Переворот - Иван Кудинов

— Благодарю. Что касается дам, — усмехнулся Катанаев, — в моем возрасте этот вопрос далеко не главный…

— О-о! — шутливо погрозил пальцем Оаба. — Я с вами не согласен. Как это у вас? Любви все возрасты покорны! — И пожимая руку на прощанье, не переставая улыбаться, тихонько, доверительно спросил: — Скажите, генерал, вы не станете возражать, если на ужине будет присутствовать атаман Семенов?

Катанаев пожал плечами.

— Очень хорошо, очень!.. — закивал Оаба. — До завтра, генерал!

На следующий день Катанаев нанес визит управляющему Забайкальской области Таскину. Бывший депутат Государственной думы принял генерала несколько настороженно, с холодной любезностью. Чувствовалось по всему, что нынешний «губернатор» Забайкалья не хотел терять своего лица в глазах верховного правителя и в то же время с явной опаской оглядывался на Семенова…

— Так ведь дознание о действиях атамана уже велось — сказал он с некоторым удивлением. И тут же извлек из недр своего обширного стола бумаги с машинописным текстом. — Вот, пожалуйста. Это доклад генерала Иванова-Ринова. Можете ознакомиться.

— Благодарю, я уже знаком с этим докладом. — Знакомы?

— Да. Копию доклада мне показал министр юстиции Старынкевич, — пояснил генерал. Таскин был обескуражен:

— И что же… какое мнение у вас сложилось?

— По-моему, доклад лишен главного: убедительности.

— Ну что ж, — управляющий отодвинул бумаги и внимательно посмотрел на спокойно-медлительного Катанаева. — Ну что ж, — повторил, несколько стушевавшись, не зная, что еще сказать. — Лично с атаманом вы намерены встретиться?

— Непременно. Комиссия вовсе не имеет цели во что бы то ни стало обвинить Семенова. Задача комиссии — беспристрастно во всем разобраться и сделать объективные выводы. Так что избегать встреч с атаманом у меня нет оснований. Напротив. Тем более что оба мы казаки, — улыбнулся Катанаев.

— Можно дать вам один совет?

— Буду вам признателен.

— Постарайтесь встретиться с атаманом как можно скорее.

— Спешка не в моем правиле, но если вы убедите…

— Чем скорее вы встретитесь, тем меньше будет у вас ненужной предубежденности.

— Благодарю за совет. А скажите, — в свою очередь поинтересовался, — разве выборным атаманом Забайкальского казачьего войска является Семенов?

— А кто же, по-вашему?

— По-моему, полковник Зимин. Таскин усмехнулся и посоветовал:

— А вы, Георгий Ефремович, спросите лучше об этом само войско. Оно вам скажет, кто у них атаман — Зимин или Семенов.

Встреча с полковником Зиминым, которого навестил генерал в тот же день, оставила у него двойственное чувство: с одной стороны чувство жалости к старику, а с другой — брезгливости и раздражения, вызванных безволием и смиренностью «выборного» атамана.

— Позвольте, полковник, — едва сдерживал раздражение Катанаев, — разве вам неизвестно, что есть приказ военного министра о выделении казачьей дивизии из состава пятого корпуса и подчинении этой дивизии вам? И что, наконец, вы, полковник Зимин, наделены такими же правами, как и Семенов. Разве вам это неизвестно?

— Известно, конечно. Но Семенов отказался выполнять этот приказ. Не допущу, говорит, двоевластия в Забайкалье…

«Ну что ж, — подумал Катанаев, — судя по всему, Семенов действительно узурпировал тут власть, прибрал к рукам Забайкалье и не желает ни с кем считаться. Интересно, как он сам это объяснит?»

Настало время встретиться с атаманом.

Морозным и ясным полднем генерал Катанаев подъехал к особняку Семенова. Одноэтажный кирпичный дом, стоявший на берегу речки Ингоды, выделялся красными неоштукатуренными стенами. Ограда была обнесена высоким заплотом. Снег вдоль ограды и особенно у ворот утрамбован до каменной твердости. Несколько всадников с любопытством смотрели на подъехавшего генерала.

— Атаман у себя? — спросил Катанаев.

Атаман изволят обедать, — отвечали казаки в несколько голосов, нагловато ухмыляясь. Однако задержать генерала никто не посмел. И Катанаев, пройдя но мощеной и слегка заснеженной дорожке, поднялся на крыльцо, с шатровым резным навесом.

Дверь, ведущая из передней в столовую, была неплотно прикрыта — и оттуда доносился неторопливый хор голосов. Видимо, обед был в самом разгаре. Катанаев разделся. Молчаливо-услужливый пожилой казак принял у него из рук шинель и папаху и проводил в гостиную.

— Доложи-ка, братец, атаману, — сказал генерал, уверенный в том, что Семенов непременно выкажет свою независимость и заставит ждать себя. Заранее к этому готовый, генерал, как только казак удалился, с интересом стал изучать обстановку гостиной. Бросалась в глаза, прежде всего, излишняя роскошь: степы были увешаны восточными гобеленами, изысканность рисунка которых сочеталась с кажущейся простотой и даже примитивизмом; пол застлан огромным персидским ковром; в углах стояли лакированно-черные китайские тумбочки с китайскими же вазами на них; большой диван занимал простенок между окнами; низкий точеный столик — и еще одна ваза на нем скорее заполняли пространство, чем дополняли картину. «Многовато сахару, — подумал генерал. — Когда сахару в меру — сладко, а когда его перебор — приторно…»

Ждать пришлось, однако, недолго. Семенов появился буквально через минуту. Остановился, не доходя до генерала два-три шага, и некоторое время они внимательно смотрели друг на друга. Потом Семенов сделал еще один шаг и первым заговорил:

— Рад приветствовать вас, генерал, в наших краях. Прошу, — указал на кресло подле низкого столика с вазой.

Голос у атамана густой, сильный, и он, казалось, чуть даже его сдерживал. Вместе с атаманом вошел высокий молодой есаул, но Семенов почему-то его не представил, есаул так и остался в стороне, молчаливый и безучастный. Присутствие его было непонятным.

— Надеюсь, полковник, миссия моя вам уже известна? — спросил Катанаев.

— Да, конечно.

Семенову на вид было лет тридцать, не больше, хотя на самом деле ему и тридцати еще не было. Он был высок, плотен и крупноголов, черные волосы слегка курчавились, и в лице его, смуглом и немного скуластом, проглядывал некий азиатский тип. Видимо, в ком-то из его предтечей текла инородческая кровь. Пожалуй, он был даже по-своему красив, атаман Семенов.

Как только они уселись в кресла друг против друга, в комнату вошла молодая женщина, такая же смуглолицая, как и атаман, брюнетка, но с более утонченными чертами; высокая и очень стройная, гибкая, она прошла по ковру неслышно и мягко, держа перед собою круглый серебряный поднос с двумя стаканами чаю и какой-то закуской на блюдце, поставила на столик и, глянув на генерала обжигающе-остро, улыбнулась. Катанаев кивком головы поблагодарил. Он тотчас догадался, как только эта женщина появилась, что это и есть та самая «прекрасная Маруся», расходы на которую, как ему говорили, равны содержанию всего семеновского корпуса. Нежно-смуглую шею Маруси украшало ожерелье, переливаясь тусклым разноцветьем драгоценных каменьев, о котором генералу тоже говорили: Семенов купил это ожерелье в Харбине, выкинув бешеные деньги, в то время как денег не хватало на содержание войск, и жалованье казакам выплачивалось нерегулярно…

Семенов проследил взглядом за этой немой сценой и усмехнулся. Маруся, так же неслышно и мягко ступая по ковру, с достоинством удалилась.

— Как долго намерены вы, генерал, задержаться в Чите? — поинтересовался Семенов, когда Маруся закрыла за собою дверь.

— Мне сейчас трудно сказать, — отпив чаю из стакана, ответил Катанаев. — Все будет зависеть от обстоятельств, выяснение которых, прежде всего, важно для комиссии…

Семенов опять усмехнулся, на этот раз усмешка была иронически-недоброй, губы слегка покривились:

— Не боитесь, генерал… зря время потратить?

— Постараюсь провести его с пользой для дела. В мои годы разбрасываться временем грешно…

Молчаливо сидевший до этого у дальнего окна есаул кашлянул, как бы напомнив о себе. Генерал глянул на него, роль есаула оставалась загадкой… Впрочем, он тут же и забыл о нем, повернулся к атаману:

— Скажите, полковник, вы получили мое письмо?

— Да, — кивнул Семенов после некоторого колебания, словно раздумывая — сказать правду или утаить. — Получил.

— И решили не отвечать. Почему? Семенов изобразил на лице удивление:

— Как, разве я не ответил? Письмо послано было с курьером, — врал теперь откровенно, почти не скрывая этого. — Видимо, вы разминулись…

Катанаев откинулся на спинку кресла, как бы отодвигаясь и разглядывая атамана издалека. Они помолчали. На дворе, под окнами, кто-то весело и взахлеб рассказывал: «Атаман, значица, и приказал: всех, грит, краснюков под корень, штоб духу их не осталось! Ну, поставил я энтих граждан к стенке и сымаю, значица, последний и решительный допрос: признавайтесь, красные шкуры, где находятся главные ваши силы? А они мне: красными были, красными и останемся, а штобы своих выдавать — извините! А я им: нет, грю, шиш, красными вы у меня не останетесь, я вас мигом сделаю беленькими, как снег, а все красное выпущу подчистую…» Другой голос поинтересовался: «Побелели?»