Страж государя - Андрей Бондаренко

— Удивить надо османов! — уверенно заявил Возницын. — Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток — дело тонкое… А мир с Россией очень сейчас важен для Турции. Они даже и с поляками мириться готовы. Больно сильно их потрепал маршал Венский, принц Евгений Савойский: земель отнял много, городов и деревень. И в венгерских краях, и в семиградских, и в морейских… Османская Империя сейчас мыслит только об одном: вернуть назад те потери срамные. Но всё равно — надо проявить напор и настойчивость… И ещё одно. Надо, чтобы при этих решительных переговорах с османами рядом не было бы других дипломатов: цесарских, польских, французских, английских… Тогда всё и сладится…

— Понятно, Прокофий! — милостиво кивнул дьяку Пётр, после чего хитро посмотрел на Егора и спросил — с лёгкой ехидцей: — А что думает по вопросу турецкому наш второй Великий Посол?

Егор вставать со скамьи не стал (генерал-майор всё же!), лихо махнул очередную чарку зубровки и спросил у Возницына:

— Если мы солидной эскадрой нагрянем прямо в Константинополь: с салютом пушечным, флагами развевающимися, музыкой, прочим шумом великим? Будет то для османов удивительным и поразительным?

Дьяк, сам удивлённый таким неожиданным вариантом, радостно закивал головой:

— Это было бы действенно! Турки до сих пор не верят, что на реке, удалённой от моря на тысячи вёрст можно построить настоящий и крепкий флот, способный смело и успешно бороздить моря…

— Вот мой ответ, государь! — обратился Егор к Петру. — Незамедлительно плыть эскадрой солидной к Константинополю турецкому! А для переговоров у меня припасена ещё одна шутка знатная. Понравится она туркам, всенепременно…

Часа через два после восхода солнца «Крепость», шедший первым, войдя в Дон, произвёл залп (холостой, конечно же) всеми восемнадцатью пушками правого борта, приветствуя великую русскую реку и одновременно подавая знак остальным судам эскадры неукоснительно следовать за собой.

А эскадра получилась знатной, за «Крепостью» следовало: двадцать двухпалубных кораблей, тридцать галиотов, двадцать пять бригантин и порядка пятидесяти каторг, яхт и галер. Это не считая шестисот стругов, заполненных бородатыми казаками (казакам — всех званий — царь отдельным Указом разрешил не брить бороды).

Зелёновато-изумрудные, бескрайние степи, тревожно и остро пахнущие чуть горьковатой полынью, густые прибрежные дубовые и буковые рощи, красивейшие пойменные озёра, заросшие цветными камышами.

— Красиво-то как! — без устали восхищался царевич Алексей, с любопытством вертя во все стороны своей кудрявой головой. — А вы ещё не хотели меня брать с собой, зануды!

Пётр виновато подмигнул Егору, мол: «Извини, брат, не смог отказать ребёнку!»

— Дядь Саша! — предложил жизнелюбивый и подвижный Алексей. — А чего время терять зазря? Давай карате займёмся!

— Прямо здесь?

— А что? Места тут хватает…

Егор, царевич и Алёшка Бровкин переоделись в кимоно, пошитые преображенскими швеями-мастерицами и предусмотрительно захваченные с собой, приступили к занятиям экзотическим под восхищёнными и удивлёнными взглядами матросов, офицеров, адмиралов, Петра и прочей разношерстной публики.

— Молодцы! — подбадривал царь. — Покажите им всем, что русские умеют!

Каждый вечер перед красивейшим южным закатом с «Крепости» (адмиральского корабля) стреляла носовая пушка — громко, на всю реку, потом били склянки — звоном хрустальным. Вся эскадра дружно убирала паруса, слышались звонкие всплески — от падения тяжёлых якорей в тёмную речную воду.

Когда ночи были тёплыми, без дождей, то на берегу разжигали костры, долго сидели вокруг них, болтали — иногда до самого рассвета. Царевичу Алексею эти рассветы и нравились больше всего. Как заворожённый, мальчишка сидел по-турецки на берегу реки, почти не дыша, смотрел немигающими глазами на восток, где всеми оттенками розового и алого разгоралась юная степная заря…

Егор и Пётр понимающе переглядывались между собой: будет из паренька толк, обязательно будет!

Эскадра плыла мимо жёлтых обрывистых берегов, на которых стояли сторожевые казачьи городки, обнесённые земляными валами и высокими плетёными изгородями.

Иногда по берегу эскадру сопровождали отряды конных казаков и башкир.

Наконец, впереди показались элегантные и светлые бастионы Азовской крепости, река начала разделяться на отдельные рукава.

— Отдать якоря, лентяи! — с чудовищным акцентом, по-русски приказал Корнелий Крейс.

— Зачем остановка сия? — тут же забеспокоился Пётр. — До моря-то — рукой подать…

Адмирал флегматично пожал плечами, ответил уже на голландском языке:

— Казак-лоцман говорит, что здесь судоходное русло Дона постоянно перемещается — из стороны в сторону. Необходимы тщательные промеры всех рукавов устья, иначе двухпалубные корабли могут крепко сесть на мель.

Старательно промерили Кутюрму — один из самых широких рукавов Дона.

— Есть маршрут! — обрадовал адмирал Крейс. — Только придётся разгрузить все большие корабли: освободить их трюмы от балласта и всех прочих грузов, включая продовольствие, питьевую воду и порох. Хлопотно это, но придётся сделать…

Двое суток — всё светлое дневное время — казаки загружали на гребные струги всё, что только можно было убрать из корабельных трюмов, и старательно гребли к Таганрогу. На третье утро адмирал решил, что можно начинать спуск к морю.

— Авось — прорвёмся! — заявил Крейс по-русски, ну и ещё добавил несколько солёных русских словечек, до которых был всегда охоч.

Порядка семидесяти гребных стругов и каторг медленно тронулись вперёд, ведя за собой на толстых канатах, словно собачонку на поводке, громоздкого «Крепость». Через час за адмиральским судном проследовали и остальные: «Воронеж», «Азов», «Гут Драгерс», «Апостол Пётр», другие… Вся эскадра встала на рейде Таганрога, спрятавшись от морских волн за высоким молом, началась обратная загрузка в трюмы балласта, пороха и всего прочего. Заодно конопатили рассохшиеся за время долгого плавания борта кораблей, наспех обмазывали их разогретой смолой.

Царевич Алексей предпринял очередную попытку уговорить отца взять его с собой в Константинополь.

Пётр, обычно грубый и решительный, перед мальчишкой только бледнел и мычал что-то неразборчивое, бросая на Егора умоляющие взгляды. Пришлось под благовидным предлогом залучить Алексея на самый край мола и поговорить с ним «как мужчина с мужчиной», наобещать чёрт-те чего, польстить, приврать, напустить разного цветного тумана…

— Ладно, я всё понял! — сдался, в конце концов, царевич. — Поеду с подполковниками Волковым и Соколовым обратно, на Москву. Тёте Александре и дяде Францу передам все секретные указания, присмотрю тайно за князем-кесарем — чтобы дров не наломал…

Вскоре, дождавшись устойчивого попутного ветра, «Крепость» в сопровождении других судов, могущих ходить под парусами, вышел в открытое и беспокойное Азовское море, держа курс на юго-запад. Через трое суток с левого борта показалась Тамань. Эскадра медленно и целенаправленно пересекла неширокий пролив, в виду древних стен Керчи «Крепость» произвел холостой пушечный выстрел, подавая условную команду на остановку.

Загремели якорные цепи, корабли, выстроившись в два относительно ровных ряда, замерли, слегка покачиваясь на мелкой волне.

— Ерунда какая-то — а не крепость грозная! — оторвавшись от окуляра подзорной трубы, презрительно объявил Пётр. — Ни фортов тебе, ни бастионов! Стены и башни даже обвалились местами. Тоже мне, твердыня! А у самого причала болтаются всего четыре корабля серьёзных…

— Мин херц! — обрадовался Егор, наблюдая за берегом в свою подзорную трубу. — А турки-то засуетились, вона, сколько их высыпало на стены — чисто клопов на московском постоялом дворе! Все в шароварах разноцветных, ручонками размахивают…

Ещё через час к борту «Крепости» подошла одномачтовая фелюга с низкой посадкой и приняла на борт Егора и Алёшку Бровкина, разодетых по последней европейской моде: с многочисленными перстнями, оснащёнными крупными самоцветами, на пальцах и драгоценными брошами, воткнутыми в отвороты камзолов и нагрудные кружева, на левом боку у каждого болталось по длинной шпаге — в богато украшенных ножнах.

— Чисто ёлки новогодние, которые мы видели в Амстердаме! — восторгался Пётр. — Только жарко сейчас, вспотеете… Ну-ка духами побрызгайтесь иноземными. Больше лейте, не жалейте! Вы там, други мои, ужо, в грязь лицом не ударьте! Несите чушь всякую, важность напускайте… Главное, чтобы они эскадру пропустили мимо крепости — без единого пушечного выстрела. Как ты, Прокофий, говорил-то тогда, в избе у Апраксина?

— Удивить надо османов! — словно поцарапанная грампластинка, басом забубнил Возницын. — Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток — дело тонкое…