Мистер Слотер - Роберт МакКаммон

— Я обнаружила, мистер Шейн, за пять лет, которые отдала этой работе — этому призванию, — что наиболее физически агрессивные гости, к сожалению, отличаются наибольшей склонностью… — она поискала слово, — к распаду, когда их помещают в ситуацию, где над ними есть контроль. Со временем все они подвержены распаду, но те, кто… подобен вашему деду, те первыми разваливаются на куски. Вы меня понимаете?

— Отлично понимаю.

Он начал гадать, к чему это все говорится. Возможно, это отразилось у него в глазах как скука, потому что миссис Лавджой наклонилась вперед и сказала:

— Люди вроде вашего деда редко задерживаются больше двух лет. А как правило, и того меньше. Итак: мы будем стремиться устроить его поудобнее, постараемся, чтобы он был доволен, насколько это возможно. Мы будем стремиться кормить его как следует, поддерживать его силы и предоставлять ему какие-то занятия. У нас можно работать в саду, в теплице, в библиотеке, в мастерской. Из города приезжают женщины, которые читают и рассказывают истории нашим гостям. Ваша жена, когда вы переедете сюда, наверняка захочет узнать побольше о «Синих птицах» и об их делах благотворительности.

Она протянула руку, потрепала Мэтью по запястью — очень профессионально.

— Мы заботимся обо всем. Как только вы подпишете соглашение, заботы снимаются с вас. Вы снова можете посвятить жизнь семье и собственному будущему. А если вас волнует будущее дедушки… скажем так: мы надеемся — как, несомненно, надеетесь и вы, — что он проживет еще много счастливых лет, но… но… когда наступит день Господней милости, с вашего согласия он упокоится на нашем частном кладбище. Мы снимаем с вас мысли и заботы о нем, мистер Шейн, и вы будете знать, что он получает самый лучший уход, который только может получить гость «Парадиза». И это я вам торжественно обещаю.

— Ага, — кивнул Мэтью. — Звучит весьма обнадеживающе.

— Пойдемте! — Миссис Лавджой встала, шурша платьем. — Перед тем как мы перейдем к денежным вопросам, позвольте вам показать, что вы покупаете.

Мэтью взял плащ и шляпу и через несколько минут уже шагал за хозяйкой по гравийной дорожке, ведущей вглубь территории мимо дома. Название вполне подходило заведению — здесь определенно было красиво. Дубы и вязы сверкали золотом и багрянцем, по зеленому пруду плавали утки.

Миссис Лавджой продолжала рассказывать на ходу. Сейчас здесь двенадцать гостей мужского пола и шестнадцать женского. Мужчины и женщины живут в разных зданиях, потому что — сказала она — снег на крыше еще не значит, что камин погас. Возраст — от без малого семидесяти до восьмидесяти с лишним, самому старшему — восемьдесят четыре года. Гости из Бостона, Нью-Йорка, разумеется, из Филадельфии, Чарльз-Тауна и многих более мелких городов. О ее заведении узнают из уст в уста, сказала она. Жизнь ускоряется, обязанности растут, и многие — как она это сформулировала — оказываются приперты к стене необходимостью ухаживать за престарелыми родителями. Некоторые гости поначалу очень возмущались, но постепенно мирились со своим положением, принимали реальность и понимали, что так будет лучше для тех, кого они любят. Да, есть, конечно, гости-грубияны, и гости, которые ругаются и дерутся. Но они либо успокаиваются, либо долго не выдерживают.

Врач отсюда в тридцати минутах пути, заверила она. Кроме того, врач приезжает раз в неделю — посмотреть, нет ли заболевших, и вообще проверить здоровье. По воскресеньям приходит священник и ведет службу в церкви «Парадиза». Готовкой, стиркой, уборкой и поддержанием порядка занимаются семь работниц. Очень честные девушки, каждая из них.

— А это наша прачечная, — объявила миссис Лавджой, когда они свернули за поворот.

Перед ними предстала аккуратная постройка белого кирпича с двумя трубами, из которых шел дым. Рядом лежали наготове сложенные поленья, чтобы поддерживать огонь под котлами с бельем. Перед широко открытой дверью стояли три молодые женщины в серых халатах и чепцах. Они оживленно болтали, а еще, как быстро заметил Мэтью, брали понюшки из табакерки. Увидев миссис Лавджой, все три застыли, смех оборвался. Две из них отвернулись и поспешили внутрь, где в удушающей жаре надо было помешивать в котлах белье. Третья слишком поздно заметила, что подруги ее бросили, и так и осталась стоять с табакеркой в руке.

Не успела она отступить в прачечную, как миссис Лавджой резко проговорила:

— Опал! Принеси это сюда. — И вполголоса, обращаясь к Мэтью: — Я их предупредила, что такие скверные привычки здесь не станут терпеть. Простите меня, но я должна буду применить кнут.

Опал приближалась, держа табакерку за спиной, будто это ей чем-то могло помочь. В глазах у нее читалось сочетание трепета и… чего же? Едва подавляемой радости? Губы у нее сильно кривились. Сейчас рассмеется в лицо госпоже?

Этого Мэтью так и не узнал, потому что тут застучали копыта по гравию и со стороны дома миссис Лавджой показался фургон, влекомый парой лошадей. Мэтью и хозяйка отошли в сторону. На вожжах сидел крепко сбитый широкоплечий молодой человек, может, ровесник Мэтью или чуть постарше. На нем была серая вязаная шапка, домотканая рубаха, коричневые панталоны и чулки, на плечах висел коричневый плащ. Волосы были будто выбриты наголо — так показалось Мэтью. Лицо широкое и бледное, с мясистыми губами и кустистыми черными бровями, сросшимися посередине.

— Чем могу быть полезна? — спросила миссис Лавджой.

— Говорить надо, — ответил молодой верзила. Что-то не то у него было с языком или губами, потому что даже такие простые слова прозвучали неразборчиво.

— Я не одна, — ответила она сухо.

Верзила сжал весьма приличный кулак и трижды стукнул по борту фургона.

Миссис Лавджой кашлянула.

— Опал, не могла бы ты продолжить экскурсию по «Парадизу» для мистера Шейна? И, пожалуйста, сделай что-нибудь с этой табакеркой. Мистер Шейн, я вынуждена вас оставить прямо сейчас. Встретимся у меня в доме через… пятнадцать или двадцать минут.

Она уже повернулась и собиралась залезть на сиденье. Мэтью машинально пошел за ней подать руку, как джентльмен.

— Это не обязательно, — сказала она, но не стала возражать, когда он ей помог.

Когда миссис Лавджой оперлась на его руку и поднялась наверх, Мэтью глянул в глубину фургона. Там среди опавших листьев и общего беспорядка лежали всякие принадлежности рабочего: кирка и лопата, несколько досок разной длины, пара фонарей, кожаные перчатки, деревянная колотушка, а под ней — грязный джутовый мешок, который…

— Мистер Шейн? — окликнул его женский голос.

Он заставил себя вернуться:

— Да?

— Вы уже можете отпустить мою руку.

— Да, конечно.

Он выпустил ее руку и шагнул назад, но прежде еще раз глянул на то, что увидел — вдруг это обман зрения.

Но нет, все так.

— Увидимся позже, — сказала миссис Лавджой. — Займись мистером Шейном, Опал.

— Да, мэм, непременно.

Фургон поехал прочь, в глубь «Парадиза». Интересный фургон, подумал Мэтью, глядя, как экипаж катит по дороге и исчезает за группой деревьев. Интересен именно этим грязным мешком, лежащим под колотушкой.

Мешок, на котором было написано красной краской «Такк’ая ра…» Если бы можно было взять мешок, развернуть его складки и морщины, стряхнуть листву, то Мэтью прочитал бы надпись полностью. «Колбасы миссис Такк», а под этим — девиз: «Такк’ая радость!».

Глава двадцать восьмая

— Понюшку?

Табакерка с желтой горкой порошка вдруг оказалась у Мэтью под носом. Он шагнул назад, все еще думая об миссис Такк с ее радостями.

— Нет, спасибо.

— Нечего ржать, стервы! — рявкнула Опал на товарок, когда те появились из дымящегося нутра прачечной. Она взяла две понюшки, в одну ноздрю и в другую, и чихнула с ураганной силой. Потом подхватила Мэтью под руку, еще со слезящимися глазами, и хрипло объявила: — Мне тут мужчина достался! — И потянула его за собой с такой легкостью, как если бы он был соломенный.

Мэтью не препятствовал.

— Ну? — спросила она, бойко вышагивая. — Что смотреть будем?

— А что тут есть стоящего, чтобы посмотреть?

Она улыбнулась, на щеках появились ямочки.

— Вот это ответ! — Опал оглянулась проверить, смотрят ли еще ее сообщницы по преступлению. Увидев, что те вернулись к работе, она выпустила руку Мэтью. — Мало что того стоит, здесь по крайней мере, — сказала она убежденно. Смерила его взглядом от сапог до треуголки. — Эй! А ты ведь не так уж стар, чтобы сдавать муттера или фатера в эту бархатную тюрьму!

— Я хочу привезти дедушку. И вряд ли миссис Лавджой понравится ваша характеристика «Парадиза».

— Я не так себе представляю парадиз! — скривилась она и сморщила нос так, что Мэтью испугался, как бы металлическое кольцо не вылетело. — Нет, черт побери! — Внезапно она поймала себя за язык — сообразила, что сказала не то. Щеки у нее покраснели, она увеличила на несколько футов расстояние между собой и Мэтью. — Послушайте, вы не будете трепаться про мой язык, да? Я всегда из-за него влипаю в жуткие истории. Моя работа и так сейчас повисла на волоске. Растущем из задницы.