Отрок.Покоренная сила - Евгений Красницкий

Разумеется, в Мишкином переводе на древнерусский язык получилось корявенько, и пушкинской иронии Юлька, похоже, не уловила, но была очарована.

– Красиво как… «И ежели его подруга мила, как ангел во плоти…» – Юлька надолго замолчала, о чем-то задумавшись, потом спросила: – Это тоже из книг?

– Да, был такой поэт… э-э… книжник. Александром звали. Он много красивых стихов написал.

– А еще помнишь?

– Помню, только… он ведь не по-нашему писал, переводить надо. Я потом переведу, почитаю тебе еще.

– А это ты для своих ребят перевел?

– Сначала думал, что для них, а потом понял, что им это не годится. Ты первая услышала. Понравилось?

– Еще бы! – Юлька помолчала, потом тихо повторила еще раз: – Мила, как ангел во плоти… Разве такое бывает?

– Бывает. Александр толк в любви знал. Из-за любви и погиб на поединке.

– Он что, воином был?

– Нет, но оружием владел отлично, много поединков выиграл.

– Расскажи еще про него.

– Предки его были из жарких стран, но сам он жил на севере в… землях Великого Новгорода, хотя и путешествовал много…

Рассказывать биографию Пушкина, адаптируя ее к понятиям XII века, оказалось совсем не просто. Мишка часто запинался, не зная, как описать элементарные, казалось бы вещи, и в конце концов понес откровенную отсебятину. В результате получилась какая-то совершенно чумовая смесь Садко и Айвенго, к Пушкину ни малейшего отношения не имеющая. Но Юлька заслушалась, а когда «франкский рыцарь Дантес» все-таки смертельно ранил «боярина Александра», даже грустно вздохнула.

Между тем рейсы от реки к огороду продолжались, деревянные ведра, напитываясь водой, становились все тяжелее и тяжелее, Мишка почувствовал, что опять заныл правый бок.

– Давай-ка, Юль, передохнем немного, что-то я запыхался, с разговорами.

– Давай. Все ж таки побился ты крепко, повезло, что кости не переломал. Не болит нигде?

– Нет, – решил не признаваться Мишка. – Так, запыхался немного.

– А за Александра отомстили?

– Что? А, да. Другой боярин – Михаил Юрьевич – так этого Дантеса приложил… Но это уже совсем другая история.

Посидели на бревнышке, помолчали. Юлька о чем-то задумалась, Мишка прислушивался к тому, как постепенно затухает ноющая боль в боку. Вставать и снова браться за ведра не хотелось, да и бочки были уже наполнены на три четверти.

– Юль, теперь ты чего-нибудь расскажи. Помнишь, как ты про Макошь мне рассказывала? Интересно было.

– Да не знаю я никаких историй книжных. Не про болячки же тебе рассказывать? Слушай! – вдруг встрепенулась Юлька. – А про лечение в твоих книгах ничего нет?

«Ну вот, хоть на пупе перед ней вертись, а она все равно на медицину разговор свернет. Эх, ей бы хотя бы учебник анатомии, да где его возьмешь?»

– Нету, Юль, если бы попалась, сразу бы тебе принес. Постой, а ты читать-то умеешь?

– Да что ж я, дура набитая? – оскорбилась Юлька. – Можно подумать, на все Ратное ты один грамотный. Совсем очумел там со своими дуроломами! Тоже мне, мудрец, других так и за людей не считаешь!

– Юль, я же только спросил…

– Да ну тебя! Так хорошо было…

Юлька нахохлилась и отвернулась.

– Ну прости дурака, Юля, хочешь, я тебе про отца всех лекарей расскажу?

– Да ну тебя… Про какого отца лекарей?

– Про лечение мне книжки не попадались, а вот про лекаря знаменитого я в одной книге читал. Звали его Гиппократ, и жил он полторы тысячи лет назад в Греции. Греки почитали Гиппократа лучшим лекарем в мире, а он считал, что медицина – лекарское дело – благороднейшее из всех искусств. За великие знания и мудрость греки называли его «отцом медицины».

Мишка попытался припомнить еще что-нибудь, но ничего, кроме клятвы Гиппократа, в голову не пришло.

– Гиппократ придумал лекарскую клятву, которую должен был приносить каждый, кто выучился лечебному делу. Начиналась клятва с поминания греческих богов – греки тогда еще не были христианами. Потом шло обещание почитать своего учителя, как отца, а всех лекарей – как братьев. А дальше там шли такие слова:

«Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла; точно так же не вручу никакой женщине абортивного пессария. Чисто и непорочно буду проводить я свою жизнь и свое искусство. Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом. В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами.

Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел и ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена; преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».[6]

Юлька слушала очень внимательно, изредка шевеля губами, словно повторяя за Мишкой, а он мысленно поминал добрым словом своего школьного учителя истории, заставившего своих учеников выучить клятву Гиппократа наизусть.

– Правильная клятва! – подвела итог Юлька. – Только непонятного много.

– Что непонятно?

– Какие это у него могли быть любовные дела с мужчинами?

«О Господи! Неужели еще и про гомосеков ей рассказывать? Нет уж, я – пас!»

– Так лекарями же и женщины бывают. Клятву-то Гиппократ для всех сразу придумал.

– А, ну да! А что это он обещал не давать женщинам? Я не разобрала.

«Блин, ну кто вас, сэр, за язык тянул? Объясняйте теперь!»

– Абортивный пессарий – это зелье такое, чтобы плод из чрева вытравливать.

– Неужто дуры такие есть?

«Дите вы еще, леди Джулия, ох дите!»

– Ну, Юля, в жизни всякое случается.

– Все равно нельзя! Это все равно что убийство! Правильно он это запрещал! А вот насчет камней – глупость. Зачем их вырезать, если травами растворить можно?

«Опаньки! Утраченные секреты народной медицины? Где только у человека камней не бывает: в почках, в желчном пузыре, еще где-то… Не помню. А оказывается, в домонгольской Руси их травами растворять умели! Эх, рецептик бы добыть да Максиму Леонидовичу переслать!»

– He знаю, Юль. Наверно, не умели еще камни растворять, все-таки полторы тысячи лет назад дело было.

– А какими богами он клялся? – продолжала допрос Юлька. – Велесом, Сварогом, Даждьбогом?