Бомба для дядюшки Джо - Эдуард Филатьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
10 июля 1944 года в секретариат Берии поступила записка, подписанная Первухиным и Курчатовым. Называлась она «О развитии работ по проблеме урана в СССР» и начиналась довольно оптимистично: «Проведённые до настоящего времени теоретические, расчётные и экспериментальные работы по проблеме урана позволили определить пути технического использования внутриатомной энергии».
Кем именно проводились «работы», в записке не уточнялось. Явно для того, чтобы создалось впечатление, будто все урановые открытия в стране Советов делаются советскими физиками.
Затем деловито сообщалось:
«В качестве взрывчатого вещества в атомной бомбе может быть использован уран-235 или плутоний».
Впрочем, тут же следовало уточнение, что получить эти «взрывчатые вещества» не так-то просто — сначала нужно запустить уран-графитовый котёл. Или котёл на тяжёлой воде. А для этого «… требуется 500 тонн чистого графита и 50–70 тонн металлического урана» или «… 2–4 тонны тяжёлой воды и несколько тонн урана». Однако, напоминали Первухин и Курчатов, запасы урана в СССР «ничтожно малы», «чистого графита» нет, «тяжёлая вода до настоящего времени в СССР не вырабатывалась».
И, тем не менее, авторы записки считали:
«Возможно и необходимо уже сейчас… начать работы по конструированию атомной бомбы.
Является неотложной задачей скорейшее окончание начатого до войны строительства циклотрона Ленинградского физико-технического института Академии наук СССР (вес электромагнита 70 тонн) и постройка одного-двух мощных современных циклотронов с электромагнитом в тысячу тонн».
Однако выполнить эти планы было невозможно — требовалось специальное постановление ГКО. Его проект Первухин с Курчатовым и приложили к своей записке. Последний пункт этого документа выглядел так:
«15. Организовать при Государственном комитете обороны Совет по урану для повседневного контроля и помощи в проведении работ по проблеме урана в составе:
тов. Берия Л.П. (председатель),
тов. Первухин М.Г. (зам, председателя),
тов. Курчатов И.В.»
Предложение просто удивительное!
Хотя бы тем, что наглядно свидетельствует об участии Первухина и Курчатова в тайных кремлёвских интригах. Ведь проект постановления ГКО направлялся Берии втайне от Молотова, главного атомного куратора! И среди намечавшихся руководителей «Совета по урану» Молотов тоже отсутствовал.
Впрочем, позицию авторов записки понять не трудно. Полтора года совместной работы с Вячеславом Михайловичем показали, что толку от него нет никакого. Вот Лаврентий Павлович — совсем другое дело! Но говорить об этом в открытую Первухин и Курчатов остерегались.
Берии «проект постановления ГКО» понравился. Лаврентий Павлович внёс в него кое-какие уточнения. Затем в недрах НКВД документ подвергли основательной доработке. И осенью появился новый его вариант. В нём, в частности, предлагалось:
«Реорганизовать Лабораторию № 2 в Государственный научно-исследовательский институт № 100 и передать этот институт в ведение НКВД СССР (т. Берия). Утвердить директором… института № 100 академика Курчатова И.В…».
Впрочем, это были всего лишь намётки, которые предстояло представить на утверждение вождю.
Сталин их утвердит. Но не все. И не очень скоро.
Завершение строительства циклотрона
11 июля 1944 года в Лабораторию № 2 поступило письмо из ГРУ Генштаба Красной армии. В нём были добытые армейской разведкой в Германии и США новые материалы по урановой проблеме. Ознакомившись с ними, Курчатов тотчас написал разведчикам отзыв о прочитанном:
«Сообщаемые в письме сведения о ходе работ по проблеме урана представляют для нас громадный интерес…
Было бы крайне важно получить более подробную информацию о…
Было бы очень существенно узнать…
Важно было бы также узнать…
Было бы важно выяснить.
Было бы интересно узнать…
Было бы крайне важно получить более подробные сведения об этой установке…
Было бы важно знать единицы измерений чисел, приведённых в таблице приложения…
… Данными письма подтверждается, что в лаборатории Лауренса в Калифорнии ведутся работы по магнитному способу получения урана-235. Исключительно важно получить сведения о содержании этих работ, чертежи и фотографии установок или технические отчёты лабораторий».
Фразу о важности получения сведений Курчатов подчеркнул дважды. Кстати, он, как и наши разведчики, продолжал считать, что лаборатория Эрнеста Лоуренса расположена не в Калифорнийском университете города Нью-Йорка, а в штате Калифорния.
В тот же день своими впечатлениями о новой партии разведданных Курчатов поделился и с Первухиным:
«Материал для нас исключительно ценен потому, что, наряду с
результатами теоретических расчётов, он содержит:
1) схемы и описания опытов,
2) протоколы наблюдений и испытаний,
3) точные чертежи разного рода устройств,
4) конкретные данные по аппаратуре с указанием производящих её фирм.
Материал принесёт громадную полезу работаем наших научно-исследовательских институтов, занимающихся аналогичной проблемой…
Значительная часть материалов является секретным справочником по уран-графитовым котлам. Этот справочник для нас очень ценен, так как в нём суммирована грандиозная по объёму работа по определению важнейших физических констант для уран-графитового котла».
И как всегда свои впечатления Курчатов завершил просьбой, которую Первухин должен был переадресовать разведорганам: «Представляется весьма важным:
1) Узнать, как обстоит в настоящее время дело со строительством
и пуском в ход этого котла.
2) Получить недостающую фотографию строительства первого котла, о котором упоминается в работе проф. Ферми.
3) Получить материал по котлу «уран-тяжёлая вода» и магнитному способу получения урана-235».
Просьбы Курчатова Первухин тотчас передал в ГРУ. И разведчикам за рубеж полетели зашифрованные приказы как можно скорее выполнить всё, о чём просил главный советский атомщик.
В это время в Лаборатории № 2 (это произошло в конце лета 1944 года) состоялся пробный пуск циклотрона. Вот как это событие описал Леонид Неменов:
«В этот день Игорь Васильевич к восьми часам вечера уезжал на совещание к Б.Л. Ванникову. Но, зная, что готовится пробный пуск, попросил, если «будут достижения», позвонить ему по телефону…
Наступает решающий момент. Все замерли в ожидании. Установленный в нескольких метрах от циклотрона счётчик Гейгера заработал. Нейтроны есть!..
Все затаили дыхание. Пучок дейтронов выпущен в атмосферу. Он виден довольно хорошо. Гасим свет, и в темноте ещё ярче маячит голубовато-фиолетовый язычок у окошка ускорительной камеры. Останавливаем циклотрон.
Звоню по телефону Ванникову. Он сам берёт трубку. Здороваюсь и прошу позвать Игоря Васильевича.
— Что, пустили циклотрон? — спрашивает Ванников.
— Нет, просто Игорь Васильевич просил позвонить.
К телефону подходит Курчатов и сразу:
— Пустили? Какой ток?
— Внутри больше 50 микроампер. Вывели пучок наружу, виден при свете, — отвечаю ему.
— Выключай, чтобы ничего не испортилось. Ждите меня, через час буду, поздравляю тебя, поздравь от меня ребят!
Через час, как обещал, приехал Курчатов, весёлый, смеющийся, возбуждённый.
— Ничего не случилось? — был его первый вопрос.
Пустили установку, снова появился долгожданный пучок…
Уже четыре часа утра. Курчатов ещё раз поздравляет и зовёт к себе домой. Он так доволен и счастлив, что противоречить ему невозможно. Идём, будим Марину Дмитриевну. Она испугана, но когда узнаёт, в чём дело, смеётся. Игорь Васильевич приносит бутылку шампанского, и мы распиваем её стоя. Прощаясь с нами, он говорит:
— Завтра дополнительные измерения с парафиновыми блоками, послезавтра начнём облучение уранил-нитрата».
8 сентября 1944 года Курчатов направил Молотову, всё ещё являвшемуся руководителем уранового проекта СССР, очередную докладную записку. Читая её, трудно поверить, что написана она человеком, который являлся одним из авторов «проекта» по устранению Молотова с поста атомного куратора:
