Авантюрист на поводке (СИ) - Лена Тулинова

бывший комиссар. – Всё, в чем я виноват – это что поддался на уговоры жены и ушёл, воспользовавшись случаем – думал, что на спаде своей карьеры будет легче расстаться с работой. Мне надо было сначала разобраться с проблемой твоей травли, Макс. Вот тут ты меня прости.

– Не представляю, как бы вы разобрались, комиссар, – пробормотала Макс.

– Ну, если постараться… Но Жаннет была против, она не оставила мне выбора.

– Вы должны были выбрать, – ответила Макс. – Семья – это важно.

– То-то у тебя её до сих пор нет, – усмехнулся Бланшетт.

Она бы обиделась, но ведь на правду не обижаются.

– Вы мой старый товарищ, Анри, – сказала Макс. – А это уже почти семья.

– А ты мой старый товарищ, Макс, – ответил Анри. – Но так как я старее, чем ты, то позволь дать совет.

– Валяйте, комиссар, – ответила она с усмешкой.

– Не убегай от разочарований. От всего плохого не спрячешься и всех бед не избежишь. Напоровшись один раз на какую-то боль, не стоит прятаться в кокон на всю жизнь.

– А если не один раз?

Комиссар прищурился и пригладил усы.

– Хочешь от меня избитых выражений?

Он наклонился и поднял букет, из которого вытащил розу. Крупную нежную розу на коротком стебле – его обрезали, чтобы придать букету округлую форму.

– Смотри. Вот роза, вот шипы. Они всегда вместе. Так и радость жизни всегда рука об руку с печалью. Нет никакого смысла прятаться и избегать чего-то хорошего, боясь, что следом придёт что-то плохое. Надо лишь принимать хорошее с благодарностью и радоваться.

– А плохое?

– А плохое стараться поскорее пережить, зная, что хорошее тоже бывает и что оно ещё встретится, – Бланшетт протянул Макс розу, а потом и весь букет.

– Угу, – уныло сказала Макс.

Легко ему говорить… Когда он ушёл со службы – то хотя бы смог выйти на пенсию, а дома у него была жена и дети. Это сейчас они с ним разъехались, а раньше-то были! А Макс ушла буквально в никуда.

– Ты могла и не уходить, – словно подслушав её мысли, сказал Бланшетт. – Если бы осталась – то пережила это, а может, и набила парочку особенно маслянистых рож.

Макс вдруг разобрал смех. Она представила эти рожи. Одна, правда, была вполне милая, и с этой рожей даже водились кое-какие отношения, зато другая, распустившая сплетни, сразу показалась на редкость гадкой. Хотелось поскорее уйти, чтобы больше не видеть ни того, кто это всё затеял, ни тех, кто поддерживал травлю. Не хотелось ни доказывать что-то, ни разбираться, просто хотелось уйти и больше никогда не видеть всех этих «маслянистых рож».

– Спасибо вам, Анри. Я подумаю над вашим советом.

– И еще, Макс… Жерар Мильфей не лучший выбор для того, чтобы завести новые отношения, но если уж ты за это взялась – то доведи до ума. Мне сегодня показалось, что за этот самый ум он вполне готов взяться – по крайней мере, парочка случаев из прошлого уже убедила Мильфея, что он двигался по неверной дорожке. Поэтому… Вот тебе мой наказ: оставайся с ним, только если он действительно будет порядочно себя вести. Если же нет – то ты, полагаю, знаешь, к кому обратиться, чтобы его упекли за решётку.

– Странный совет от полицейского комиссара: взяться за доведение до ума какого-то ловкача, – хмыкнула Макс.

– Он вполне готов побыть хорошим мальчиком, – подмигнул Анри.

Что ж, Макс только улыбнулась и попрощалась с комиссаром, да так и не ответила на его вопрос:

– Ты изменилась. Как будто стала мягче! Когда я снова увижу ту самую жёсткую, сильную и сердитую женщину, а, Макс?

Но, вернувшись домой и упав на кровать, произнесла ту самую фразу, которую не понял Ролан:

– Больше – никогда!

ГЛАВА 40. Желаемое и желанное

Четырнадцатого февраля в Монпансьеле обычно не так уж и тепло. Во всяком случае, не настолько, чтобы отправиться на свидание налегке, не кутаясь в пальто. Но часов в шесть вечера солнце ещё не зашло, окатывая весь мир ярким янтарным светом, и на аллее напротив дома щебетали птицы, и вообще казалось, что уже не будет холодно, ветрено и сыро. Так что Макс, нарядившись, решила, что вместо ботинок нынче будут туфли, тёплые чулки на пару-тройку сезонов спрячутся в нижнем ящике комода, уступив место более тонким, на шею вместо шерстяного шарфа можно повязать тонкую косынку… И, конечно, обойтись без надоевшего за зиму берета.

– Вы настоящая красавица, мадемуазель. Не хуже вашей матушки, бабушки и прабабушки, – заметил Ролан.

– Брось, ты старый льстец, – отмахнулась Макс, не в силах отвести от своего отражения взгляд.

Светло-русые волосы, аккуратно подстриженные и уложенные, так красиво блестели, а голубовато-серые глаза не казались ни усталыми, ни водянистыми, как обычно думала о них Макс. На щеках, конечно, сиял яркий румянец – куда бы она от него подевалась? – но нынче он на редкость был ей к лицу. Наверное, потому, что к пыльно-розовой блузке она прицепила серебряную брошь с розовой шпинелью, и румянец перекликался с нежными оттенками ткани и камня.

Ролан ещё немного полюбовался вместе с Макс на её отражение, а затем подал пальто. Из кармана при этом выпал листок бумаги.

– Хм, интересно, как давно он там лежит? – спросила Макс и прочитала, что было написано на листке. – «В семь за тобой заедет Бени. Следуй его указаниям! Ж.М». Вот же ничего себе, щипаный ты артишок! Что за игры?

– Полагаю, это для того, чтобы было романтичнее, – деликатнейшим тоном заметил Ролан. – Мсье Мильфей показался мне романтиком. А вам?

– Я ему задам, этому пройдохе! – прорычала Макс, забывшая, что решила не быть такой злобной. – Я ему покажу р-романтику!

И, сунув листок в карман, поспешила выйти из дома, потому что на часах было уже без одной минуты семь.

Бени как раз подъехал и, выйдя из машины, открыл перед дамой дверцу. Макс ещё немного сердилась – наверно, от волнения, потому что других поводов для злости не было – и потому даже не поблагодарила немого слугу ловкача. Он ничуть не обиделся, но оставался невыясненным вопрос: как можно следовать указаниям того, кто ничего не может сказать.

– Куда мы едем? –