Абрашкин Анатолий Русь - арийская колыбель - арийская колыбель

Вдруг в воротах дворца показался Эгисф с толпой вооруженных рабов. Одетый в царский пурпур, со скипетром в руках, вышел он к народу, похваляясь со­вершенным злодеянием и грозя непокорным гневом. Тут не выдержал народ и с оружием бросился на него. Несдобровать бы Эгисфу, если бы не пришла ему на помощь Клитемнестра. Заслонив собою возлюблен­ного, она, стараясь смягчить ярость толпы, сказала так: «Не вступайте в бой, аргивские мужи, не обагряйте ме­чей своих кровью: много крови пролито без вас! Сту­пайте с миром по домам своим, старцы; не раскаять­ся бы вам, коли не послушаетесь моего слова. Да если выпадет кому на долю горе — много придется терпеть тому; много и мы претерпели бед, много тяжелых ран нанес нам гневный демон, властвующий над судьбами Пелопидов». Толпа стихла и тут же начала расходиться. Эгисф же, полагаясь на своих оруженосцев, еще долго оставался на площади, похваляясь перед немногими оставшимися на площади, пока Клитемнестра, взяв за руку, не увлекла его в покои дворца.

Очень часто, когда пересказывают историю гибели Агамемнона, забывают упомянуть, что у Клитемнестры не было ни малейшей причины любить своего супру­га. Дело в том, что Агамемнон убил ее прежнего мужа Тантала и их грудного младенца и насильно взял ее в жены. Жертвоприношение Ифигении только добави­ло ненависти в сердце Клитемнестры. И найдется ли кто-нибудь, кто осудит эту женщину?..

Страшная смерть предводителя войска греков сра­зу же по возвращении из троянского похода имеет, по­хоже, и символический смысл. Всякого, прочитавшего мифы Троянского цикла, не может не поразить то об­стоятельство, что в них совершенно отсутствует идея торжества победителей, их радостного возвращения домой. В греческих поэмах есть великое поражение Трои, но нет великой победы ее разрушителей.

В «Одиссее» Нестор вспоминает о страшной распре, вспыхнувшей среди ахейцев на руинах Илиона и при­писываемой гневу Афины. Предлог для раздора оказы­вается до смешного мелок: Атрид Менелай стремится немедленно в путь, тогда как Агамемнон хочет сперва совершить гекатомбу Афине. Братья осыпают друг дру­га оскорблениями, и в первую же после победы ночь войско распадается на два враждебных лагеря. Наутро половина ахейцев уходит с Менелаем и приносит жер­твы на острове Тенедосе, а не в Трое. Зная позднейшую судьбу Менелая, в раздоре Атридов можно видеть спор об участии в походе на Египет. Но и после этого раз­доры в войске ахейцев не утихают, и армада распада­ется на отдельные группы, из которых каждая движет­ся своим путем, не дожидаясь остальных. За считаные дни победоносного общеахейского войска не остается в помине.

Традиция говорит о мятежах и переворотах, проис­ходящих во владениях крупнейших греческих героев ко времени их возвращения. Об Агамемноне мы уже говорили. Жена Диомеда Айгиалея поднимает восста­ние в Аргосе, и вернувшийся царь вынужден, не задер­живаясь, бежать на родину своих предков в далекую Этолию (область в центральной Греции), а оттуда от­правиться на колонизацию Апулии (область на юго– востоке Италии).

В отсутствие критского Идоменея некий Левк уби­вает его жену и дочь, захватывает на острове города, а затем изгоняет царя-победителя, который, подобно Диомеду, отбывает в Италию. Эта легенда явно некрит­ского происхождения, поскольку на самом Крите до позднейшего времени показывали гробницу Идоменея в Кноссе. Но примечательна настойчивость традиции, насыщающей легендарные судьбы виднейших троян­ских вождей мотивами нежелательности их возвраще­ния на родину, картинами восстаний и убийств. В ней возникает демонический образ губителя ахейцев Нав– плия, видимо, изначально морского бога, изображае­мого отцом героя Паламеда, неправедно казненного греками по наущению Одиссея. Оказывается, это Навплий в отсутствие царей чинит бесчисленные козни, устраивая смуты в Микенах, Аргосе и на Крите. Это он же, доплыв до Итаки, возбуждает местную знать слухом о смерти Одиссея и побуждает претендентов на его трон к сватовству. Наконец, он в бурные ночи зажигает ложные огни на скалах, заставляя ахейские корабли разбиваться о рифы, и затем безжалостно ис­требляет добирающихся до берега пловцов. В тот же цикл мотивов входит и скитание отвергнутого отцом Тевкра: Теламон не простил ему, что он не смог удер­жать от самоубийства Аякса (Теламонида), и гибель в море особо ненавистного Афине Аякса Оилида, обес­честившего Кассандру у алтаря богини, а в конечном счете и крушение большей части флота Менелая у критских берегов. Подавляющему большинству побе­дителей нет благого пути из-под Трои домой.

Античные авторы, в той или иной мере осознавшие этот парадокс, объясняли его по-разному. По мнению Фукидида, из-за затягивания войны «возвращение из-под Илиона замедлилось, что привело к многочис­ленным переменам: в государствах возникают… междо­усобицы, вследствие которых изгнанники стали осно­вывать новые города». Дион Хрисостом в «Илионской речи», замечая, что победители не возвращаются в об­становке такой ненависти и позора, поставил в вину Гомеру — а значит, и всей традиции греков — стрем­ление затушевать некую страшную неудачу, разгром, постигший, по мнению этого ритора, войско Агамем­нона под стенами Илиона. При этом Дион мастерски акцентирует мотивы колебания между победой и по­ражением ахейцев, пронизывающие «Илиаду». Пытаясь уличить Гомера в фальсификации, Дион по существу стремится доказать, что победа над Илионом означала надлом, кризис в истории ахейского мира. Микенская Греция, по его мысли, была обречена погибнуть вслед за Троей.

Что же касается того эпического затягивания вели­кой войны, о котором пишет Фукидид, то целый ряд героев похода явно не стремится возвращаться домой вообще, независимо от каких бы то ни было катаклиз­мов и препон на пути. Похоже, они и в Трою отплы­ли без намерения вернуться. Именно такое впечатле­ние возникает, когда узнаешь о том, что знаменитый ахейский прорицатель Калхас и другие, оставив свои корабли у разрушенного Илиона, устремляются в Ко­лофон к царю Мопсу. Или когда обнаруживаешь у Аполлодора, что из прочих героев «одни поселились в Ливии, другие в Италии, некоторые же в Сицилии и на островах, расположенных вблизи Иберии. Эл­лины поселились также и на берегах реки Сангарис (к востоку от Троады. — А. А.), были и такие, которые поселились на Кипре». Троянская война превращается в великое рассеяние греков, а то, что позднее называ­лось «Возвращениями», в большинстве случаев пред­ставляет миграции, обретение новых мест для жизни, не предполагающей возвращения к оставленным оча­гам. Разумеется, когда позднейший местный фольклор приводит Менелая с Еленой в Калабрию, а Нестора — в Метапонт (город на побережье Тарентского залива), то мы имеем дело с попытками «облагородить» эпи­ческими именами историю возникновения тех или иных позднейших колоний, и не более того. Но такие попытки едва ли были бы столь популярны в Анти­чности, если бы представления о Троянской войне не несли в себе изначально идеи огромного колонизаци­онного движения, сопровождающего закат микенской эпохи, когда отток греков на периферию былого «ве– ликоахейского» ареала и временный хозяйственный расцвет этой периферии соединяются с децентрализа­цией греческого мира, с обезлюдением и деградацией прежних ахейских столиц, все больше подрываемых неурядицами и мятежами.

Всякий, подробно познакомившийся с мифами Тро­янского цикла, не может отделаться от мысли, что гре­ков за их злодеяния под Троей преследовал какой-то злой рок. Удивительное дело, но Агамемнона, триумфа­тора Троянской кампании, убивает сестра освобожден­ной Елены, из-за которой, собственно, и была затеяна война! Мифы повествуют, что Клитемнестра и Эгисф намеревались также убить и законного наследника микенского трона, сына Агамемнона Ореста, но его спасла старшая сестра Электра. Микены были сильней­шим и славнейшим греческим царством того времени, оно олицетворяло силу Греции, и его можно рассмат­ривать как уменьшенную модель всего государства. По­этому борьба за микенский трон, возникшая сразу пос­ле победы над Троей, свидетельствует о крайне неста­бильной политической ситуации внутри Греции.

Этот вывод наглядно иллюстрирует история Орес­та, которого кормилица переправила к фокейскому царю Строфию (Фокида располагалась в Централь­ной Греции). Фокейский царь был женат на сестре Агамемнона — Анаксибии и потому очень радушно встретил ребенка. Через семь лет, когда Орест вырос и научился обращаться с мечом, он отправился в Ми­кены вместе со своим верным другом Пиладом, сыном Строфия. С помощью Электры, никем не узнанный, он пробрался во дворец якобы для того, чтобы сообщить Клитемнестре о смерти ее сына. Мать выслушала эту весть с нескрываемым удовлетворением и послала за Эгисфом. Как только Эгисф появился в дверях, Орест вонзил ему в грудь меч, а затем этим же мечом убил и Клитемнестру.