Мёртвые душат - Александр Бреусенко-Кузнецов

Мир в очередной раз переворачивался перед Чичеро, но — всё-таки встал на своё место. Что ж, если есть люди и великаны, к которым Плюст поворачивается другой — вежливой — своей стороной, значит, он, по крайней мере, не всесилен. Отрадно это помнить.

Не один Плюст, а весь замок преобразился на время пребывания здесь двух женщин. Именно для великанши Клюп из Окса и госпожи Кэнэкты старались в тот день рассказчики легенд, выуживая из глубин родовой памяти истории о влюблённом в лилию юноше, а также о весёлых приключениях в варварских землях прекрасной царевны.

Попытки переубедить подругу невесты в отношении очаровавшего её хозяина Глюма посланник Чичеро так и не сделал. Всё-таки, его тень была под контролем Плюста, хотя вечером она и подтвердила в очередной раз своё решительное неприсоединение к грубым развлечениям хозяина. Наблюдая за ужимками теней с балкона самого Плюста, Клюп и Кэнэкта от души хохотали, а Чичеро — вновь корчился от боли и ждал ночи как избавления.

Ночью — в кромешной темноте — пришла и прилегла к Чичеро на лежанку госпожа Кэнэкта. Он заметил её присутствие и чуть посторонился, давая ей место рядом с собой. Это — из чистого гостеприимства. Она прижалась к нему полуобнажённой грудью в невидимом ночном наряде, затем попыталась ощупать его шаловливыми пальцами и удивилась, заметив, что он спит в плаще. Она ждала нападения, но Чичеро не предпринимал никаких действий. Будь он прежним посланником Смерти, не лишённым своей воли и своей тени, он бы в два счёта выставил госпожу Кэнэкту из своей постели. Впрочем, думал он, ей и так будет не повадно приходить вторично. Дрожащая от желания дама понемногу успокаивалась и, должно быть, грустная досада проникала в её алчущее сердце. Её упругие формы переставали волноваться; возбуждение от собственной смелости угасало.

Госпожа Кэнэкта подавила злые слёзы отвергнутой женщины и — назло Чичеро — заснула, так разметавшись по его постели, что ему не осталось иного места, кроме как на краюшке. Для карлика столько места, конечно, более чем довольно, но посланнику Смерти довольствоваться таким клочком пространства — уж точно не солидно. Чичеро вяло пытался водворить госпожу в пределы допустимого, но та не желала знать никаких границ.

И тут выскочил на сцену возмущённый Дулдокравн. Он покинул плащ посланника, который с завёрнутыми в него частями тела грянулся на пол, и с агрессивными поползновениями напал на уснувшую женщину.

Что и как он с ней делал, Чичеро уж не знал… А впрочем нет, почему же не знал: он был свидетелем всего. Дулдокравн сперва заломил госпоже Кэнэкте руки за спину и, перевернув её на живот, крепко отшлёпал по звонким ягодицам; потом, возбудившийся от собственных же действий до всех возможных пределов, позабыл о вековом презрении Великого народа к человеческим женщинам, и воспылал к раскинувшемуся перед ним телу звериной похотью.

Да, они с госпожой Кэнэктой нашли друг друга. Она распахнулась навстречу органу любви, который у карликов в размерах совсем не уступает человеческому, и Дулдокравн, вскарабкавшись на её безбрежное тело, начал поистине бешеную скачку. Он с таким остервенением вонзался в ночную гостью, что та кричала сразу и от страха, и от радостной боли.

Что же до Чичеро, то ему лишь казалось, что он при этом не присутствует, что лежит скомканный, завёрнутый в плащ в углу за кроватью. Нет, конечно же, он был в эпицентре всего, он был на самом кончике головки, вонзающейся в пахучую плоть живой женщины. Вряд ли он был при этом посланником Смерти (посланники Смерти — они совсем по другим делам, они герои, но не любовники), но если отбросить оговорки и самооправдания, то он свою ночную гостью посетил так же, как и любое помещение, куда гордой походкой посланника вступали Лимн, Зунг и Дулдокравн…

К утру Дулдокравн проснулся верхом на госпоже Кэнэкте, распластавшись, как на подушке, на её мягком животе. Его спящая партнёрша, выглядящая удовлетворённой и почти что молодой, расплылась под ним с блаженной улыбкой. Пока она не проснулась и не заметила его, Дулдокравн поспешно нашёл смятый плащ Чичеро и, завернувшись в него, перевоплотился. Когда он повернулся, его партнёрша открыла глаза.

— Это было прекрасно, — потягиваясь, сказала она и, подняв с пола ночную рубашку, стала запихивать в неё свои удовлетворённые прелести.

— Прекрасно? — спросил Чичеро с нездоровым скепсисом.

— Меня очень хорошо отымели! — произнесла красавица с грубой и честной благодарностью.

— Вас хорошо… что? — не принял от неё грубого слова Чичеро.

— Меня удовлетворили, посланник, — сказала Кэнэкта, — и я знаю, что это были не вы. У меня достаточно опыта, чтобы отличить живого мужчину от мёртвого, и я прекрасно понимаю, что вы прислали кого-то вместо себя. Но всё равно я вам благодарна!

А в дверном проёме, перед тем как уйти к себе, госпожа Кэнэкта обернулась к Чичеро и высказала догадку, объясняющую недостаток его интереса к ней:

— Так значит, вы храните верность своей невесте? Вот уж не подумала бы, но… похвально!

И, уже отойдя несколько шагов по коридору, ночная гостья вернулась и добавила с чувством:

— Да, правда! Ваше поведение несколько старомодно, милый друг Чичеро, но… так прекрасно!

Она была готова ещё несколько раз под различными предлогами возвращаться в комнату, где ей было так хорошо, и Чичеро уныло подумал, что ему, в угоду этой ненасытной даме, похоже, также ещё не раз придётся выпускать на волю своего Дулдокравна.

Воистину нечеловеческие усилия потребовались Чичеро, чтобы следующим вечером вместо столь изматывающего, но и притягивающего его зрелища кормления теней отправиться в тот тёмный коридор второго яруса, где ему, как он ещё помнил, стучали.

Спускаясь, он отвлекался от цели своего похода, и несколько раз чуть не прошёл нужные ему повороты. Он думал, например, о том, что кэнэкта (в широком смысле) подобна киоромерхенной суэните. Ибо как суэнита выступает вместилищем души, но не всей души, а лишь её зримого образа, то есть тени, так и кэнэкта, не будь она именем собственным, выступила бы вместилищем для части сборного тела Чичеро.

Эту свою мысль он едва додумал до финала, потому что в сознание стучалась следующая: о том, насколько странно права госпожа Кэнэкта, полагая, что посланник хранит верность своей невесте. Сейчас он действительно припоминал какую-то невесту, только очень давнюю, из того периода, когда не был он ни посланником Смерти, ни даже мертвецом.

Его невеста… Как же её звали? Бланш? Или Флёр? Нет, таки кажется, Бланш. Они встретились в солнечной земле Адовадаи. Или это был знойный Карамц? Нет, всё же Адовадаи. Была терраса над знаменитым плодовым садом Авдрама (а в Карамце того Авдрама называют иначе). Как же давно это было! Память об этих днях не возвращалась к Чичеро со дня обряда перехода в посмертие, проведённого этим растяпой Флютрю…