Африка в огне - Владимир Чекмарев

У капитана Морошкина был друг – подполковник с Военно-исторической кафедры по фамилии Калибров. Они сошлись на любви к Военной истории и понимании того, что в своих чинах они застряли до пенсии. Сыграла тут роль, конечно, и "ягодка", под хорошую закуску, естественно. Подполковник очень любил возиться в тактических ящиках с песком, где с помощью капитана декорировал сражения из нашего героического прошлого, а по ночам их переигрывал. Иногда они играли с Морошкиным друг против друга, и капитан все время проигрывал. Зла за это на приятеля он не держал, но неприятный осадок оставался постоянно. Подполковник Калибров, кстати, весьма не любил Кутузова. Он считал, что Бородинское сражение можно было выиграть, и ни в коем случае нельзя было оставлять Москву. И хотя, как истинный представитель Советской Исторической Науки, он свято верил в то, что история не может иметь сослагательных наклонений, Бородинскую битву подполковник переигрывал неоднократно, причем, в чине фельдмаршала, ну, и Наполеону там, естественно, каждый раз доставалась.

У Капитана тоже был свой исторический бзик. Он очень двойственно относился к Южанам времен Гражданской войны в США. То есть, с одной стороны Конфедераты – это рабовладельцы и враги прогрессивного человечества, ну, а с другой стороны – они защищали свою землю, свои дома и вообще воевали против США – ныне потенциального противника, значит, солдаты генерала Ли -почти союзники. А уж после того, как в результате экскурсии в подвал-музей делегации африканских борцов за свободу с ряда стендов пропало несколько фигурок, для Морошкина все стало ясно окончательно. По этому поводу капитан потихоньку стал готовить для миниатюры, посвященной Геттисбергскому сражению, армию генерала Ли и, естественно, армию генерала Джорджа Мида тоже. А подполковник Калибров, снизойдя к просьбе старого приятеля, подкрепленной литром "ягодки" и банкой "копеечных" опят, назначил на вечер последней субботы месяца их персональную Битву при Геттисберге. Помогать капитану, естественно, взялись мы с Акимом. Во-первых, нам было забавно и интересно, а ввиду того, что по ряду причин мы жили в общежитии Академии и не имели выхода в город, свободного времени у нас было предостаточно. Ну, и, во-вторых, мы искали любую возможность поддеть педанта подполковника, достававшего нас на занятиях своим догматизмом (тем более, что моя хохма с флагом ГДР на Рейхстаге ударила мимо). Подполковник Калибров, кстати, был вдобавок официальным куратором подвала-музея по военно-исторической части.

Итак, мы с головой погрузились в процесс. Готовя перенос плашек с подразделениями конфедератов и их визави в тактический ящик, мы бурно обсуждали нюансы решающей битвы Севера и Юга, и Аким, бросив взгляд на стенд с боем бывших махновских тачанок с белой конницей, сказал с сожалением в голосе:

– Вот бы под Семетри Ридж сотню тачанок, и кранты тогда генералу Ханту.

Капитан Морошкин вскинулся было, но как-то сразу привял обратно…

– Так пулеметов еще не было, – уныло сказал он, и тут в разговор вступил я.

– Во-первых, картечница Гатлинга была запатентована в ноябре 1862, во-вторых, бельгийский фабрикант Монтиньи создал митральезу в 1851 году, так что при инициативном человеке и должном финансировании, сделать сотню другую митральез к июлю 1863 года вполне реально.

– А на что их устанавливать? – с надеждой спросил капитан Морошкин, и получил вальяжный ответ от Акима:

– Так, товарищ капитан, была такая веселая тележка под легкомысленным названием "вагонет", подрессоренная, восьмиместная, и уж на Юге ее прообразы, наверняка, применялись, – ставим туда митральезу и зольдатен фойер. Две колонны по сто тачанок, – это 200 стволов по 13 мм., они дадут 200 выстрелов в минуту, то есть – сорок тысяч пулек по проклятым аболиционистам каждые шестьдесят секунд.

– Так у Ханта там, на хребте, двести орудий, они раздолбают повозки издалека, – борясь, с надеждой, произнес Морошкин, но тут снова вступил я.

– А кто сказал, что к позициям противника надо подойти спереди? – и, насладившись восхищенными взглядами коллег, добавил:

– И вспомните, товарищи офицеры, как Махно взял Екатеринослав. Сотни телег с капустой, приехавшие на рынок, оказались тачанками. Так кто нам мешает накрыть вагонеты парусиной и притвориться обозными фургонами? А чтобы было еще незаметнее, рядом с ездовыми посадим кафров. Ведь были среди черных рабов сторонники Юга?

Немая сцена, как в Ревизоре, моментально сменилась бурным обсуждением будущей операции. Задачи было две, техническая и оперативная. Техническая касалась изготовления вагонетов и производства моделей митральез, ну, а оперативная составляющая часть плана, имеющая в виду реальное применение тачанок в сражении и, в первую очередь, приближение к тылам генералов Ханта и Ховарда, была уже, в основном, решена благодаря моему стратегическому гению. Пришлось, конечно, поломать голову над тем, как внедрить в войска подполковника (он командовал Северянами) левые обозы конфедератов, но решение нашлось простое и гениальное.

Ну, а с техникой все сложилось более-менее. У капитана были завалы заготовок для гужевого транспорта, а митральезы сделали из заготовок для пулеметов. На маскировочную парусину для фургонов капитан не пожалел новую казенную простыню, и в расчетное время айне и цвайне колонны имени Гера Гатлинга были готовы к бою.

И вот наступил канун 1 июля 1863 года, вернее, последней субботы этого месяца. Поле битвы было готово. Аким ассистировал капитану, а я (в качестве засланного казачка) товарищу подполковнику. Я, согласно указаниям командующего, переставлял группы фигурок и ненавязчиво подтягивал две колонны обозных фургонов, соответственно, к Семетри Ридж и тылам Ховарда. И вот, когда конфедераты генерала Пикетта пошли в свою смертельную атаку, и подполковник Калибров уже готовился отдать приказ своей артиллерии смести мятежников, как капитан скомандовал срывающимся голосом:

– Митральезы, вперед!

Аким гордо перешел на мою сторону стола, отодвинул меня в сторону величавым жестом и стал быстро снимать белые верха у фургонов. В тылу Северян хищно ощетинились десятки смертоносных стволов, и артиллерия Ханта и подразделения Ховарда были выведены из строя. Войска Южан перешли в атаку по всему фронту, и генерал Ли победил.

На подполковника Калиброва было жалко смотреть. Уже час он метался кругом ящика с песком, ставшего полем его позора, но любые его атаки разбивались о железные аргументы противников. В конце концов, подполковник должен был согласиться, что и технически и оперативно присутствие на поле боя данных подразделений, в данное время и с данным вооружением исторически и технологически возможно. Забыл сказать, что по нашему настоянию капитан предложил подполковнику сыграть этот бой на ящик коньяка. Мы обещали при этом, что если капитан проиграет, то оный ящик поставим мы. В общем, наши победили ихних…

Подполковник Калибров, конечно, не забыл, кто коварно внедрил фальшивый обоз на поле битвы и с нетерпением графа Дракулы, ждущего молоденькую девственницу, ждал экзаменов, но меня на них он не увидел, впрочем, как и Акима тоже. Мы к тому времени находились уже далеко от Москвы, и наши тамошние экзаменаторы находились от нас по другую сторону мушки.

М. РУДЕРМАН, 1936 год – лейтенант Акимов, 1974 год

Ты лети с дороги, птица,Зверь, с дороги уходи!Видишь, облако клубится,Кони мчатся впереди!И с налета, с поворота,По цепи врагов густойЗастрочит из митральезыЛузианец молодой.Припев:Эх, тачанка-алабамка,Наша гордость и краса,Арканзаская тачанка,Все четыре колеса!Эх, за жаркой ЧаттанунгойМчался степью золотойЗагорелый, запыленныйМитральезчик молодой.И неслась неудержимоС гривой рыжего коняГрива ветра, грива дыма,Грива бури и огня.Припев:Эх, тачанка-лузианка,Наша гордость и краса,Каролинская тачанка,Все четыре колеса!По земле грохочут танки,Вертолеты петли вьют,Джефферсоновской тачанкеОду летчики поют.И врагу поныне снитсяДождь свинцовый и густой,Боевая колесница,Митральезчик молодой.Припев:Эх, тачанка-джоржианка,Наша гордость и краса,Тенессийская тачанка,Все четыре колеса!

ХАЗБУЛАТ УДАЛОЙ

Навеяло…

В одном буржуазном порту, этак 4 июля 197* года, группа Советских "торговых" матрозен отмечала день варенья боцмана. В этом же кабаке за соседним столиком сидели Американские матрозен, бывшие, для разнообразия, Морпехами. Наши, после нескольких бутылей вискаря, грянули любимую песню боцмана – 'Хазбулат удалой, где ж ты бросил коня…'. Морпехи, услышав мотив, встали по стойке смирно, положив правые руки на грудь. Мы, придя в восторг от такого уважения к Русской культуре, послали им две бутылки Скоча, одномоментно и встречно от них тоже пришла бутылка. Естественно, пришлось сдвинуть столы. Я произнес прочувствованный тост, про то, что рад тому, что простые Американские Энсины хорошо знают и уважают Русскую культуру и фольклор. На что Энсины возмущенно заявили, что это они в восторге от знания польскими матрозен Американских реалий и уважения их к САСШ и их традициям. Мы были сильно удивлены. Ну, ладно, что Американцы приняли нас за Поляков, не привыкать, все-таки дикий они народ. Но какое-такое у нас уважение к ихним традициям?