Метаморфозы вампиров - Колин Уилсон

— Это еще что? — спросил Карлсен, предусмотрительно понизив голос.

— Мы зовем их снаму. Такими были мои предки двести миллионов лет назад.

В уме мелькнул вопрос, почему же «снаму» за все эти двести миллионов лет так и не изменились, но чувствовалось, что сейчас не до этого. По хрустящему глянцевитому песку они приблизились к оранжевым чудищам, безмолвно застывшим, словно волоченье полностью их вымотало. Свесив сейчас наземь все щупальца, они действительно напоминали обрубки деревьев с длинными змеистыми корнями.

— Куда они нас?

— Никуда. Просто одолжат нам свои тела.

Карлсен ошарашенно уставился.

— А как?…

— Не время сейчас, что да как. Делай как я, и все.

Стоило подойти к ближнему снаму, как тот взнял половину своих щупалец в воздух — вблизи различалось, что их извивы покрыты белыми пятнышками-бородавками. Крайски шагнул прямо в оранжевые космы, которые, сомкнувшись, фактически скрыли его тело в подобии влажного травяного кокона. Карлсен завороженно наблюдал, что же сейчас будет, но ничего такого не происходило. И тут почувствовалось, что с ним контактирует тот, второй снаму. Ни единого звука, лишь упорное зазывание ступить в гущу щупалец-водорослей. Едва он это сделал, как они нежно сомкнулись, заключив его в тягучие объятия, холодные и скользкие. Причем не неприятные, а скорее, наоборот — до странности сексуальные, сладостно раздражающие пах. Вот что-то облекло пенис, вызвав безудержное возбуждение, в считанные секунды повергнувшее Карлсена в оргазм. При этом его вкрадчивым, змеистым движением словно вытянуло из собственного тела, и он гладко соскользнул в ждущий зев скользкой утробы. Ощущение, удивительно похожее на момент соития с Фаррой Крайски.

Он понял, что неуловимо проник в сознание снаму, точно так, как слился тогда с Фаррой. Какие-то секунды они разделяли громоздкую тушу сообща. Но вот он оказался один, чувствуя, что сжимает у себя в щупальцах человеческое тело. Человек, зашевелившись, начал вырываться. Отпустив, он узнал в нем себя, Карлсена — вот, отпрыгнув, он чуть не упал. Оперевшись о песок, пружинисто выпрямился. Крайски в нескольких футах, уже припустил через берег к приемникам.

Один взгляд на скалистый склон, и стало ясно, почему он побежал. Синие грибы, внешне якобы неподвижные, находились уже в сотне-другой ярдов. Крайски, добежав до одного из приемников, юркнул внутрь и закрыл следом дверь. Тело Карлсена забежало в соседний. Когда дверь за ним закрылась, «грибы» остановились, видимо понимая, что не успели. С такого расстояния хайсерры напоминали не грибы, а уродливые, искаженные человечьи тела под эдаким синим зонтом. Было в них что-то безотчетно зловещее, гнусное. Несмотря на отсутствие глаз, ощущалось, что пятнышки-бородавки представляют собой сенсоры, дающие гораздо больше информации, чем все человеческие чувства вместе взятые. А чувствовалось, что эти синие поганцы способны поглощать жизненную энергию других существ и удерживать их в своего рода анабиозе — примерно так, как на Земле отдельные виды пауков парализуют свою жертву ядом, и та живет сколько надо. Но в этом случае суть была не в подпитке свежей едой, а само наслаждение страхом и отчаянием жертвы. Причиняя страдание, эти существа чувствовали в себе большую живость — на Земле такое свойство присуще садистам.

Его коснулось щупальце, Крайски давал понять, что пора уходить. И хорошо, что пора. На новое это тело жара действовала еще более угнетающе — у снаму, судя по всему, отсутствуют потовые железы.

Возвращаться в море было невыразимо приятно. Блаженая прохлада — ведь тело приспособлено именно под эту температуру. Удаляясь вперевалку от берега (вода здесь не такая плотная, как у земных морей), он понимал и то, почему верхние щупальца у снаму при перемещении дыбятся в воздухе. В их нехитрой нервной системе все взаимосвязано, так что действовать порознь щупальца просто не могут. Теперь понятно, почему «глаза» у снаму расположены снизу. Время они проводят, в основном, у поверхности, внимание направляя туда, в глубину.

Уплывая все дальше, он ощущал чарующую легкость вроде той, когда засыпаешь — наплыв приятной расслабленности, уносящей в сон. Все вдруг утратило значимость. Плыть — мирно и безмятежно. Хайссер, заклятый враг, не смеет заходить в воду дальше, чем на пару футов, поскольку не умеет плавать (по суше-то он передвигается с помощью мышц на нижнем выступе, толкающих туловище вперед как гусеницу или змею). В целом снаму тяжелее воды, поэтому им приходится держать себя на плаву, хотя обилие щупалец делает это усилие совершенно неощутимым, будто вода сама поддерживает на весу. И плылось куда приятнее, чем на Земле. Начать с того, вода здесь при своей низкой плотности впитывала за счет волн намного больше воздуха, и у поверхности напоминала скорее шипучку, пузырьки на секунду приставали к коже и ласково пощипывали. Да и тело идеально гармонировало с температурой.

Вода была не просто чистой, а можно сказать, прозрачной, как воздух (или это сенсорный аппарат у снаму настолько чуток, что «видит» гораздо дальше человеческих глаз). Неважно как, но на глубине примерно в полмили он ясно различал дно с прядями водорослей, яркими пятнами разнобразной растительности (основной пищей снаму). Там же на дне обитали и массивные создания в раковинах, похожие на безногих крабов — фактически беззащитные и славные на вкус. Только на спину их переворачивать так сложно, что снаму берутся за это лишь от случая к случаю, и скопом, преимущественно в брачные периоды, которых у них пять в году.

Всякое чувство поспешности — и даже цели — сошло на нет, сознание снаму напоминало сознание человека, блаженствующего зимним утром в теплой постели. Только человек максимум блаженства испытывает тогда, когда знает, что долеживать осталось минут десять. По выходным, когда в постели можно лежать хоть весь день, такого как-то не возникает. А вот снаму испытывают его постоянно. И тут он вдруг понял, почему снаму за двести миллионов лет так и не изменились. Изменяться им не было причины. Их, разумных и общительных, текущее положение устраивало полностью. Жизнь ощущалась сплошной приятной дымкой, у людей возникающей разве что от алкоголя или «травки». Он никогда не сознавал с такой беспощадной ясностью, что эволюция на Земле подхлестывалась невзгодами и опасностью. Человек поспешал по эволюционной лестнице, подгоняемый жестокостью природы. Здесь на Ригеле — 10 невзгоды и опасность фактически отсутствовали — снаму жили в беспрерывном Золотом веке.

Нельзя сказать, что неудобства отсутствовали вовсе. Как всякий живой организм, снаму нуждались в питании. Наиболее пригодное — жесткие, но сочные растения предпочитали обитать на глубине двух с лишним миль. Снаму такая глубина давалась нелегко, и при этом возникала опасность потери сознания. Потому поиск пищи представлял собой задачу, не дающую им деградировать до примитивных пищесборников. Но поскольку питались снаму лишь изредка (по земному времени — раз в две недели), «борьба за выживание» была не сказать, чтобы напряженной. Так что, можно было безмятежно парить у поверхности, нежась под цедящимся через зеленые облака солнечном свете.