«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности - Валерий Георгиевич Виноградский

думаю, – давно не был у вас, зайду проведаю, чем тут мои кумовья занимаются?» Он: «Ниночка! Нинуля!» Та: «Сейчас-сейчас!..» Быстренько накрывает на стол. А его брат родный, бригадир в рыбколхозе, Николай Михайлович, – он их всегда любой рыбкой снабжал. И у них всегда на столе рыба – и простая, и красная, и икра. И у него всегда был спирт. Спирту наливает. А я ему говорю: «Да я ж не ради спирта сюда приехал, а просто побалакать». Он: «Ну и что?! Давай-ка хряпнем по одной, а уж потом посидим, поболтаем…» Я спирт никогда не развожу водой! Разводить спирт – только добро переводить. Вот жинка моя, раз в год, по заказу, вино пьет. Только самогон! И ее так все и знают. Вот про меня сейчас все знают, что я не пью. Только пива себе могу позволить выпить трошки. Вот, приглашают нас на свадьбы, на гулянки, и говорят: «Так, Голубы будут. Мишелю, – тому пива надо взять, а для Дуси обязательно, чтобы на столе стояла бутылка самогонки!» Она ничего не приемлет – ни вина, ни пива. Только самогонку! Она выпьет 250–300 граммов самогонки, утром встанет, управляется. Как только выпьет 100 грамм водки – у нее все из рук валится, она болеет, она негожая целый день. Те, кто меня трошки знал, со мной никто не садился за стол, – те, которые запивают. Если кто водку, спирт, самогон запивает, я уже с этим человеком не разговариваю. Они ж суетятся: «Дай компотику, дай водички!..» Главное, – стакан алкоголю выпил, а потом аж два стакана воды хлебает! А потом лезет за закуской – за курицу, за утку, ляжку ломает, мясо ест. Мне невдомек: «Как же так?! Ты же воду выпил, – что ж ты лезешь за закуской?!» Я это не приемлю. Нет, нет, нет!.. Разрабатывали мы как-то Бейсугское месторождение, возле Азовского моря. На заливе были, а там рыбаки. Мы им очень много помогали, в их работе. У нас был буксир «Уран», 1400 лошадиных сил у него был двигатель. А у рыбаков на их фелюгах моторы по шестьдесят кобыл. Представь себе! И вот тянуть этот невод, 1700 метров, – это целая эпопея. Они его полдня прут, моторы надрываются. А там, на море, собираются много бригад – таганрогские, ростовские, азовские, приморско-ахтарские, приволянские, ейские, мариупольские, темрюкчане тоже. Вот, заходят, тарань с бычком ловить. Представь себе, – восемь бригад и у каждой двухкилометровый почти что невод. И вот один поперед другим, отличаются! К нам приезжают ребята, приморско-ахтарцы, – они тут местные. «Помогите!» – «А улов?» – «Одна затяжка – ваша» – «Годится!» Чепляем и тащим! Мы за один конец, а они за другой. Они на своих фелюгах якоря поскидали, чтобы мы возле них круг прошли. Радиус круга – невод. И, представь себе, – мы их постоянно с якорей срываем! Полтора часа и невод затянут! Уже закрученный, и уже мы рыбу тянем. А другие еще только распутывают. Так что мы разок прогорнули, трошки сдвинулись – еще раз прогорнули. И вся рыба – наша! А у рыбаков не выбывал спирт – они мало пили водку. А почему спирт? А вот почему. Приезжают к рыбакам из милиции, приезжают из прокуратуры. Им красная рыба нужна. Ну, а деньги вроде ж нельзя платить. Прокурор района разве будет деньги отсчитывать? Но с рыбаками поквитаться-то надо! Они ж на тебя трошки работают. Так они как делали? Прокурор говорит шоферу: «Поедь к рыбакам и скажи, что мне нужна рыба…» А шофер уже знает. Он заезжает в аптеку и каже: «Прокурору нужно три литра спирта…» Заведующий аптекой дает ему трехлитровую, закатанную крышкой банку спирта. Тот берет спирт, везет рыбакам. А рыбаки рыбу дают. И получается, что прокурор не платит гроши, а рыбаки их не берут. А спирт – пожалуйста! И у них всегда пять-шесть закатанных баллонов спирта имеется в запасе. Ведь не одному ж прокурору рыба нужна. Тут и народный судья, и милиция, и ОБХСС. И вот после рыбалки повариха варит уху, тут же делает икру, свежепробойную. И начинается обед, часа в три дня. Наливают спирта. Понемножку. А кухарка делает так, – она варит свежую уху, в ней полно рыбы, кусками, она жирная, огненная. Но у нее в холодильнике обязательно есть вчерашняя уха. Она как студенец, застывшая. Ее не просто хлебают, – ее сербают. И вот у них есть алюминиевые кружки. Они туда эту сербу, из холодильника, накладывают. Она и не течет, и не режется. Средняя такая по плотности, эта самая серба. И вот они – ковть! – спирту выпили, и ложкой закусили. Спирт рот обожжет, а эта холодная серба сразу его остудит. А поскольку она до невозможности жирная, – она весь пищевод тебе после этого спирта и промажет. Обкатит! А тут же стоит огромная, килограммов на восемь-десять, чашка с черной икрой. И деревянной ложкой – там ложки только деревянные! – они икорку едят. Пьют рыбаки за один раз по трети стакана. Не больше. Но я ж не рыбак! Я дрантер и бурильщик. Я говорю: «Никифорович, налей мне под завязку стакан». – «Ты что, Мишель, с ума сошел?!» А я говорю: «Я один раз выпью, – один раз закушу. И все!» А почему раз? Понимаешь, они все понемножку выпили, и каждый лезет, – ковыряются, ложками орудуют, закусывают. Но они ж – рыбаки. Хозяева. А я посторонний. Ну, хоть я им и помог невод быстро вытащить, все равно я посторонний. Я не буду отталкивать другого, лезть до этой чашки. Они хозяева, а я вроде как гость. И они покуда выпьют, покуда они этой сербой закусят, покуда они ухой это дело заедят! А я этот стакан, под завязку налитый, по ободок, спиртюгану – ковть! – хух! – выдохнул, и – до икры! С деревянной ложкой. А у тех – во-от такие шары выкатываются, у рыбаков. И они мне не препятствуют закусывать. И даже мне эту чашку подсовывают. И я этой икры ложки три-четыре умолочу. Замазал спирт и сижу. Они смотрят на меня. Потом они понемножку опять наливают. Я говорю: «Ребята, – я пропущу…» Они выпивают, а я опять до икры, опять трошки спирт задавил. Я ведь чую, как он во мне подымается! Как он по телу идет, идет. Рыбаки мясо начинают есть понемногу. Тут и я подсовываюсь, – я ж разок с выпивкой-то вроде пропустил. Тогда они мне «штрафника» подсовывают. Наливают, – на этот раз чуть больше полстакана. Я опять – квак! – и опять икры свежей ложек пять-шесть