Магистр - Валерий Большаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Солнышко моё лучистое… Господи, как же я рада, что ты жив!
– А уж как я рад… Какого… этого… он тебя послал? Ума последнего лишился?
– Патриарха беспокоила Марозия, хотя блуд у Святого престола его, по-моему, даже возбуждал… – проговорила Елена, переводя дыхание. – И решил Феофилакт, что нельзя Рим превращать в Вавилон! А я не нашла ничего лучше, как свергнуть Марозию руками её сына… Господи, когда прибежал Котян и сказал, что видел тебя, я чуть с ума не сошла! Если бы они тебя… казнили бы тебя, то я… Ах, я не знаю, что бы тогда делала!
– Котян здесь?! Здорово!
– Да, и ещё Тарвел, Органа и Куверт! Они булгары, но хорошие…
Тут за изгибами коридора заплясали огни факелов и донеслись голоса.
– Это гвардейцы! – ахнула женщина и схватила Олега за руку. – Бежим скорее! Я сюда по катакомбам прошла…
Они побежали.
В темноту, подальше от пятен красного света, и чудилось Сухову, что блики отбрасывает костер с лобного места… Неровными, осыпавшимися ступеньками чета спускалась все ниже и ниже, но дышалось как на вершине высокой горы – лёгким не хватало воздуха.
Послышался взрыв проклятий – солидарии обнаружили пустую камеру. Олег отнял у женщины факел и пошёл впереди.
– Тут тупик, – сказал он, поднимая факел повыше, – у стен – ямы с решетками…
– Нам во вторую с конца!
Олег взял Елену за руку и повел за собой.
– Откуда на тебе это ужасное платье?
– Мне его дала аббатиса монастыря Святой Цецилии – я там скрываюсь. А Котян с булгарами прячутся в Садах Саллюстия, там такие дебри… Осторожно, тут яма!
– Глубокая?
– Да как сказать… Лично я еле из неё выбралась. Тут раньше преступников держали.
– Ну-ка, посвети…
Олег спрыгнул в яму и помог спуститься Елене. По ногам дунуло сквозняком – лаз выходил под «нарами» – грубо обтесанным каменным блоком. Сухов полез первым, жена поспешала за ним. Ход вскоре сделался повыше, Олег встал на четвереньки. Подняться на ноги удалось только в древней выработке, где во времена Империи добывали туф.
– Осторожно! – сказала Елена. – Тут тоже ямы!
– Я вижу…
Сухов стороной обогнул провал глубиной в два его роста, перевалил через кучу породы и вышел сразу к четырем зияниям в неровной стене со следами, оставленными кайлом и бурами.
– Тут четыре дыры…
– Нам во вторую! Что слева… Нет-нет, справа!
Опустившись на четвереньки, они пролезли под нависшей твердью. Господи, подумал Олег, ни креплений, ничего… И «миллиард тыщ» пудов сверху.
– Подожди! – сказала Мелиссина. – Аббатиса говорила, что надо обрушить блоки за собой!
– Блоки? Где? А, вижу…
Отведя женщину под своды полукруглой штольни, Сухов вернулся к нагромождению тяжеленных глыб туфа – скверно обработанных кубов. Блоки качались в неустойчивом равновесии, подпертые бронзовым ломом. К лому была привязана веревка. Вытравив ее до конца, Олег натянул канат и дернул за него. Лом со звоном запрыгал по камням, а блоки пошатнулись и грохнулись, заваливая проход.
Стряхивая пыль и камешки с волос, Сухов вернулся к Елене. Когда он коснулся её плеча, женщина вздрогнула и крепко ухватилась за него обеими руками.
– Я так перепугалась! – сказала она жалобно.
– Всё, – утешил ее Олег, – теперь они к нам не сунутся.
– Ну и слава Богу…
– А куда мы хоть идем?
– Тут в одном месте можно пройти в часовенку, а оттуда – к нашим. Скоро уже! Сейчас… так… сейчас развилка должна быть…
– Вижу.
– Нам по тому коридору, что вниз спускается!
Сухов повёл Елену по спуску в разработку с низким потолком, подпёртым, будто толстыми колоннами, невыбранной породой. Ещё коридор, ещё развилка, ещё спуск… Повеяло сыростью.
– Здесь у меня где-то должна связка факелов лежать… – проговорила женщина. – А, вот она! Иди сюда, отдохнём немного. Тут песочек…
Олег с облегчением опустился на песок и воткнул в него факел. Прислушался – даже слабых отголосков погони не было слышно, только мерный плеск капель слышался в тишине, да изредка шорох осыпавшихся камешков.
– Вечером Гуго ударил своего пасынка, и Альберих ушёл, – негромко проговорила Мелиссина. – Город не спал всю ночь. Я видела сотни факельщиков, что бродили по улицам, невидимые толпы ревели в темноте, а с рассвета началось столпотворение… Я снимала особняк Квинтиллиев, утром туда вломились пьяные римляне. Булгары перестреляли человек пять, но мятежников было больше, они всё прибывали и прибывали, надеясь основательно нажиться в доме богатой иностранки-паломницы… Нам пришлось бежать. Мы прорвались, отбиваясь от обезумевшей черни, а когда уже покидали Эсквилин, Котян с Тарвелом спасли двух монашек, отогнав шайку насильников. Вальдрада и Джемма спрятали меня в монастыре Святой Цецилии, а мои спутники ушли в Сады Саллюстия… Я видела, как войско Гуго маршем уходило по Аппиевой дороге, и сразу поняла, почему решился Альберих, – более удачного случая просто не придумать. Брата Иоанна он засадил в темницу, ту же участь уготовив родной матери…
Олегу стало нехорошо. Пересилив себя, он сказал:
– А я вчера со своими варягами короля Гуго подкупал. Продался жадный бургунд и затеял пир. Вечером Марозия и Теодора увезли меня в Латеранский дворец. Мы купались втроём, «соображали» на троих, а после прелюбодействовали, все трое…
Елена долго молчала, разглаживая ладонью складку платья на колене.
– А потом? – спросила она негромко.
– Утром я бросился спасать Гуго, – безразлично сказал Сухов. – Оборонял замок до вечера, пока не отправил короля с варягами в Остию. Хотел прикрыть их отход, да бургунды к Альбериху переметнулись. И сами продались, и меня сдали…
– Это так важно – короля подкупать? – по-прежнему тихо задала вопрос Мелиссина.
Морщась, Олег разъяснил жене политическую обстановку.
– Господи, – прошептала она, – а я чуть было всё не погубила…
– Да к чёрту Гуго! – глухо сказал Сухов. – Я о жене его толкую! И о сестре её! Я переспал с ними обеими!
– Ты был пьян, ты долго не был с женщиной, ты…
– Да при чём тут это, Алёнка?!
Мелиссина порывисто обняла его, прижалась с силой, вздрагивая всем телом.
– А чего ты ждёшь от меня? – зашептала она. – Криков? Слёз? Проклятий? Я же люблю тебя! Понимаешь? Люблю!
Олег до того расчувствовался, обнимая Елену, что глаза его наполнились жгучей влагой. Он крепко зажмурился, чтобы стряхнуть капли с ресниц.
– Ты плачешь? – потрясённо спросила женщина. – Миленький! Не плачь, всё же хорошо! Мы вместе, мы живы и здоровы, чего ты?..
Сухов ласково погладил Алёнкины волосы.
– Ты лучшая в мире, – сказал он, – ты самая красивая… Ты – единственный родной мне человек, ты…
