Тайные дневники Шарлотты Бронте - Сири Джеймс

Моя реакция, похоже, равно обрадовала и обеспокоила его.

— Надеюсь, вы довольны книгой?

— Довольна, что приложила все усилия. К сожалению, мой издатель доволен значительно меньше. Хотя мистер Смит принял рукопись без изменений, он ясно дал понять, что предпочел бы иной, романтический финал.

— Не могу с ним не согласиться, — вмешался папа. — Мне тоже не по душе конец истории.

Я поняла, что папа расстроился, когда его любимый персонаж доктор Джон отошел на задний план в третьем томе, где исследовалось развитие отношений героини и ее учителя, месье Поля Эманюэля.

— Но я не могла соединить персонажей, настолько друг другу не подходящих, папа.

Увидев, что лицо гостя опечалилось от этой фразы, я быстро добавила:

— Простите, мистер Николлс. Нам не следовало обсуждать конец книги, которую вы еще не прочли.

Он только кивнул и затем молчал четверть часа, пока я не пожелала мужчинам доброй ночи и не покинула комнату.

Как обычно, я переместилась в столовую, где села почитать у огня, а за прикрытой дверью кабинета возобновилась беседа. В половине девятого раздался скрип двери кабинета, как если бы мистер Николлс собирался уйти. Я ожидала услышать привычное хлопанье входной двери, поскольку мы с мистером Николлсом уже попрощались. Вместо этого, к моему удивлению, он остановился в коридоре и постучал в открытую дверь столовой.

— Можно?

Его низкий голос, обычно весьма ровный и уверенный, немного дрожал. Я подняла глаза от книги и уловила странное волнение на его мертвенно-бледном лице. Подобно молнии, передо мной мелькнуло понимание того, что предстоит, и сердце в груди заколотилось.

— Конечно. Садитесь.

Мистер Николлс вошел, но садиться не стал. Он замер в нескольких футах от меня, опустив глаза и сжав руки, будто набираясь смелости. Наконец он посмотрел на меня и заговорил тихо и страстно, хотя с трудом:

— Мисс Бронте! С тех пор как я приехал в Хауорт, почти с первого мгновения нашего знакомства, я глубоко уважал вас и восхищался вами, вашим выдающимся умом, вашей силой и духом, вашим добрым и щедрым сердцем. За долгие годы это восхищение переросло в нечто более глубокое. Вы стали самым важным и драгоценным человеком в моей жизни.

Мое сердце билось все сильнее. Меня глубоко поразил вид обычно хладнокровного мужчины, столь захваченного чувством. Но прежде чем я успела собраться с мыслями и ответить, он продолжил с безмерным смирением:

— Много лет я мечтал открыть вам свои чувства, но ясно видел, что вы не склонны их разделить. Дело не только в том, что вы были — и остаетесь — намного выше меня. Я всего лишь бедный викарий, а вы дочь пастора, и потому я молчал. В день, когда мы прогулялись к ручью, почти четыре года назад, мне показалось, что удача может повернуться ко мне лицом, но после в вашей семье случилось множество печальных событий. Вам нужно было время для исцеления и восстановления сил. И потому я молчал. Едва я набрался мужества, как обнаружил, к своему удивлению, что вы не просто мисс Бронте, которую я так хорошо знаю и люблю, — вы известная писательница. Вы встречались с настоящими знаменитостями в Лондоне; весь мир лежал у ваших ног. Кто я такой, спрашивал я себя, чтобы осмелиться обратиться к вам с подобными речами? Как я могу надеяться, что вас заинтересует моя скромная персона?

— Мистер Николлс… — начала я, но он поднял руку.

— Постойте! Я хочу закончить, прежде чем вновь утрачу мужество. — Он на мгновение взглянул на огонь, затем снова на меня. — Много месяцев я пытался забыть о своих намерениях. Убеждал себя, что должен быть доволен положением друга мисс Бронте, и только друга. Тщетно! Я понимал, что мне всегда будет недостаточно одной вашей дружбы. И потому ждал и каждый день последних трех долгих лет в безмолвной надежде и тоске ловил мельчайший намек — легчайший признак, что вы благосклонны ко мне. Наша дружба крепла, и я думал: возможно, этого довольно. Я твердил себе, что должен поговорить откровенно, но видел, как вы погружены в творчество. Опасаясь нарушить ваше душевное равновесие, я решил подождать, пока вы не закончите свою новую книгу.

Он дрожал, глаза его горели такой отчаянной надеждой, страхом и любовью, каких я никогда не встречала.

— В последние несколько месяцев я вытерпел столь изощренные муки и смятение рассудка и духа, опасаясь раскрыть свои чувства и в то же время страдая от невыносимой неизвестности, что не в силах описать даже приблизительно. Я должен сказать это сейчас: я люблю вас, мисс Бронте. Люблю всем сердцем и душой. И не могу представить высшей чести, чем ваше согласие стать моей супругой. Вы обдумаете мое предложение? Согласитесь? Выйдете за меня и разделите мой удел?

Я была поражена… смущена… онемела от замешательства. Впервые в жизни я поняла, каково мужчине признаваться в любви, сомневаясь в ответе. Я и до этого подозревала, что мистер Николлс неравнодушен ко мне, но не представляла, насколько сильно. Он стоял передо мной в тревоге и ожидании. Как я должна была реагировать? Что я чувствовала? Я не знала.

— Вы говорили с папой? — наконец осведомилась я.

— Я не осмелился. Решил сначала поговорить с вами.

Тогда я встала.

— Мистер Николлс, я польщена и поражена вашим предложением и от всего сердца почтительно благодарю за него. Однако я не могу дать ответ, пока не поговорю с папой.

Он отчаянно взглянул на меня.

— Понимаю. Но разве вы не можете выразить свои чувства? Вы разделяете мою любовь? Прошу вас, скажите! Подарите мне луч надежды!

— Полагаю, лучше я промолчу, сэр, поскольку пока не знаю, что думаю или чувствую. Обещаю дать ответ завтра.

Он не двигался. Я взяла его под руку и наполовину вывела, наполовину вытолкала из комнаты в коридор.

— Доброй ночи, сэр. Еще раз спасибо.

Как только входная дверь крепко затворилась за ним, я прислонилась к стене коридора. Голова моя кружилась, сердце бешено стучало. Что это было? Я грежу… или мистер Николлс действительно сделал мне предложение? Мне тридцать шесть лет, я забыла и помышлять о браке на том основании, что никто, достойный моей любви, никогда не полюбит меня. Я давно поклялась, что лучше останусь одинокой до конца своих дней, чем выйду за мужчину, который не полюбит меня всем сердцем, причем взаимно. И все же затруднений избежать не удалось.

Мистер Николлс открылся мне с такой страстью и эмоциями, какие прежде я встречала лишь в книгах у романтических героев.

Что я испытывала к мистеру Николлсу? Любила ли я его? Нет. Тем не менее раньше я презирала его, но с годами стала считать надежным и ценным другом, почти членом семьи; он завоевал мою симпатию и глубокое уважение. Когда он делал свое удивительное признание, казалось, все его существо кричало о любви ко мне, — любви, которую он хранил в тайне. Кто знает, может, со временем ответное чувство расцветет и в моем сердце?

Ах, если бы только мои сестры были живы! Как горячо мне хотелось разделить с ними новость и узнать их мнение. У меня даже не было подруги поблизости, чтобы посоветоваться. Единственные женщины, которым я доверяла, — Эллен, миссис Гаскелл и мисс Вулер — жили за много миль, а вручить подобный вопрос медлительной почте было невозможно. Оставался только папа; в любом случае я нуждалась в его благословлении. Несомненно, он изложит свои мудрые и беспристрастные взгляды и поможет понять, что мне делать.

Несколько раз я глубоко вдохнула, стараясь успокоиться, постучала в дверь кабинета и переступила порог.

Отец сидел у камина, выпрямившись в кресле, и читал газету при помощи увеличительного стекла и света очага и свечи. Я была слишком взволнована, чтобы сесть, слишком потрясена, чтобы выбирать слова, и потому просто подошла к riarie и дрожащим голосом сообщила:

— Папа, мне только что сделали предложение.

— Какое? — уточнил папа, не отрываясь от газеты.

— Мистер Николлс предложил стать его женой.

Голова папы дернулась, челюсть отвисла, он в ужасе уставился на меня. Увеличительное стекло чуть не упало на пол, он схватил его обеими руками и поправил газету, которая угрожала соскользнуть с коленей.

— В смысле? Ты надо мной издеваешься? Или шутишь?

— Нет, папа. Мистер Николлс заглянул ко мне после того, как попрощался с тобой. Он произнес всего несколько слов. Признался, что любит меня, и попросил стать его женой.

Папин голос взвился от неожиданной злости.

— Какая нелепость! Мистер Николлс? Да кем он себя возомнил, что сделал такое возмутительное предложение, и к тому же напрямую тебе? Как он осмелился? Подобные вопросы положено решать с отцом! Надеюсь, ты холодно отказала ему!

— Я ничего не ответила, папа. Сказала, что мне нужно посоветоваться с тобой.

— Тогда можешь передать, что я велел ему катиться к черту!

— Папа!