Ковен озера Шамплейн - Анастасия Гор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Коул замер, но, быстро вернув себе самообладание, сделал то, о чем я не могла и мечтать, – забыл о моем предплечье, будто не было ни этой метки, ни нашего разговора. Я вновь впала в безмятежную негу, ощутив его язык над своей левой грудью. Следующей стала ключица, а после Коул снова оглядел меня – мимолетно, но внимательно – и в который раз задрожал.
– Сто восемьдесят ресниц, – сорвалось с его уст, и, наблюдая за ним с любопытством, я улыбнулась, перехватывая губы Коула и целуя.
Его синдром Аспергера – такой точный, такой безошибочный – часто казался неуместным. Но только не сейчас. Сейчас Коул Гастингс был собой – он открылся мне, доверял, и из него рекой текли слова и мысли. Все, что он видел, и все, что он ощущал. Коул не мог остановиться, ведь говорил правду: вдвоем нам было так приятно, что становилось почти больно. Он наконец-то стянул с себя рубашку, и я провела пальцами по его острой трапеции. Под шеей Коула рассыпались созвездия родинок – куда больше, чем я могла сосчитать. Они делали его совершенным.
Коул обвил руками мою талию, перетаскивая с края постели, куда мы успели скатиться, обратно к изголовью. Я взялась за ремень его джинсов.
Резкий удар и треск лопнувшего стекла. Я вскрикнула.
– Птица! – воскликнул Коул, обнимая меня. – Это просто птица!
Да, он был прав: пробив собою стекло и оставив на раме кровавую печать, на пол упала ласточка с переломанными крыльями. Серебряное тельце было усеяно осколками, как акульими зубами. Трепыхаясь, она силилась взлететь на последнем издыхании. Это зрелище было грустным, но не страшным, однако сердце в груди неистово заколотилось.
– Одри, все хорошо?
Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной с обеспокоенным видом, и будто очнулась ото сна. Мы все еще лежали на кровати, полуголые, сплетенные в один клубок, и, казалось, не было на свете людей ближе, чем мы.
– Да, вроде бы.
Дурной знак. Дурное предчувствие. Дурное решение.
Долгожданный ответ.
«Тайный грех, свои покровы сбрось! И о пощаде грозных вестников небес моли. Я – человек, перед которым грешны другие больше, чем он грешен».
– Надо сообщить администратору, – пробормотал Коул угрюмо, пока птица, дернувшись в последний раз, наконец, не замерла. – Бедняжка.
Трясущимися руками я натянула вместо пижамы свитер, припасенный на утро. Коул не заметил этого, тоже одеваясь и попутно поправляя волосы, взлохмаченные моей лаской.
– Я схожу, – бодро вызвалась я и добавила с напускной беззаботностью: – А ты иди пока в душ.
Коул обернулся и, вопросительно взглянув на меня, замотал головой, пока я стремительно шнуровала ботинки.
– Одри, после такой дороги тебе стоит…
– Ты тоже устал, Коул. Уж позвать горничную и похоронить мертвую птичку я в состоянии.
Коул нахмурился, сбитый с толку, но, к нашему обоюдному удивлению, кивнул.
– Пожалуй, ты права. От ванны я бы сейчас не отказался. Ты точно справишься?
Вместо ответа я чмокнула Коула в ямочку на щеке и, схватив с кресла шерстяное пальто, укуталась в него, вылетая из номера. Мысленно я молилась. За себя. За Коула. За жителей мотеля и всех, кто проезжает мимо него.
В воздухе пахло поздней осенью и приближающимся Хэллоуином. Ветер будто нес с собой запахи лакричных конфет и гвоздичного пунша. Я выскочила на дорогу и, лавируя между сигналящими машинами, перебежала оживленную дорогу. Стоянку у бара заполняли машины туристов и местных: деревенские пикапы, комфортные «Вольво», пара милитаризированных вездеходов и японские мотоциклы.
Я подвернула длинные рукава пальто и нервно сжала пальцы, чувствуя в них непривычную пустоту – ни рюкзака, ни гримуара. Лишь я и он.
– Верховная, – послышалось шипение за спиной. Я обернулась на трех котов, разгуливающих по перилам крыльца. На фоне агатовых шкур красные глаза светились. – Не ходи туда!
Золотой браслет, подаренный Коулом, сверкал на запястье в свете фонарей.
– Все будет хорошо, – пообещала я, надеясь прозвучать убедительно, и потеребила браслет. – Вот ваш новый якорь. Не высовывайтесь из него, ладно? Не хочу, чтобы вы пострадали.
Гримы нахохлились и переглянулись, но пререкаться не стали. Спустя миг все трое слились с тьмой, а я, набрав в легкие как можно больше опьяняющего сырого воздуха, толкнула тяжелую дверь.
Переступив порог, я приготовилась зажать уши от громкого смеха и музыки, но внутри оказалось уныло: классическая мелодия, не вписывающаяся в пошлый интерьер кантри, доносилась со сцены, на которой расположились четыре музыканта. Несколько компаний по три-четыре человека увлеченно переговаривались за столами, изучая меню. Обстановка в баре царила умиротворенная, и я бы приняла это за счастливое стечение обстоятельств, если бы не знала, как слово «счастливое» меня не любит.
Я остановилась, щурясь от софитов, и медленно осмотрелась. Ни одного знакомого лица, но этот голос… Голос все еще звучал в голове, зачитывая «Короля Лир».
«Не суйся меж драконом и яростью его».
Я дошла до барной стойки и, взгромоздившись на бархатный стул, постучала ногтями по лакированному дереву. Взгляд бегал от одной яркой бутылки к другой, ища, к чему прицепиться.
– Можно мне какао?
Бармен на другом конце стойки улыбнулся и смял в руках белое полотенце. Одна симфония Баха сменяла другую, а рядом со сценой танцевала влюбленная пара, порхая над пустым танцполом.
Девушка таяла в объятиях своего партнера, следуя за ним как на магнитном притяжении: гибкая, изящная, она будто парила по воздуху, руководимая статным, темноволосым юношей. На ней была вульгарно короткая юбка и высокие кожаные сапоги. Мужчина же был одет более интеллигентно: дорогие брюки и черная рубашка, застегнутая до самого воротника. Я засмотрелась на их альянс, раскачиваясь на стуле в такт музыке, и почти забыла про заказанное какао. Обернувшись к стойке спустя пару минут, я так его и не обнаружила.
– Может, вы наконец-то нальете мне какао? – вздернула брови я, придвинувшись к бармену.
Тот продолжил натирать бокалы, не выпуская из рук полотенца. Его взгляд прилип к пивному крану – бармен не моргал, повторяя одно и то же движение. Я наклонилась чуть ниже, заглядывая под стойку, чтобы убедиться: по полу разлито вовсе не вино. То была кровь, и капала она с его бедра, проткнутого ножкой стула. Однако мужчина не замечал боли, продолжая работать.
Никто из посетителей вообще ничего вокруг не замечал.
Я медленно выпрямилась, возвращаясь на свой стул, и повернулась к танцующей паре. Девушка, кружась в очередной связке, взмахом головы откинула за спину
