Что может быть лучше? (сборник) - Михаил Армалинский

Я рассказал об этом событии Вэнди, но она не разделила мой восторг:

– Мне-то что с этого? Это ж не публичный дом, куда приходят женщины выбирать мужчин.

– Будет и такой публичный дом на твоей улице, – попытался я её утешить.

Но словесные утешения мало действовали, и потому я прилагал определённые физические усилия, которые утешали нас обоих.

– Интересно, послужило ли твоё заполнение ресторана причиной того, что здание снесли? – полюбопытствовал я вслух, отдыхая на высокой груди Вэнди.

– Строить ресторан на таком загрязнённом месте уже, наверно, никто не хотел. А публичный дом на унавоженной почве будет ещё лучше цвести, – рассудила Вэнди.

Она обнимала меня, прижимая к себе как ребёнка – при её значительном росте и размерах любовь к меньшим мужчинам состояла из беспрерывного превращения любовнических чувств в материнские и обратно. А я обожал и те и другие.

Вэнди мечтала стать врачом, но денег на это у неё не было, а займы она брать не хотела. Да и работа занимала много времени, а удовлетворение похоти тоже не хотелось откладывать на потом. Вэнди рассказала, что она должна добыть оргазм минимум два раза в день, что она обыкновенно осуществляет с помощью одного из многочисленных вибраторов, коллекцию которых она мне продемонстрировала, причём в действии. Для этого потребовалось немалое время. У неё были вибрационные головки и те, что одевались для использования при ходьбе, и в виде хуёв разных размеров и форм, как одиночные, так и двойные, для имитации двух мужчин. А также вибрационные яички, вставляемые внутрь. Но самым любимым у неё был вибратор для массажа длиной в полметра – у него была большая шаровая головка и здоровая ручка, как у кувалды. Когда она его включала, он давал вибрацию по силе не меньшую, чем отбойный молоток. Вэнди кончала от него быстро, остро и раз за разом. Когда я сидел на ней, вставив член во влагалище и Вэнди включала этот агрегат, то я чувствовал его работу так отчётливо, что переставал ощущать её плоть и кончал вместе с ней через несколько секунд. Было чуть лучше, если я удалялся от вибрации этого монстра подальше, в анус, но и туда доходили эти амплитуды и частоты, от которых Вэнди заходилась не на шутку.

Именно такую диспозицию больше всего любила Вэнди. Она ложилась на спину, задирала высоко ноги, предоставляя мне лёгкий путь в её зад, а потом, когда я уже был там, она опускала ноги и включала агрегат. Теперь моей задачей было кончить в неё, услышав её характерные позывные – стоны, говорящие о неминуемом и бесповоротном приближении оргазма. Несколько раз я из предосторожности давал ей кончить первой и лишь тогда, с чувством исполненного долга, кончал сам. Но она поведала мне, как она достигает самого острого оргазма: когда я кончал чуть раньше её, а не чуть позже, иначе, перевалив через пик, каждое моё движение становилось ей уже не в радость, а лишь в терпение. В мгновения же до её пика мой оргазм и сопутствующие ему резкость и ускорение движений ей особо милы. А вот сразу после оргазма наслаждение, которое она испытывала от моего хуя, вмиг превращается в еле терпимое неудобство от его пребывания в заду. Я понял это, распознав изменения в тембре, гармонии, оттенке её стонов до и тотчас после оргазма. Стоны наслаждения разом сменяются чуть ли не стонами боли. До оргазма стоны жадные, явно переводимые: «Ещё! Ещё!» Но вот Вэнди зычно кончает, а я ещё нет и продолжаю добираться в прямой кишке до своего заслуженного оргазма. Но движения Вэнди прекратились, тело её обмякло, а стоны продолжаются, но совершенно иные и переводятся: «Хватит, кончай скорей, ну довольно».

Мы продолжали встречаться с Вэнди, но оба предпринимали осознанные усилия, чтобы не впасть в рутину обязательных и частых встреч, – у нас был достаточный опыт, чтобы знать, во что они превращаются. Излишняя близость ведёт к пресыщению, и тогда стимулом для встреч становится уже не страсть, а желание занять собой свободное время своего партнёра, чтобы тот не встречался в это время с кем-то другим.

Я был уверен, что у Вэнди были другие любовники. Вэнди была уверена, что другие любовницы были у меня. И мы не пытались разубеждать друг друга. Мы также не пытались выяснять правду или заниматься слежкой. Именно эта неопределённость создавала напряжение, необходимое для того, чтобы каждая наша встреча была наполнена искристой похотью.

– Смотри, не возненавидь меня, – сказал я как-то Вэнди.

– А за что мне тебя ненавидеть, ты ведь мне ничего плохого не сделал, – ответила она, а потом лукаво и даже серьёзно добавила: – Я могу тебя возненавидеть за то, что ты меня любишь не так сильно, как я тебя.

– Это ещё надо посмотреть, – сказал я и зарылся носом в густые волосы её лобка.

Когда мы познакомились, её лобок и губы были чисто выбриты. Мне это не понравилось, но меня успокаивал головокружительный запах её пизды – он был поистине волшебным, ибо его не могли уничтожить подмывания.

Я заявил Вэнди, что для меня волосы на лобке женщины, а также в паху и часто в заду – это неотъемлемая часть её полового облика. Женщина с бритым лобком для меня хуже женщины с бритой головой. Есть мужчины, что любят бритый лобок, потому что он им напоминает лобок несозревшей девочки, к которым они тайно вожделеют. Таким я советую срочно принимать ислам, отправляться в Саудовскую Аравию и жениться там на девятилетней девочке, что по Корану разрешается.

Я спросил Вэнди напрямик, какого хуя она выбривает лобок? Хуем оказался её последний любовник, который гнушался запахом её пизды, считая его чрезмерным, особенно когда ему приходилось лизать ей клитор не столько из желания, сколько из расчёта держать любовницу удовлетворённой. Он полагал, что если сбрить волосы, то сила запаха уменьшится. И вот Вэнди пошла навстречу желанию своего мужчины, в обмен на его вымученное лизание. После того как они расстались, она уже по привычке, а скорее из боязни отпугнуть своим запахом следующего мужчину, продолжала сбривать все волосы.

В знак любви ко мне и образовавшейся вследствие этого уверённости в правоте своего запаха Вэнди позволила волосам расти до курчавой густоты.

А я в знак моей любви ёб Вэнди в выходные. Остальных баб я распихивал по будням. Но самое убедительное доказательство моей любви было Вэнди неведомо – у меня всегда хватало для неё нескольких капель спермы, даже если я приходил к ней прямо из постели другой любовницы, с которой провёл стремительные часы новой похоти.

Когда публичный дом был наконец построен и открыт без всякой помпы, я был одним из первых гостей. То, что он уже открыт, я увидел по скопившимся машинам на парковке – такого никогда на этом месте раньше не бывало. Дом смотрел на улицу стеной без окон и лишь входной дверью, над которой была вывешена светящаяся надпись, сделанная красными буквами: «Желание».

Я обошёл вокруг здания. На боковых стенах были малочисленные окна, смотревшие на высаженные в ряд клёны, а задняя сторона здания, та, откуда мы когда-то вошли с Вэнди, была наполовину стеклянной – там трепетала рощица, в которой тёк бурлящий в камнях ручей. Стекло было непрозрачным с внешней стороны. Но изнутри, как я вскоре увидел, вид открывался великолепный.

Я подошёл к входной двери и нажал на кнопку звонка, который был сделан в форме соска. Сверху двери, справа и слева, было установлено по следящей камере. Они задвигались, осматривая меня со всех сторон. Для дополнительной старомодной проверки в двери был сделан глазок, в который я был тоже осмотрен. Наконец дверь приоткрылась и в ней появилась милая девушка в коротенькой юбочке и в пиджачке, накинутом на купальный лифчик, из которого рвались наружу великие груди неизвестного происхождения – я имею в виду, на первый взгляд было не ясно, натуральные они или искусственные. Мне захотелось это проверить на ощупь не откладывая.

– Я вижу, вам уже восемнадцать лет исполнилось, – улыбнулась девушка-девица, – входите, пожалуйста. – И она посторонилась, давая мне пройти, но я, проходя мимо, прикоснулся к её груди, что она восприняла как должное.

Я оказался в яркой просторной прихожей, которая вела в бар, что сиял в её конце. Там у стойки сидели несколько мужчин и полуобнажённых женщин. Барменша, одетая под цыганку, трясла коктейльный цилиндр, как бубен.

Слева подошёл мужчина и представился менеджером. Чуть я взглянул на него, как сразу узнал Джерри. Он узнал меня, но не по имени – слишком много людей посещало его оргии, в которых я участвовал лет пятнадцать назад.

– Джордж, – напомнил я ему своё имя, но увидел, что это недостаточно. – Помнишь Люси с каблуками, проткнувшими твою стену?

Это Джерри помнил. Я привёл девицу по имени Люси на шпильках, которые Джерри попросил не снимать во время его ознакомления с её половыми органами – Джерри опробовал всех впервые пришедших женщин, он пользовался неоспоримым правом хозяина дома. Джерри и Люси пребывали в миссионерской позе на ковре, когда её задранные ноги оказались напротив стены и в патетический момент она их распрямила с такой силой, что её каблуки вылезли из стены в другой комнате, напугав парочку, что находилась тоже в патетическом моменте.