, так что Калеб не был уверен, можно ли доверять этому чувству. Генри поставил себе задачей покорить Калеба, и Калеб был покорен. Флиртовать с ним – одно удовольствие. Против флирта Калеб ничего не имел. Но, слава Богу, ему и Гамлету этого поколения в ближайшее время не суждено предстать друг перед другом обнаженными.

Калеб вошел в лифт, и двери захлопнулись. Пора подумать о другом. Хватит веселиться, столько всего предстоит уладить. Наломали дров. Одному Господу ведомо, что скажет ему доктор Чин в понедельник утром. Она-то думала, он уже «проработал» Прагера.

Лифт остановился наверху. Калеб с ужасом представил себе, что его ждет: беспорядок после неудачно закончившейся вечеринки, мать ссорится с сестрой, сплошной кошмар. Он с трудом одолел последний пролет лестницы, отпер дверь и…

В квартире чистота. Чище, чем перед вечеринкой. Здесь было тихо, так тихо, словно в доме с привидениями. Нет – призраки тут не бродят. Тут мирно спят люди.

Он шел на цыпочках, чтобы не нарушить этот безмятежный покой. Похрапывание доносилось с другой стороны от гостиной, не из спальни, а из кабинета. Если его животные уснули, он тоже вправе отдохнуть, а проблемы отложить на потом.

В кухне кто-то задвинул ящик. Калеб завернул за угол.

Она стояла посреди кухни. Его мать стояла посреди кухни. Она слышала, как он вошел.

– Я не могла уснуть, – призналась она. – Искала теплое молоко или пиво – Помогает уснуть.

Лицо без помады сделалось каким-то расплывчатым, бесцветным. Халат Калеба висел на ней мешком. Мать смущенно запахнула его, поплотнее прижала на талии. Из-под халата виднелась старая футболка с портретом Клэр Уэйд.

– Можно заварить ромашковый чай, – предложил сын. – Мне бы и самому не повредило. – Он подошел к раковине, налил в чайник воду.

Так много нужно сказать друг другу. С чего начать?

– Кто там похрапывает? – отважился он, наконец. – Приятель Джесси – Фрэнк?

– Нет. Джесси. Разве ты не знал, что твоя сестра храпит во сне?

– Она – просто кладезь приятных неожиданностей, да?

– Не смейся над сестрой.

– Я ничего плохого и не говорю. Неожиданностей в хорошем смысле. А почему мы стоим? Присядем и подождем, пока вода закипит.

Они перешли в гостиную. Диван уже вернулся на место, напротив телевизора. Мать и сын забились каждый в свой угол.

– Ты как? – спросил он. – Плохо себя чувствуешь?

– За меня можешь не беспокоиться. Твоя сестра уже натерпелась. Я прямо-таки утопала в жалости к себе. Потому что устала. Теперь мне лучше. Пришла в себя. Вот только, хоть убей, не могу заснуть в незнакомой постели!