Привал странников - Анатолий Степанов

В открытый космос вышел не он, вышел другой, чье тело издало несильный звук, встретившись с землей.

Смирнов метнулся к входной двери — закрыть, закрыть как следует. Закрыл на все замки и опал, сполз вниз на преддверный пыльный коврик. Нос намокал внутри и снаружи — от слез, от пота ли? Смирнов шмыгнул влажным носом, привалился к двери и закрыл глаза.

Сколько он так сидел — ему неизвестно. Открыл глаза потому, что изменился световой режим: из дверного проема столовой легла на коридорный пол жесткая полоса нестерпимо яркого света. Электричество врубили. Он встал, включил дополнительно и верхний свет, включил лампочку в прихожей, включил лампочку в коридоре.

Решился наконец: выйдя на балкон, посмотрел вниз.

Не было там ничего: ни толпы, ни кареты "скорой помощи", ни разбитого падением тела. Вполне сносно освещенный окнами тротуар, чуть дальше скверик, еще дальше — пустые сгоревшие дома. Смирнов решительно направился на кухню, достал из холодильника початую бутылку водки, кривой пупырчатый огурец, а из шкафа — стакан. Налил полный, не отрываясь, принял его и, закусив несоленым огурцом, стал ждать, когда в желудке уляжется доза. Дождался и пошел в столовую искать.

Палку нашел сразу: она была на виду. А штуку, которой ему хотели проломить башку, обнаружил после долгого ползания на четвереньках под телевизионным столиком.

Нет, не проламывать башку должна была эта штука. Отключать без следов. Добротно и изящно исполненная резиновая короткая дубинка со свинцовым стержнем внутри.

Смирнов сел в кресло, положил дубинку на журнальный столик, придвинул к себе телефон, но звонить медлил, ожидая водочного удара. Снизошло-таки: обнаружился добрый костерок в желудке, отпустило напряженные мышцы живота, сладостно загудели суставчики.

Он набрал номер, долго слушал длинные звонки и сказал в ответ на хриплое — со сна — казаряновское "да":

— Ты мне нужен, Рома.

— Ты знаешь, который сейчас час?! — закричал возмущенный Казарян.

Смирнов глянул на часы. Было без двадцати минут час. Ответил:

— Знаю.

— Пьяный, что ли? — уже миролюбиво поинтересовался Казарян.

— Рома, моя машинка у тебя далеко запрятана?

— Так серьезно, Саня?

— Да.

— Буду через полчаса. Жди.

— И с машинкой, — распорядился Смирнов.

Через полчаса он спросил у закрытой двери:

— Кто?

— Открывай, Саня, — ответил неподражаемый казаряновский голос. Смирнов открыл, и в прихожую ввалился оживленный, энергичный, успокаивающий Роман:

— Ну, что тут у тебя?

…После того, как он в подробностях узнал, что у Смирнова, они сидели в креслах, и Казарян небрежно вертел в руках резиновую дубинку. Повертел, повертел, положил на журнальный столик, заломил за спину правую свою руку, и, задрав куртку, вытащил из-под ремня хорошо упакованный сверток:

— Держи.

Смирнов, щелкнув резинкой, размотал пластиковый пакет, гремя вощеной бумагой, раскрыл непонятное, в промасленной тряпке, раскинул на столе тряпицу и обнаружил пистолет с пятью снаряженными обоймами. Родной свой парабеллум, принесенный им в сегодняшний мир с той войны.

— С ним спокойнее, — признался Смирнов и, виновато улыбнувшись, стал тщательно обтирать тряпкой свою машинку. Ствол, рукоять, обоймы.

— Уж куда как спокойнее! — проворчал Казарян. — Теперь нам бы догадаться, зачем тебя убивают.

— Яснее ясного. "Привал странников".

— Это — повод, Саня, а причина? Ну, что тут особенного? Посуществовало недельку кооперативное кафе, оказалось нерентабельным и закрылось.

— Рентабельность не неделькой определяется. Но для чего-то оно существовало — вот это я и хочу знать.

— Знание — сила, — согласился Казарян. — Страшная сила. Выходит, ты хочешь знать такое, что лучше этого и не знать.

— И, значит, такое скверное, что для сокрытия этой скверноты без колебаний идут на убийство.

— Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Не нравится мне эта детская игра, Саня. Ох, не нравится!

— Я тебе не успел сказать кое-что, Рома. Я узнал гражданина Советского Союза, которого запустил в космос. Это Андрей Глотов, известный на Москве бомбардир.

— И что, от этого тебе легче или тяжелее?

— От этого мне все еще непонятней. Глотов, как раз перед моим отъездом в Среднюю Азию, был осужден за избиение, приведшее к смерти, на двенадцать лет. В конце, следовательно, восемьдесят второго года. Как тебе известно, за такие дела срок не косят. Ему бы в лагере строгого режима чалиться, а он с балконов прыгает.

— Шуточки у вас, боцман…

— Я себя бодрю, Рома. — Смирнов смотрел на Казаряна. — Тот автомобиль, который должен был увезти мой труп, увез труп Глотова. Ни шума, ни криков, ни следов — ничего не было. Сон, бред, галлюцинация. Только вот дубинка здесь. Почему увезли? Боялись? Чего? Труп ничего не скажет.

— Может, живой еще был? — перебил Казарян.

— Если и живой, то ненадолго. Оставить его — хороший шанс связать мне руки. Примитивного грабителя я выбрасываю с балкона. Длинное дело о превышении мер необходимой самообороны, гражданин под следствием, оправдывается, некогда ему "Привал" копать, да и веры ему маловато… Почему увезли труп Глотова, увезли быстро и без колебаний? Скорее всего боялись, что его опознают.

— Он же в бегах, Саня.

— Ну и что ж? В данном случае он не беглый, он — мертвый. Зачем его прятать? Я буду копать "Привал" дальше, — сказал Смирнов и тоже выпил.

— Чем я могу тебе помочь? — повторил Казарян.

— Это опасно, Рома.

— Я испугался, — зло сказал Казарян. — Но все-таки?

— Я пытался расколоть Дениса, бармена из "Космоса", твоего знакомого. И мимо…

— Ну конечно. Куда тебе, с твоими старомодными представлениями о добре и зле, на такую межконтинентальную штучку. Что тебе от него надо?

— Какие-нибудь концы. Кто его в "Причал" нанимал, через кого, был ли кто-нибудь из известных ему клиентом этого кафе? В общем, на кого можно выйти?

— Он мой, Саня. Еще что?

Смирнов встал с кресла, взял самшитовую свою палку, подкинул, поймал.

— До чего же я умный, Рома! Помогла мне эта палочка! Ой, как помогла! — Пошел к двери выключить верхний свет. Выключил. Уютнее стало, интимнее. Добавил: — А ничего они с электричеством придумали!

— Они и с тобой неплохо придумали. Только не предполагали, что старичок еще в такой приличной форме.

— Надо завтра узнать, что там с электричеством было. — Смирнов вернулся в кресло.

— А что это тебе даст?

— Ничего. Просто хочется знать, как они работают.

— Судя по всему, чисто. Серьезная шайка…

— Это не шайка, Рома. И даже не банда. Это команда. Спецотряд особого назначения.

— Чей?

— На этот вопрос я и ищу ответ.

Казарян придвинул телефон. Набрал номер и ждал, ждал, ждал.

— На кой черт ты ее будишь?! — возмутился Смирнов.

— Ничего, пусть жирок растрясет. — И в трубку: — Я здесь у Сани заночую.

И все. И бросил трубку.

— Зачем ты так с Зоей-то?

— А жена! Хочу — казню, хочу — милую.

— Я до сих пор не пойму, почему ты на ней женился.

— Она мне сына родила.

Светлело небо за окном. Не сговариваясь, они вышли на балкон. Долго вглядывались в темно-серую муть асфальта внизу. Ничего, естественно, не увидели.

— Спать, — сказал Смирнов. — Завтра как следует посмотрим.

— Сегодня, — поправил его Казарян. — И ни хрена не найдем.

— Скорее всего, — согласился с ним Смирнов. — Но все-таки посмотрим с утра.

Какое там утро! Глаза еле продрали к десяти, кое-как позавтракали и спустились вниз. На асфальте, как раз под Алькиными окнами, дети нарисовали классы (или ранее были нарисованы?) и, расставляя-соединяя ноги, прыгали увлеченно. Два мальчика и девочка. Казарян попрыгал тоже. Дети на это время прервались и снисходительно наблюдали за причудами пожилого дяди.

Другой пожилой дядя оглядывал окрестности. Пожалуй, только здесь, в старых переулках, сохранилась истинная Москва. Малолюдство, отлаженный покой, привычное течение жизни. Бабка вешала белье. Суровый пролетарий ковырялся во внутренностях древнего "Москвича". Представители самых разных сословных слоев, знающих друг друга с пеленок, обсуждали, стоя вольным кругом, нечто важное. Скорее всего игру "Спартака". Жены представителей с детскими колясками сидели в тени. А на солнцепеке в скверике тяжело дремал похмельный. Порядок. Картиночка понятная, приятная на вид.

— Пошли, — подойдя, сказал Казарян.

— Коли так, то пошли, — откликнулся Смирнов, и они отправились к казаряновскому автомобилю.

Автомобиль уехал, и тогда похмельный и ничем не приметный мужичок лет тридцати перестал дремать, поднялся со скамейки и пошел по своим делам.

В машине Смирнов спросил:

— Ты пьяного в скверике видел?

— Видел. Вполне убедителен.