Капитан Трафальгар. Наследник Робинзона. Радамехский карлик. - Андре Лори

Вероятно, в течение тех нескольких минут, пока «Эврика» была предоставлена самой себе, она успела настолько изменить свое направление, что мыс, замеченный марсовым матросом по правому борту, успел уже скрыться из глаз. Весьма разочарованный и огорченный этим обстоятельством, я собирался уже спуститься вниз, как вдруг страшный грохот пушечного выстрела раздался у меня под ногами, заледенив кровь в моих жилах.

В первый момент я не знал даже, что предположить, и чему приписать этот столь непредвиденный и неожиданный выстрел. У меня даже мелькнула мысль, уж не опрокинулась ли там внизу свеча, не произошло ли взрыва; мне показалось даже, что вот еще мгновение, и все мы взлетим на воздух… Но нет, это, оказалось, стрелял Белюш, которому вдруг вздумалось отпраздновать с наибольшей торжественностью свое освобождение от уз.

Видя, что бунтовщики в своей шлюпке находятся как раз на расстоянии пушечного выстрела от «Эврики», он решил, что лучшего случая избавить мир от таких негодяев ожидать трудно, и, не сказав, по своему обыкновению, никому ни слова, стащил брезент с нашей кормовой пушки, которая, как ему хорошо было известно, была заряжена, затем, наведя ее со тщательностью старого опытного артиллериста, пустил в ход свой фитиль, который он всегда имел при себе для зажигания трубки, и нимало не задумываясь, послал громадное ядро прямо в шлюпку — «в подарок этим негодяям», как он выразился на этот счет.

Результаты этого непрошенного подарка не заставили себя долго ждать. Я со своего возвышенного местоположения видел все как на ладони. Снаряд попал прямо в шлюпку, пробил ее и тут же пустил ко дну со всем, что в ней было.

— Славно! — воскликнул Белюш, — как видно, я еще не совсем разучился!… Для первого выстрела это совсем недурно!… Я рассчитывал попасть только со второго раза! — И все это он произнес своим обычным ленивым, протяжным голосом, который явственно донесся до меня.

А там, вдали, на серебристой поверхности освещенного луною моря, на том месте, где я всего несколько минут тому назад видел и показал Белюшу шлюпку с бунтовщиками, теперь не было ровно ничего.

Я спустился вниз, в сущности, далеко не довольный этой казнью, которую считал совершенно излишней, так как теперь бунтовщики уже не могли вредить нам, и потому, сойдя вниз, не мог не высказать этого Белюшу.

— Ба! — отвечал он довольно развязно. — Я беру всю эту ответственность всецело на себя. Неужели вы думаете, что эти парни, будь они на нашем месте, пощадили бы нас или церемонились бы с нами? Как бы не так!… А теперь, с вашего позволения, капитан, — продолжал он слегка насмешливым тоном, — я спущусь вниз да поднесу себе стаканчик вина: я его заслужил, право, заслужил. Ведь сегодня тридцать пять дней, как у меня не было во рту ни капли вина; эти разбойники не давали мне ничего, кроме воды… А воду Белюш не очень-то любит!…

И он направился своим обычным, раскачивающимся шагом в кают-компанию. А я, удостоверившись, что отец, укутанный одеялами, под влиянием свежего морского воздуха заснул спокойным сном, пошел сменить Розетту и Клерсину у руля. Обе они уже начинали уставать.

Вдруг Белюш выбежал на палубу с Флоримоном на руках.

— Мы горим! — крикнул он. — В трюме и между деками, везде полно дыма!… Как видно, негодяи, покидая судно, подожгли его!…

ГЛАВА XXI. Пожар на «Эврике»

Тушить пожар, конечно, нечего было и думать: нас было слишком мало, чтобы даже попробовать сделать что-нибудь, тем более, что все уже было полно дыма. Я успел в этом убедиться, добежав до матросского помещения и снова предоставив руль на попечение Розетты.

По всей вероятности, бунтовщики, покидая «Эврику», подожгли смоляной склад в носовых камерах трюма, так как вместе с дымом распространялся и сильный смолистый запах, вследствие чего матросское помещение и пространство между деками были уже почти недоступны. Я в этом тотчас же признал дело рук Вик-Любена: такая мысль могла зародиться только в его голове. Сжечь всех нас живьем в открытом море, — да, это было мщение, достойное его черной души!…

И вспомнив, что в настоящий момент негодяй получил уже свое возмездие, я перестал негодовать на Белюша, который таким образом являлся орудием возмездия в руках Вечного Правосудия. Первой моей заботой было по крайней мере предотвратить возможность взрыва — и я со всех ног кинулся в капитанскую каюту, уже полную дыма. Один за другим я схватывал бочонки и кидал их через открытый иллюминатор в море. Небольшое количество пороха рассыпалось по неосторожности на полу, но я стал собирать его руками, выбрасывая за окно.

На это потребовалось довольно много времени, а когда все это было сделано, я хотел спасти для Розетты ящик с драгоценными камнями, оставшийся на дне тайника, или же хоть захватить несколько пригоршней золота, которым был наполнен доверху большой сундук. Но было уже поздно. Дым сгущался с минуты на минуту; мне нечем уже было дышать. В тот момент, когда я, как обезумевший, выбежал на палубу, я едва было не задохнулся.

Что же касается останков Жана Корбиака, то их уже не было видно: черный дым окончательно заволакивал все.

В помещении между деками, где я хотел пробежать, пол был уже совершенно накален, и я вынужден был бежать со всех ног. Из среднего люка вырывались громадные клубы едкого, удушливого дыма.

Внизу уже слышался вой пламени и треск самого остова корабля. Теперь уже десятки насосов с сотней дюжин рабочих рук ничего не могли бы поделать против пожара, свирепствовавшего с невероятной яростью, а у нас не было даже и ведер… Да и что могли поделать пять человек, считая в том числе Розетту и Клерсину, так как отец мой и маленький Флоримон не могли идти в счет?!

На палубе я застал всех довольно спокойными: Розетта по-прежнему стояла у руля, добросовестно исполняя обязанность рулевого; Клерсина сидела подле моего отца с Флоримоном на руках. Белюш ходил по палубе, как бы отыскивая что-то, чего он не находил. Ветер между тем начинал заметно свежеть, луна спряталась за горизонтом.

— Все кончено! — заявил я, вернувшись на палубу. — Не позднее, чем через четверть часа, пламя проберется сюда… Киль уже представляет собой сплошную раскаленную печь…

Я обратился к отцу за советом, но Розетта услышала мои слова.

— Что из того! — проговорила эта бесстрашная девушка, — не все ли нам равно, будет ли это через четверть или через полчаса?! По крайней мере мы умрем все вместе и в тот же день, как и дорогой мой отец, умрем свободные и под открытым небом!…

Но две слезы, выступившие на ее ресницах, казалось, противоречили ее словам. Сердце мое надрывалось при этих словах, которыми она, несмотря на все свое мужество и стоицизм, не могла не почтить свою молодую жизнь, расставаясь с ней так преждевременно, в полном рассвете своей молодости, красоты и надежд на счастливое будущее!