Десятый самозванец - Евгений Шалашов

При рассказе о погибшей от рук недоброжелателей жене в голосе Акундинова прозвучало горе…

— Бедный, — сочувственно погладила синьора его по руке. — А зачем им это нужно?

— Видимо, боялись, что начну претендовать на трон. Царь умер, а новый — слишком юн. Потом меня отправили воевать с татарами. Ну а там — в плен попал, да в Турцию меня и продали. Спасибо, братья-славяне прознали, что я русский царевич, бежать помогли. Ну вот, теперь я здесь… И мне в Россию нужно вернуться, чтобы на трон сесть. Ведь мой отец — государь всея Руси — был свергнут с трона незаконно, незаконно и не по чину пострижен в монахи, увезен в польский плен и уморен голодом. Но, скажу я вам, мой отец и государь не отказался от своих прав на престол ни под пытками, ни перед смертью! Русский же трон был узурпирован Захарьиными, что взяли себе фамилию Романовых. Тетка ихняя женой царя Иоанна Грозного была, так у ее отца имя такое было — Роман! Знаете, почему Романовы на стол-то царский сесть сумели?

— Кажется, — неуверенно сказала синьора, — их законно избрали лучшие люди из трех сословий.

— Как же, законно! — возмутился Акундинов. — Да Романовы-то эти — ставленники казаков-разбойников. Князь Пожарский, мой родич, что Русь от ляхов освободил, Романовых на престоле видеть не хотел. Так ведь они что удумали-то! Казаки в день выборов воз дров около дома Пожарского раскатили, так что князь и выехать не сумел… Вот Мишку-то на престол и выкликнули. Нет, синьора, я — не изменник и не предатель. Пока был жив государь Михаил, коему я присягу давал, я бы против него не выступил. Пусть присягу я давал тогда, когда мне было совсем мало лет, и я даже не знал тогда, кто я таков, но все же… Присяга есть присяга! И пусть неладно, пусть плохо, но Михаил стал царем по воле сословий. Но сын-то его тут при чем? Я, как законный наследник, хочу вернуть трон себе.

Кажется, синьора не поняла и половины из того, что ей рассказывал Тимофей. Вместо слова «воз» пришлось использовать итальянское слово «фашина». А вместо «усадьбы» — «замок». Кажется, Олимпия уверовала в то, что ров перед замком Пожарского был завален фашинами, а кавалерия, перейдя ров, захватила оного князя в плен…

— Синьор Джованни, — сказала женщина неспешно и как бы взвешивая слова, — что же я, старая женщина, могу сделать для вас? У меня нет ни армии, чтобы возвратить вам престол, ни средств, чтобы нанять войско. Тем более, что сегодня во всей Европе не найдется наемников, которые бы согласились сражаться. Последняя война католиков и гугенотов унесла столько жизней, что многие государства обезлюдели. В германских княжествах разрешено многоженство…

— Госпожа Мадалькини, — сказал Тимофей по-русски, чем вызвал улыбку на лице у собеседницы (не иначе, по-итальянски это звучит по-другому!), — я знаю, что вы в хороших отношениях с его святейшеством. Я не прошу войск. Не прошу денег. Ну, за исключением собственного содержания (добавил он как бы между делом), а хочу только, чтобы вы замолвили за меня слово перед синьором папой. Мне нужно признание моих прав на престол его святейшеством. Имея такую поддержку, я найду себе сторонников быстрее, чем без нее.

Титул «синьор папа» опять вызвал мимолетную улыбку у Папессы. Но, так же быстро согнав ее с губ, она строго спросила:

— Синьор Каразейский, а где доказательства, что вы — сын русского царя?

— Как где? — удивился Тимофей, вытаскивая на свет божий многострадальную грамотку. — Вот. Тут все сказано.

— Прекрасно, — кивнула синьора Олимпия. — Прочтите…

Перевод не занял много времени. Сложность вызвало лишь слово «наместник». Начал было объяснять, что так зовут на Руси губернаторов, но сам запутался. Плюнул и сказал, что он был пожалован в синьоры Вологодчины и Великопермии. Синьор — конечно, не совсем то, что наместник, зато — красиво и почти по-итальянски…

Синьора Олимпия выслушала очень внимательно. Даже покивала в некоторых местах. Но вынесенный вердикт был подобен ушату холодной воды…

— Простите, синьор, — зачем-то извинилась она. — Вы знаете, кем был его святейшество до того, как стать папой? Нет? Так вот, Джованни Баттиста Памфили был правоведом. И он даже добился ученой степени магистра права.

— И что с того? — не понял Тимофей.

— А то, дорогой синьор Джованни, — в этом документе действительно сказано, что некий, э-э… Иоанн назначен синьором земель Волок… Волог, — сморщилась она, так и не выговорив. — Ну, с каким-то головоломным названием. И скорее, не синьором, не властителем, а… — уточнила Олимпия, — управляющим этих земель. И пусть Иоанн даже и является сыном царя Базилио, но, скажите на милость, где документы о том, что он — это вы?

— Что-то я в толк не могу взять… — честно ответил Тимофей, пытаясь одновременно перевести на родной язык слова синьоры и понять, что же она такое ему сказала…

Олимпия, поняв затруднение гостя, попыталась объяснить более доходчиво:

— Синьор, нужны доказательства того, что вы — сын царя.

— Какие доказательства? — несколько опешил Тимофей. — А грамота? Грамота-то с печатями — не доказательство?

— Нет, — терпеливо сказала синьора, стараясь говорить помедленнее. — Его святейшество, как юрист, потребует выписку из метрических книг, в которой должно быть сказано, кто ваш отец и кто ваша мать. Естественно, документы должны быть заверены.

— Так, синьора… — чуть было не ляпнул Тимоха, что у них никаких метрических книг не водится[58] и он, например, не знает точного своего дня рождения, а лишь день ангела. Вовремя прикусил язык, вспомнив, что рождение царских детей заносится в погодную летопись. Но попытался объяснить: — Синьора, я был рожден от царя и от простой дворянки. Посему мое рождение остается в тайне…

— Стало быть, вы — бастард, — со смесью жалости и брезгливости сказала Олимпия. — Но тогда помимо этих документов требуется еще и документ о признании вас законным сыном. А также — документ о том, что государь признает вас своим наследником. А пока вы имеете только документ, подтверждающий то, что некоего Иоанна Каразейского покойный царь Мишель признает сыном царя Базилио Шуйского.

«Ох ты, да ни хрена себе!» — ошалел от европейских обычаев Тимофей. Зато стало понятно, почему в Польше и в Молдавии к его словам относились как-то… несерьезно. Ну а вот болгары и сербы верили безо всяких бумаг. Эх, знать бы раньше, так наделали бы они с Косткой еще и не таких бумажек-то! Ну да еще не поздно… Найти только нужно такого же прохиндея, как Костка…

— Значит, бумаги… — сказал Акундинов, обращаясь не то к синьоре, не то к отсутствующему Конюхову, о судьбе которого он так ничего и не узнал (по правде-то говоря, и не узнавал).