Дюна - Фрэнк Герберт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пауль глубоко вздохнул, взглянул на посеребренные луной скалы. Процитировал по памяти «Китаб аль-Ибар»:
– «Путешествуй ночью, днем же укрывайся в густой тени».
Перевел взгляд на мать.
– До рассвета еще несколько часов. Идти сможешь?
– Погоди немного…
Пауль сошел на усыпанный галькой и щебнем каменный «берег», вскинул на плечи рюкзак и подтянул лямки. Вынул паракомпас и принялся определять нужное направление.
– Хорошо, как только ты будешь в норме…
Она наконец оторвалась от скалы, чувствуя, как к ней возвращаются силы.
– Куда пойдем?
– Вдоль хребта. – Он махнул рукой.
– В глубокую Пустыню…
– В Пустыню фрименов… – прошептал он. И замер, пораженный отчетливо вставшим перед ним образом давнего видения – видения, явившегося ему еще на Каладане. Да, он уже видел эту пустыню! Но не совсем так. Образ был чуточку иным, как будто образ, хранившийся в памяти, при наложении на реальность несколько отличался от нее. Словно это изображение сдвинулось и он, оставаясь неподвижным, видел его под другим углом.
«Вот оно что – в том видении с нами был Айдахо, – вспомнил он. – Но теперь Айдахо мертв…»
– Ты знаешь, куда нам идти? – Джессика неверно поняла его колебания.
– Нет, – ответил он. – Но это не важно. Пойдем.
Он расправил плечи под лямками и пошел расщелиной, проточенной песком в камне. Расщелина вывела их на ровную каменную поверхность, к югу переходившую в лестницу из скальных террас.
Дойдя до первой из этих ступеней, Пауль вскарабкался наверх. Джессика следовала за ним.
Она видела, как путь превратился в череду препятствий, каждое из которых требовало внимания, – то это были занесенные песком углубления в камне, где их шаги замедлялись, то резавший руки отточенный ветрами карниз, то еще какое-нибудь препятствие, – и всякий раз приходилось решать: обходить или пытаться преодолеть?.. Рельеф задавал свой собственный ритм. Говорили они теперь только по необходимости, и голоса звучали хрипло от страшной усталости.
– Осторожно, тут песок осыпается…
– Не стукнись – карниз низкий…
– Не выходи из тени гребня – луна в спину, мы будем слишком заметны…
Наконец Пауль остановился у изгиба каменной стены, взвалил, не снимая, рюкзак на узкий выступ.
Джессика прислонилась к стене подле него, радуясь передышке. Она услышала, как Пауль сосет воду из трубки дистикомба, и тоже глотнула. Оборотная вода имела неприятный привкус – солоноватой была, что ли, – и Джессика вспомнила воду на Каладане. Взметнувшаяся ввысь струя огромного фонтана дугой обрамляет синеву неба… а она никогда не задумывалась о том, какое это богатство – столько воды… тогда она думала не о самой воде, а только о форме струи, ее блеске, звуке…
Остановиться… отдохнуть… отдохнуть по-настоящему…
Милосердие, подумала она, это возможность остановиться. Нет такой возможности – нет и милосердия.
Пауль заставил себя оторваться от стены, повернулся и зашагал вверх по склону. Джессика со вздохом последовала за ним.
Потом они спустились на широкий карниз, огибавший гладкую скалу. Вновь их вел за собой рваный ритм неровного рельефа.
Всю сегодняшнюю ночь, казалось Джессике, все разнообразие заключалось лишь в размерах того, на что они наступали и за что хватались – скалы, камни, гравий и галька, песок – покрупнее и помельче, тончайшая пыльная пудра…
Эта пудра забивала носовые фильтры – то и дело приходилось их продувать. Мелкая галька и крупный песок на гладком камне катались под ногами – сделав неосторожный шаг, тут легко было упасть. Каменные осколки резали. А вездесущий песок, занесший каждую ямку, буквально хватал за ноги.
Внезапно Пауль остановился на скальном карнизе и придержал мать, которая по инерции ткнулась в него и чуть не упала…
Он повел рукой налево. Проследив за его жестом, Джессика увидела, что в двух сотнях метров под обрывом, на который они вышли, начиналась Пустыня – застывший океан песчаных волн, посеребренных луной. Их гребни – углы и плавные изгибы, начерченные тенями по светлому песку, – убегали вдаль, к теряющимся в ночи очертаниям следующей скальной гряды.
– Открытая Пустыня, – прошептала она.
– Придется переходить тут, – отозвался он. – Далековато… – Его голос глухо звучал из-под фильтра-респиратора.
Джессика посмотрела налево, направо – но повсюду под ними был лишь песок.
Пауль же глядел вперед – туда, где тени дюн неспешно следовали за быстрой арракийской луной.
– Километра три-четыре, – сказал он.
– Черви… – проговорила она.
– Наверняка.
Она вдруг особенно сильно почувствовала свою усталость, боль в мышцах, заглушающую все остальные чувства.
– Может быть, отдохнем и поедим?..
Пауль скинул рюкзак, сел, прислонившись к нему. Джессике, чтобы сесть, пришлось опереться на его плечо. Потом она услышала, как он повернулся и роется в рюкзаке.
– Вот, возьми.
Он положил ей в руку две капсулы энергетика. Его ладони были очень сухими.
Джессика проглотила капсулы, запив их скупым глотком конденсата из трубки дистикомба.
– Выпей всю воду, – посоветовал Пауль. – Это аксиома: хранить воду лучше всего в собственном теле… Это поддерживает и придает силы. Доверься своему дистикомбу…
Она послушно осушила водяные карманы, чувствуя, как ее силы и в самом деле прибывают. Как мирно, как покойно было сидеть здесь, понемногу сбрасывая усталость… Ей вспомнились слова, сказанные как-то воином-менестрелем Гурни Халлеком: «Лучше сухой песок в тишине и покое, – чем дом, полный жертв и борьбы».
Джессика повторила эти слова вслух, для Пауля.
– Так говаривал Гурни, – отозвался он.
Таким тоном, подумала Джессика, говорят о мертвых. И скорее всего, сказала она себе, бедный Гурни действительно погиб. Те, кто служил Дому Атрейдес, или погибли, или были взяты в плен, или, как они, блуждали в безводной пустыне.
– У Гурни всегда была наготове подходящая цитата, – проговорил Пауль. – Как сейчас слышу: «И реки сделаю сушею, и предам землю в руки злым, и рукою иноземцев опустошу землю и все, наполняющее ее…»
Джессика зажмурилась – от того, как Пауль процитировал древнюю книгу, к ее глазам подступили слезы. Немного погодя Пауль спросил:
– Как ты… себя чувствуешь?
Она поняла, что вопрос относится к ее беременности.
– До рождения твоей сестры еще много месяцев. Я все еще… в форме.
Сказав это, она подумала, что говорит с сыном чересчур сухо, почти официальным тоном. Как сестра Бене Гессерит, приученная искать причины подобных странностей, она, поразмыслив, признала: «Я, оказывается, боюсь своего сына; я боюсь его… странности; я боюсь того, что он может видеть в нашем будущем, и особенно того, что он может рассказать мне об увиденном…»
Пауль, опустив капюшон на глаза, вслушивался в звуки ночных насекомых. Собственное молчание звенело в его легких. А в носу свербило… Пауль потер нос, вынул фильтры и почувствовал густой запах корицы.
– Где-то поблизости выход меланжи, – сообщил он.
Ветерок точно гагачьим пухом гладил его щеки, шевелил складки бурнуса. Это был спокойный ветер, он не грозил бурей – Пауль уже мог это чувствовать.
– Скоро рассвет, – сказал он. Джессика кивнула.
– Перейти участок открытого песка можно, – проговорил Пауль. – Есть сравнительно безопасный способ. Фримены так делают…
– Но… а черви?
– Во фримпакете есть манок-колотушка. Если установить его здесь, он на некоторое время отвлечет червя.
Она смерила взглядом освещенную луной пустыню между ними и следующим скальным гребнем.
– «Некоторое время» – это достаточно, чтобы пройти четыре километра?
– Может быть. Если звуки нашей ходьбы не будут отличны от естественных звуков пустыни – иначе мы привлечем внимание червя.
Пауль разглядывал открытую Пустыню, обращаясь к странной своей памяти о будущем и думая о загадочных намеках в руководстве фримпакета, связанных с манками и «крюками Подателя». И ему казалось странным, что мысли о червях вызывали у него лишь панический ужас. Он ощущал – это было где-то на краю его особого восприятия, – что червей следует уважать, а не бояться… если… если…
Он потряс головой.
– То есть нельзя допускать ритмичный шум, – сказала Джессика.
– Что? Ага. Да. Если порвать ритм шагов… ведь песок должен и сам по себе оседать время от времени. Двигаться. Не может же червь бросаться на каждый звук. Но перед этим нам надо как следует отдохнуть.
Он посмотрел на гребень за песчаной полосой – вертикальные тени от луны на нем отмечали ход времени.
– Через час рассветет.
– Где мы проведем день? – спросила она. Пауль, повернувшись, показал налево:
