Великое Предательство:Казачество во Второй мировой войне - Вячеслав Науменко

Я подошел к майору Иванову. Он был сильно расстроен, так как не понимал, что же будет дальше. Сделав еще раз перекличку, он пошел с докладом к капитану Самиту о том, что люди готовы.

Капитан выслушал его и, так как было время обеденное, приказал людей отпустить на обед, а в 2 часа опять их построить. В разговоре с капитаном Самитом, майор Иванов сказал ему:

— Мое сердце говорит, что вы отправляете нас Советам. Капитан Самит снял с себя крест, поцеловал его и сказал:

— Ни в коем случае мы вас Советам не отдадим.

Иванов, как человек очень религиозный, поверил клятве и целованию креста. Возвратился он к строю в веселом настроении, стал перед ним и радостно объявил, что капитан Самит поклялся перед крестом, что Советам никто выдан не будет.

— Сейчас разойдитесь на обед до двух часов, а в два часа построиться на этом месте.

Люди разошлись, а нас несколько человек пошли с Ивановым в его канцелярию. Когда мы там начали разговаривать о возможности выдачи, то майор не пожелал нас слушать и приказал покинуть его канцелярию.

В два часа 180 человек были в строю. Майор Иванов сделал им перекличку и по приказанию английского коменданта вывел за ограду лагеря.

До двухсот английских солдат охватили их кольцом и повели по направлению к клетке «4Б», в которой все мы были раньше и которая была от нашей клетки на таком расстоянии, что оттуда до нашего слуха доносились голоса.

Когда они были введены в клетку, то было приказано составить список тех, кто имел кровати в нашей клетке, с указанием номера палатки. Список был составлен и к вечеру койки перевезены.

Это успокоило людей и они решили, что будут вывезены в Англию. В 10 часов вечера было получено распоряжение капитана Самита, чтобы завтра кофе был выдан в три часа утра, а в четыре будет посадка в автомобили.

Н. П. К.

С Лобысевичем я встретился в примитивном лагере возле Венеции. Это случилось в средних числах мая 1947 года, когда Лобысевич и казаки его полка перебрасывались англичанами с севера Италии на юг. На следующий день нас посадили в грузовики и куда-то повезли. Я ехал в одном грузовике с Лобысевичем и его денщиком.

По дороге все семейные волновались о судьбе своих жен и детей, с которыми их разлучили. Жара, пыль, духота; ни еды, ни воды! За весь день сделали остановку на пятнадцать минут у какого-то небольшого населенного пункта. Ночевали в поле рядом с сербскими добровольцами группы генерала Мушицкого.

Утром добрались до Форли. Здесь встретились с семеновцами (полк «Варяг»).

В связи с этим у некоторых офицеров, а может быть, и у самого Лобысевича, возникла мысль о присоединении к этому полку.

Полковник Лобысевич собрал офицеров своего полка и сказал приблизительно так:

— Хочу услышать мнение, что нам делать? Здесь семеновцы. Давайте просить англичан, чтобы нас соединили с ними. Они антикоммунисты, возвращаться на родину не желают, а мы откололись от наших главных сил и нас маловато.

Дальше Лобысевич высказался, что англичане не должны нас рассматривать как военнопленных, так как он от имени полка подписал с итальянскими партизанами и английским офицером связи при них «перемирие».

— Наш полк, — сказал он, — мог наделать больших неприятностей англичанам, но мы, подписав договор, фактически открыли им фронт. Вот бумага, которую подписали англичане и итальянцы.

Если память не изменяет, «этот документ» был написан химическим карандашом на клочке бумаги, примерно в пол-листа.

— Англичане должны с ним считаться, — продолжал Лобысевич. — Мы приложим к просьбе этот «документ» или сошлемся на него и будем просить о соединении с «Варягом». Если придется воевать, то с ним мы представим более крупную силу.

После этих его слов раздались довольно редкие возгласы одобрения, наряду с предложением «пошлепать мозгами». При дальнейшем обсуждении этого вопроса было установлено, что полк «Варяг» принадлежит к эсэсовским формированиям, которые рассматриваются англичанами как опричники фюрера, а потому, соединившись с ними, можно оказаться в тяжелом положении.

Решено было о присоединении к семеновцам не просить, но имеющийся у Лобысевича «документ» предъявить англичанам, так как это может оказать какое-нибудь изменение к лучшему в нашей судьбе.

Была составлена «декларация», обращенная к английскому командованию. В ней подчеркивалась исконная демократичность казачества и объяснялось, почему мы были с немцами: потому, что мы антибольшевики. Ссылаясь на бумажку, которую Лобысевич упорно называл «перемирием», мы говорили о лояльном и дружеском отношении к союзникам еще с 1914 года и гражданской войны.

Написали, прочитали, подписали и разошлись рассказать казакам, наивно думая, что сделали шаг, который улучшит наше положение. Между прочим, то обстоятельство, что нам здесь давали английский паек, некоторыми было истолковано как особый акт внимания англичан.

Показать им «документ о перемирии» так и не удалось, так как примерно через час после окончания собрания у лагеря появилось группа женщин. Оказалось, что это были казачки, перед этим разъединенные с мужьями.

Лобысевич и другие, узнав, что их жены находятся в том же лагере, всей группой отправились к англичанам, чтобы просить о соединении с ними. С Лобысевичем «ушел» и «ценный документ о перемирии». За старшего группы остался какой-то сотник. Через два дня нас отвезли в Анкону.

(Как было сказано в статье «Конец 3-го Запасного полка», этот полк в Форли был разделен на три части, и дальше говорится именно о третьей его части в составе примерно четырехсот человек, в число которых вошло со-рок-пятьдесят старых эмигрантов.)

В Анконе переночевали, а утром нас построили и повели к выходу из лагеря. Там какой-то американский майор обратился к нам на русском языке и предложил всем, кто до войны проживал вне СССР, в разных других странах Европы, остаться здесь и присоединиться к группам тех народов, среди которых они жили.

В этом лагере находилась дивизия «Евгения Савойского», сформированная из немцев-добровольцев жителей Югославии. Здесь же были небольшие группы сербов и словенцев и крупная группа хорватов.

Нас, оставшихся здесь, было человек двадцать, среди которых человек пять бывших подсоветских, показавших, что они эмигранты.

В дальнейшем я встретился с Лобысевичем месяцев через девять. Встретились в лагере Бари, откуда нас перевезли в Ричионе для окончательной разбивки на категории. Поезд вкатился за проволоку. Нас окружили англичане с дубинами.

Комиссия английских офицеров пропускала нас по одному и сообразно с каким-то списком. Всех, кто относился к букве «Б» задерживали в лагере военнопленных, а с буквой «А» посылали в поезд и отвезли в лагерь для гражданских лиц.

Лобысевич остался в Ричионе, а я поехал в Реджие-Эмилию вместе с моим сыном, которого я в течение восьми месяцев искал по всей Италии.

Оставшихся в Ричионе (поселок при Римини) сортировали на все манеры. Незадолго перед выдачей, Лобысевича отправили в больницу. Он находился там без всякого надзора и мог даже не бежать, а просто и спокойно уйти в любой момент, но он этим не воспользовался, а, вернувшись в лагерь, рассказывал: «Англичане нарочно отправляли меня в госпиталь. Они еще раз хотели убедиться в том, что мне можно верить и я вскоре получу в командование полк».

Такие рассуждения раздражали его молодую жену из парашютисток, и она разражалась самой непристойной бранью.

Какое-то затмение нашло не только на Лобысевича, но и на многих других. Тот же кубанец А. Г. Денисенко сообщает интересные сведения о том, что некоторые русские священники, признавшие главенство Папы римского (Руссикум), знали о предстоящей выдаче, но никого не предупредили.

В начале мая 1947 года он был старшим группы русских в гражданском лагере вблизи Рима. Живо интересуясь судьбой своих соотечественников, он часто бывал в Риме, и вот однажды к нему на улице подошла женщина, тоже из признавших главенство Папы, и сказала:

— Я знаю, что Вы заботитесь о русских, поэтому я хочу сказать Вам, что сегодня приехал из Ричионе, из лагеря, священник и говорил, что русских пленных выдадут советам.

— Какой священник?

Женщина назвала имя, но я его не могу сейчас припомнить, Владимир или Всеволод.

— Кому он говорил и где?

— Отцу Филиппу в Руссикуме.

— Вы не ошиблись?

— Могу перекреститься в том, что говорю правду.

Что же было делать? С группой сидевших в Ричионе я и мои друзья были связаны кровно. Мы на случай их бегства приготовили место убежища у сербов. Лично я составил инструкцию для устройства систематических побегов группами по три-четыре человека. Это инструкция была послана месяца за полтора-два до дня выдачи майору Иванову и другим, но они отказались бежать.