Метаморфозы вампиров - Колин Уилсон

Войти к ней он пробовал лишь один раз, она сказала, что больно, и на этом попытки прекратились. Хотя любовниками становиться они и не собирались, оба чувствовали, что возраст еще не тот. Особой остроты в эти игры добавляла сама их запретность: узнай кто-нибудь их семьи — такое начнется, что друг друга им больше не видать. Братьев у Билли Джейн не было, и она никогда не видела вблизи пенис, поэтому ей нравилось его рассматривать, оттягивая кожицу с головки. Как-то раз, когда они вместе купались, она играючи сдернула с Карлсена-мальчишки плавки и изумилась, увидев, что мошонка у него скукожилась так, что еле видно, но стоило поласкать ее руками, как постепенно расправилась. Тут она на нее подула, и мошонка снова сжалась, девочка со смехом сказала, что похоже на змейку, которая то распустится, то сожмется кольцом. А еще ее зачаровывала эякуляция, потому ей нравилось лежать лицом у него на животе и, до упора оттягивая с головки члена крайнюю плоть, смотреть, как та лоснится на свету и каждая жилка проступает, как на анатомическом рисунке. Языком она увлажняла губы, когда от таких упражнений на головке проступала первая жемчужная капля, вслед за чем тонкая струйка брызгала ей на растопыренные пальцы. Вскоре выяснилось, что это возбуждает девочку так, что вагина у нее становится влажной и расслабляется. Раз он специально пристроился у нее меж бедер и, расширив пальцами отверстие, наблюдал внутри розовую перегородку с малюсенькой дырочкой. В медицинской книге говорилось, что предназначение девственной плевы не ясно, хотя куда уж яснее: это как бы целлофановая упаковка на сладостях, чтобы как раз не терпелось сорвать и впиться в содержимое.

В последний день в цокольном этаже его дома, где стоял теннисный стол, Билли Джейн согласилась, чтобы он расширил ту лакомую дырочку пальцем, но оказалось больно, и она отпихнула его руку. Когда же он вставил кончик языка, она необыкновенно возбудилась и как-то по странному втянула воздух, словно входила в холодную воду. Возбуждение разобрало и его, особенно когда он вставил кончик языка в дырочку посередине девственной плевы, кисловатую и странно приятную на вкус; кончилось тем, что он оросил тюфяк. У нее же в тот день случился первый оргазм.

Учась в разных пансионах, следующие два года они почти и не виделись, разве что когда собиралась вся родня. И вот однажды, когда ей было четырнадцать, а ему шестнадцать, они облюбовали на пляже укромный уголок (неподалеку от кустов, из-за которых доносились голоса и запах барбекыо), где Билли Джейн запустила ему руку под плавки так уверенно, будто никакой разлуки и не было. Он сдвинул в сторону перегородку ее плавок, таких тонюсеньких, что незачем и снимать, и лег на нее, к чему она отнеслась вполне благосклонно. В голове мелькнуло удивление, когда после непродолжительной возни его пенис легко скользнул в нее полностью. Во время любви она со все нарастающим возбуждением двигала ягодицами и была очевидно разочарована, когда он перед самым оргазмом поспешно вынул пенис и брызнул на песок. Позднее, после того как поели, подвернулось еще одно место — на парковке машин, под деревьями. Когда он входил на этот раз, она прошептала:

«Не вынимай, можешь в меня…», и стало понятно, что Билли Джейн приняла таблетку. И, несмотря на всю сладость дозволенности, половой акт как-то утратил прелесть. Она была к нему готова, а потому перестал ощущаться тот особый смак запретности. Теперь это были уже не запретные ребячьи шалости, а встреча любовников, которые могут когда-нибудь стать мужем и женой. В ту ночь он думал о ней, вжимаясь животом в матрац, причем думалось не о том, чтобы войти, а о том, как перед его глазами впервые предстал тот тесноватый розовый пояс, складки которого, чуть размыкая сомкнутые бедра, выдавали внизу лакомо незрелую выпуклость.

До сих пор, спустя без малого тридцать лет, от одного имени Билли Джейн — теперь уже замужней, чуть раздавшейся женщины с четырьмя детьми — в паху возникало приятное шевеление. О том виноватом, греховном волнении заставил вспомнить теперешний момент, когда меж губ Карлсена нежно скользил язык женщины, а сам он потирал ее липковато-влажный клитор. Спустя секунду, они не сговариваясь перелегли в классическую позицию. Она нарочито медленно развела ноги, открывая его члену доступ в свою влажную прорезь. Войдя на всю длину, Карлсен замер, опасаясь чересчур быстрой эякуляции. Происходящее было, пожалуй, самым странным сексуальным ощущением в его жизни, включая даже небезызвестные прошлые сутки. Привычный к тому, что партнерша находится внизу или вплотную напротив, он сосредотачивался лишь на ощущениях своего собственного тела. Теперь он впервые был обоими партнерами одновременно, остро ощущая возбуждение женщины, отдающейся полузнакомому мужчине. Улавливалось и то, что ее желание не направлено на него конкретно. Он здесь просто символ извечного мужского естества, ничем не отличающийся от секача или другой какой-то особи.

В то же время он сейчас отчетливо сознавал то, о чем неведомо как догадывался всегда — соединение двух натур в точности напоминает соединение двух химических веществ: они сочетаются либо полностью, либо частично, либо никак. С первой женой совместимость у них оказалась фикцией на первом же этапе: что-то упорно не растворялось в их совместном химическом растворе. Находясь же сейчас в Фарре Крайски, он сознавала что их «химия» взаимодействует эталонно, без всякого осадка.

Чувствовалось и то, что происходящее сейчас как-то противоречит тому, что он усвоил от Хайди Грондэл и Миранды Штейиберг. В обоих случаях тогда необязательно было вставлять пенис во влагалище: обмен жизненными флюидами шел также через пальцы и губы. Теперь казалось, что основой из основ сексуальной мистерии является полное поглощение женским телом. Идеальным было бы полное слияние. Для этого, похоже, Фарре понадобилось бы лечь на Карлсена спиной и погружаться, погружаться в него, покуда их органы, совместившись, не сольются воедино, мошонка срастется с влагалищем, а из лобка проступит пенис. Вот что явилось бы полным сексуальным экстазом. Лежать же сверху, вставив пенис, было бледной полумерой, поскольку энергии тела не хватает на то, чтобы слиться полностью.

И все равно лежать на ней было величайшим из удовольствий. Он каждой клеткой сознавал контакт: ее язык у себя во рту, щекочущие выступы сосков, прижавшиеся снизу живот, бедра и лобок, свою мошонку у ее прорези. Даже то, что бедра у него находятся меж ее раздвинутых ног, усиливало чувственность. Сознание Карлсена находилось сейчас в ее теле, одинаково остро чувствуя и входящего к ней мужчину.

Тут разом стало ясно, почему груоды — «мятежные» — чувствуют превосходство к своим «безобидным» родственникам по Уббо-Сатхла. Сам смак от ощущения неприличия, погрязание в грехе давали максимум живительности. А то, что эта женщина также предается пороку, давало несказанно пикантную смесь обожания и ненависти, что они, принадлежа друг другу, вместе с тем ведут друг друга к погибели. Он разом и восхищался этой связью и хотел совершить над Фаррой что-нибудь немыслимое, так, чтобы у нее с хрустом сломались кости.