Зачем жить, если завтра умирать (сборник) - Иван Зорин

Изменяет ли она Обушинскому?

Ничего серьёзного, пара мимолетных романов не в счёт. Это больше в отместку, с директором телеканала, всё вышло случайно, после корпоративной вечеринки, когда роковую роль сыграл лишний бокал игристого вина, минутная слабость, при незапертой двери прямо в соседнем кабинете, на столе, так что на спине отпечатались рассыпанные по нему канцелярские скрепки, а фиолетовые кляксы от фломастеров никак не смывались под душем, и их пришлось тереть пемзой. Это повторялось ещё несколько раз, больше по инерции, в местах более пристойных, гостиницах на ночь, и даже у него дома, когда жена улетала за границу, на постели, ещё помнившей её тело, Устина пересиливала брезгливость, не зная, зачем это делает. Может, ради карьеры? Однако на карьере это никак не сказалось. Другим был актёр, смазливый малый, моложе её на десяток лет, снимавшийся в любовных сериалах. Это длилось с полгода и тянуло уже на роман, грозивший во что-то вылиться, встречи носили регулярный характер, – и как только не замечал Обушинский? или замечал? – прерываясь его гастролями, когда Устину охватывала жгучая ревность, зная его пыл, она не сомневалась в существовании соперниц, и так и не поняла, кто кого бросил, расстались после бурной сцены с заламыванием рук и взаимных упрёков, едких, доведших до исступления, однако на удивление быстро. На следующее утро, проспав больше обычного, Устина не могла сразу вспомнить, что случилось вчера, а, вспомнив, облегчённо вздохнула. Вот и всё, в общем, ерунда, было и прошло, Мелания ничего не узнает, а поквитаться с Обушинским, наставив ему рога, входит в семейный прейскурант: око за око, зуб за зуб.

Ты тот, о чём ты думаешь.

Ты тот, что ты делаешь.

Ты тот, кто тебя окружает.

Обушинский диктует, Мелания записывает. Они учат русский. А заодно Обушинский пытается научить дочь жизни, которую сам не знает. Записала? Мелания кивает. А еще часто всё зависит от мелочи, одной буквы. Примеры? Пиши: «Жаба в жабо», «Упасть в пасть», «Кишмиш и Кышь, мышь!» или, наконец, «Меня нет дома» и «У меня нет дома». Записала? Давай дальше. Нет цвета, который бы задержался в природе дольше других – белый, зелёный, жёлтый, снова белый, зелёный, жёлтый, под сводами голубого, серого или чёрного – всё меняется и всё остаётся. Мелания корпит над тетрадкой, склонив голову набок. Почему у неё такое лицо? Понимает ли она Обушинского? Она поднимает глаза:

– Ты гово-ишь также п-о меня? Я думаю о маме, как она, делаю себе п-ическу, и мама всегда ядом, значит, я – это она?

Обушинский смеётся, нежно ерошит ей пятернёй волосы на макушке:

– Ты маменькина дочка.

Захлопнув тетрадь, он сажает Меланию на колени и думает о бесперспективности своих отношений с Аграфеной – он никуда не денется от этого ребёнка, с которым их разлучит только время, когда для дочери придёт возраст других мужчин.

Люди в массе непроницательны, им важны не наши достижения, не наши успехи, а то, как мы их подаём, они реагируют не на действительные заслуги, величие или ничтожность которых не в силах оценить, а на ту роль, которую перед ними разыгрывают. Этого Обушинский не понимает. Зато его жена в полной мере овладела искусством выставлять свою значимость, при каждом случае умело пуская пыль в глаза, и в то время как муж остался простым репортёром, получила передачу на телевидении. Темы в ней постоянно меняются, неизменным остаётся лишь стиль, и это имеет простое объяснение, сценарии к ней пишет Обушинский. Как, например, к последней, в которой религия рассматривалась в современном ключе, тема вечная, но всегда оригинальная, и, действительно, влияние нашего рационального мышления несомненно, оно отражается на всём, включая взаимоотношения с Богом. Экономия во всём, бухгалтерия превыше всего, учёт коснулся и метафизики, где мы уверенно идём по пути отсечения всего лишнего, постепенно кастрируя божественную идею. «Богов много, Бог один, Бога нет», – эта эволюция вынесена в название передачи, Устина одобрила. Бога нет, следующим шагом на шкале отрицания будет признание дьявола, как единственно существующей запредельности, и эта обновлённое манихейство, отдающее мир во власть всемогущего демона разрушения, имеет сегодня научное обоснование. Разве бесконечный холодный космос не грозит нам гибелью? Разве всё вокруг не стремится погасить теплящуюся в нас жизнь? Мы окружены злом, всесильным хаосом, цель которого – поглотить нас, растворив в себе, энтропия – вот всемогущий демон манихеев. Концепция понятна, Обушинский быстро набросал её на клочке бумаги, когда они с Устиной сидели в кафе, предоставив самой додумать детали. Устина поедала пирожные, совершенно не заботясь о фигуре, испортить которую, впрочем, ей не грозило, такой у неё организм (а точнее, метаболизм), она, не смущаясь, облизывала пальчики, демонстрируя превосходный малиновый маникюр в золотых блестках, и, потянувшись за очередным эклером, промурлыкала: «Дорогой, тебе и карты в руки, распиши роли до среды, ладно?» Всего лишь вежливая просьба, но выбора нет, Обушинский знает, чем будет чреват отказ, они проходили это уже много раз, так что урок глубоко засел в памяти, мозгах, печёнках, став частью семейной истории, выработав условный рефлекс. С годами Обушинский стал методичен, – рабочей лошадке противопоказан отдых, от которого можно сойти с ума, выбившись из привычной колеи, можно в неё не вернуться, – и дома, не откладывая в долгий ящик, он сел за стол, помешивая ложечкой чай, по-студенчески заваренный в чашку, пыхтел над сценарием, точь-в-точь как Мелания, выполняя работу над ошибками.

Устин злится.

Вот ещё незадача!

Почему всё складывается вокруг этой передачи. Далась она! Может, я завидую? Во мне говорит неудачник? К чёрту! Лучше сосредоточиться на воспитании Мелании.

Устин продолжает играть за Обушинского.

Итак, она маменькина дочка, с Устиной они как две капли, тот же нос, пухлые губы, в профиль не различить, они неразлучны, как подружки, дома Мелания всюду таскается за матерью «хвостиком» – на кухню, балкон, где та курит, стряхивая пепел прямо на перила, даже в ванну, чтобы подать ей, намылившей голову пенистым шампунем, шланг с душем, они одно целое, сиамские близнецы, выговаривая ребёнку, задеваешь чувства матери, ругаясь с матерью, заставляешь плакать ребёнка, и это страшно мешает Обушинскому, вся его воспитательная программа идёт насмарку. Например, вчера, за обедом он говорит: «Ты не помыла руки», а Устина принимает удар на себя: «Я тоже, откуда дома взяться бактериям?» Обушинский взбешён. «Ты все замечания будешь принимать на свой счёт?» Устина молчит. В глубине она согласна с мужем, но ничего не может с собой поделать, его педагогические приёмы вызывают у неё инстинктивное отторжение, будто воспитывают её. Пауза затягивается, заставляя обоих почувствовать неловкость, раздвигая пропасть, в которую проваливается Мелания. В отношении неё снисходительность Устины просто безмерна, да, бывает, что ребёнок переходит границы, но указывать на это имеет право только выносившая её под сердцем. И что остаётся Обушинскому? Он давно смирился, что Мелания целиком принадлежит матери, посматривая на неё исподтишка, когда она возит куклу, посадив в игрушечную повозку, Обушинский строит в голове эволюцию их отношений: «Папа знает всё, его не обманешь, да и не хочется. Всё же кое-что папа не знает, иногда можно солгать, самую чуточку. Отец многого не знает, порой с ним трудно делиться, приходится врать. Отец ничего не понимает, с ним становится просто невыносимо. Жаль, отца нет, поговорить не с кем». Правда, это касается больше сыновей, но всё равно Обушинский растроган, и Мелания, на мгновенье оторвавшись от куклы, удивленно замирает, не понимая, почему у отца дрожит подбородок и наворачиваются слёзы.

Устин тоже растроган.

Никаких планов, никаких иллюзий! Время всё опрокинет, всё растопчет, всё обязательно сбудется, но по-другому.

Устин подводит итоги.

Обушинский хороший отец.

Устина плохая…

Мать

Или нет?

«Недавно произошёл случай», – заводит Устина к себе в кабинет главный редактор, жестом приглашая сесть в кресло. Устин забрасывает ногу на ногу и весь обращается в слух. Суть дела сводится к тому, что у одной пропитанной духом космополитизма пары родился ребёнок, из которого они захотели сделать гражданина мира. Ему дали какое-то заграничное вычурное имя, Пелам, Грендл, или что-то в этом роде, завели ему страничку в интернете, где выставляли его прибавление в весе, его фотографии, а также записанные на диктофон агуканье, посапыванье и смех. Родители были молоды, свысока посматривая на осторожничающих бабушек, посмеивались, что у кривого дитя семь нянек. В интернете они ходили по форумам, где обменивались советами молодые пары, а рекламой для семейного отдыха была юная, смеющаяся девушка, мчавшаяся на доске по волнам – одной рукой она держала трос от моторной лодки, другой прижимала к груди младенца. Современная мадонна опровергала все представления о тяжести материнства, и когда ребёнку исполнился год, муж отправил с ним жену на тропические острова. Сам он был вынужден работать, да и на двоих у них всё равно не хватило бы денег, но его грели фотографии счастливой матери, выставленные в интернете на зависть городским тетерям, трясущимся над своими чадами. А через неделю приходит уведомление – катаясь на байке, жена попадает в аварию, она в тяжёлом состоянии, ребёнок, привязанный к ней, как в сумке кенгуру, погиб. Дальнейшие действия мужа далеки от представлений, почерпнутых из слезливых романов. Он публикует весть на страничке ребёнка, собирая пожертвования – у него нет денег, чтобы лететь на острова. Кто его осудит? Он реалист, а ребёнка всё равно не вернуть. Всё, что можно выжать из ситуации, это засудить местную страховую компанию, отказывающуюся платить. Теперь он бродит по форумам, где раздают советы, как это сделать. Ему сочувствуют, переводят деньги. Пока суд да дело, его жена поправляется настолько, что с неё снимают гипс. Она сообщает эту радостную весть в интернете, добавляя, что решила отметить это событие, сделав маникюр. Но загвоздка в том, что на островах паршивые косметические салоны, можно испортить ногти. Эта история без развязки, потому что она происходит в эти мгновения.