Свирепая клятва - Моника Кейн

Мышцы на челюсти Белова напряглись, когда он зажал конверт между двумя пальцами.

— У меня есть доказательства.

— Оставь историю, меня не интересуют объяснения. — Он может быть грозным, но я не позволю ему сидеть здесь и кормить меня ложью.

— Алена, — приказывает он. — Посмотри на меня. Разве ты не видишь физического сходства? — Я медленно поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом, вглядываясь в его черты. Действительно изучаю их.

Наши глаза одинакового глубокого синего оттенка, но это ничего не значит. И да, у нас обоих темные прямые волосы — но это обычная русская окраска.

Какой-то голос напоминает мне, что у папы были светло-русые волосы и темно-карие глаза, что резко контрастирует с моим цветом. Ни отец, ни мать не отличались высоким ростом, а я… как и Белов. Но именно его челюсть и подбородок поразительно похожи на мои собственные. Острые и четко очерченные.

Волна тошноты накатывает на меня, желчь подкатывает к горлу.

Я не хочу, чтобы то, что он мне говорит, было правдой. Это не тот человек, которого я хотела бы знать, а тем более называть отцом. Как бы то ни было, у меня был отец, которого я любила. Этот человек может идти к черту.

— Неважно, какие у тебя есть доказательства, я не заинтересована в том, чтобы узнать тебя. Так что давай, пожалуйста, закругляться, и я смогу вернуться к своей жизни.

Белов откидывается в кресле, бесстрастно скрещивает ноги, как будто мои слова ничего не значат.

— У меня был роман с твоей матерью, когда мне было восемнадцать лет. Я был охранником в доме твоих родителей. Твой отец в то время работал в Братстве Иванова, и его не было дома. Твоя мать была одинока. — Он пожимает плечами. — Роман был коротким. Вскоре после его окончания твои родители переехали в Америку.

Мои брови сошлись. Хронология прослеживается. Мои родители переехали в Бруклин, когда моя мать была беременна мной. Мой отец должен был расширять Братву Иванова в США, но вместо этого он встретил Сержа Козлова и помог ему основать Братву Козлова.

— Я не знал, что Мина беременна, если бы знал… — Выражение лица Белова напрягается, как будто он за что-то хватается. — Я узнал о твоем существовании, когда тебе было семнадцать лет, вскоре после смерти Кирилла. Я познакомился с Сержем Козловым на вечеринке, он показывал мне фотографии своих ребят, и на одной из них была ты. Как только я увидел тебя, понял твой возраст и личность твоей матери, я понял, что ты — моя плоть и кровь.

— Нет. — Я яростно замотала головой. — Почему моя мать не сказала мне? — Вдруг ко мне приходит старое воспоминание, воспоминание о том, как я сидела у маминой кровати, когда я думала, что она бредит.

— Твой отец… Алена, ты должна быть осторожна с ним, — шептала она. — Держись подальше от России.

Я встала и зашагала по комнате. Платье прилипло к спине, влажное от пота. В голове крутятся вопросы. Знала ли моя мать, что я от Белова? Знал ли отец?

Максим встает и открывает окно, видимо, почувствовав мое нарастающее беспокойство. Сидя на краю стола, он ровным голосом продолжает.

— Я подошел к твоей матери, спросил, есть ли шанс, что ты моя. Она отрицала, но я человек влиятельный, и я нашел способ подтвердить это с помощью ДНК. — Белов протягивает мне запечатанный конверт. — Доказательство, — просто говорит он.

Конверт тяжело ложится в мою руку. Это как ящик Пандоры. Открыв его, невозможно вернуться в блаженное неведение. Но жизнь в отрицании — уродливая штука. Дрожащими руками я вскрываю конверт. Первый лист бумаги — результат теста на отцовство. Одна фраза впечатывается в мой мозг, когда я просматриваю страницу — положительное совпадение.

Предательство разрывает меня, правда теперь неоспорима. Стиснув зубы, я перехожу к другому документу — письму, написанному безошибочным почерком моей матери.

Максим,

Как ты уже понял, Алена — твоя дочь. Я искренне полагала, что незнание истинного характера ее отцовства идет ей на пользу. Однако, раз уж ты навязал мне эту идею, мы должны найти взаимопонимание.

Кирилл очень дорожил Аленой и воспитывал ее как родную. Алена отвечала взаимностью на эту любовь к своему папе — его уход из жизни оставил ее эмоционально разбитой, и я глубоко обеспокоена тем, что любые дальнейшие нарушения в ее жизни могут существенно повлиять на ее психическое и эмоциональное здоровье.

Поэтому я прошу тебя уважать мои пожелания и воздерживаться от любых контактов с Аленой до достижения ею 25-летнего возраста.

Пожалуйста, пойми, что моя просьба не означает отрицания твоих прав как отца. Напротив, это попытка оградить нашу дочь от ненужных эмоциональных потрясений до тех пор, пока она не станет достаточно взрослой, чтобы понять и справиться с их последствиями.

Я верю, что ты будешь уважать мои желания и поставишь интересы Алены превыше всего.

С уважением,

Мина

Я разрываю письмо на мелкие кусочки, и осколки рассыпаются по полу. Белов смотрит на меня со стоическим выражением лица. В груди полыхает ярость, горячая и всепоглощающая. Злость на маму за то, что она позволила мне жить во лжи, на папу за то, что он позволил моей маме уйти в чужие объятия. Но больше всего я зла на Белова за то, что он выследил меня, как зверя, только для того, чтобы выплеснуть это дерьмо.

— Даже если ты мой отец, я не хочу, чтобы ты был в моей жизни. Если бы ты обратился ко мне по-другому, может быть, я бы и задумалась. Но так? Нет. Спасибо за уважение к желанию моей матери, но сейчас я хочу домой.

На лбу Белова появляются глубокие морщины.

— Боюсь, что это невозможно.

Я скрещиваю руки на груди.

— Почему?

— Как ты и сказала. Я выполнил пожелание твоей матери. Я ждал, пока тебе исполнится почти двадцать пять, позволил тебе жить полной жизнью на своих условиях. Но теперь пришло время занять достойное место моей дочери. Ты — моя единственная наследница, и как таковая, ты будешь помогать руководить моей империей. И однажды она станет твоей.

Нет, черт возьми.

— Подумай о том, чтобы найти себе жену и произвести на свет еще одного наследника, потому что этот тебя не интересует.

Я начинаю пятиться к выходу, но слова Белова останавливают меня.

— Ты меня не поняла. Я не прошу, я приказываю. — Голос у него низкий и спокойный, но в нем чувствуется смертельная острота.

— Ты не можешь заставить меня стать твоей дочерью, присоединиться к