Дуэль со смертью - Антон Чижъ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В кого господа стреляют? – спросил Ванзаров, чтобы поддержать приятную беседу.
– И то сказать: безобразие одно. – Анакреонт с досады плюнул. – Только патроны переводят зря. Не охота, с женским полом бобы разводят.
– Вот, значит, как? – спросил Ванзаров, представляя, как Тухля охотится за мадемуазель Новоселовой. Он мысленно пожелал барышне убегать как можно дальше в лес, чащу, бурелом. Лучше повстречаться с разбуженным медведем или голодным волком, чем быть пойманной Тухлей.
– То-то и оно… Вертихвостки эти убегуть, а господа за ними. Как найдут – извольте поцелуй. А поцелуй залпом отмечают. Срамота…
– Кто же за все это платит?
– Известно кто… Господин Квадри… Уважаемый человек…
– Часто охоту устраивает?
– Прошлую зиму и Великий пост – так каждое воскресенье. А нынче впервой…
Ванзаров хотел узнать подробности, но тут издалека донеслось:
– Auxilium![36]
Призыв был напуганный и жалобный. Кто издал его, сомневаться не приходилось.
Успев подумать: «Не обошлось!», Ванзаров побежал туда, где нуждались в помощи.
* * *
В зимнем лесу кругом снег да елки, а господа художники умеют видеть нечто живописное. Какой-нибудь Шишкин, Репин или Микеланджело такую картину распишет, что богатый купец, пожалуй, и тысячу отвалит. Из всей живописи Ванзаров разбирался только в фальшивых червонцах. В картине, которая открылась на заснеженной полянке у леса, он увидел бедствие, последствия которого не сулили ничего, кроме плохого.
Однако было чем восхититься. Или содрогнуться. В зависимости от крепости нервов. Окажись здесь и сейчас великий криминалист Лебедев, он наверняка оценил бы мрачное изящество произошедшего. Присвистнул, высказался на свой манер да и, пожалуй, пальцем не пошевелил. И саквояж свой знаменитый не стал бы раскрывать. Еще и отругал бы, дескать, как посмели побеспокоить по такой ерунде. Милым привычкам тяжелого характера Аполлон Григорьевич не изменял. Впрочем, речь не о нем. Пора и нам взглянуть на то, что десяток секунд рассматривал Ванзаров.
Предупреждаем особо впечатлительных дам, зрелище не для слабонервных. Кто боится – читайте с закрытыми глазами. Так-то вот…
Среди пары кустиков неизвестного сорта на снежной простыне лежали тела. Одно, без сомнений, принадлежало господину Квадри. Он лежал на спине, не слишком широко раскинув руки, сжимал в левой карабин. Пальто его было по-прежнему расстегнуто, казалось, он прилег отдохнуть от тягот охоты. Тирольская шапка плотно насажена на голову. Все бы ничего, но вместо лица блестело месиво засохшей крови, в которой смешались лоб, нос, щеки и рот. Квадри лежал не шевелясь. Несколько минут назад душа его отлетела в морозные небеса.
Рядом с неподвижной рукой подрагивали пальчики мадемуазель Новоселовой в спазмах агонии. Спасти барышню не смог бы даже Лебедев: вместо шеи зияла развороченная дыра, забрызгавшая полушубок веером кровавых ошметков. На лице ее застыло удивленное выражение. Будто она не верила, что хорошенькая барышня вот так внезапно, нелепо и странно может расстаться с жизнью. Как любой человек. Новоселова образовывала с Квадри фигуру, похожую на латинскую букву V, угол которой можно вообразить, продолжив линии от ее сапожек и ботинок Квадри.
Причина смерти была настолько очевидна, что великому Лебедеву здесь делать нечего. Раны были нанесены выстрелами из дробовика. Отдельные дробинки, не нанеся большого вреда, застряли в уцелевшем подбородке Квадри и щеке Новоселовой. Дробь не меньше 10-го калибра, крупная. Ванзарову достаточно было наклониться, чтобы разглядеть темные стальные шарики на белесой коже.
Два выстрела – два трупа. Такому достижению могли позавидовать знаменитые охотники прерий. Тот, кто проявил завидную меткость, стоял поблизости, сжимая двустволку.
– Вот, – сказал Тухля и жалобно улыбнулся. – Так вышло… Factum est factum[37].
– Зачем… ты… это… сделал? – спросил Ванзаров, проявляя чудеса выдержки.
Он гнал мысль о том, что ему предстоит исполнить служебный долг. Арестовать и отдать под суд друга. За убийство. В этот раз Тухля превзошел сам себя. Безалаберный растяпа доигрался: лишил жизни двух человек. Тут не попросишь прощения, как за разбитую тарелку из сервиза жены.
– Случайно, – пробормотал Тухля, невольно улыбаясь, как шаловливый малыш стесняется и радуется проделке, за которую маменька пожурит малость, а потом обнимет и поцелует.
Доброй маменькой Ванзарову не полагалось быть по чину.
– Случайно? – переспросил он.
Тухля кивнул:
– Я не знал, что они тут… А я там…
– Господин Тухов-Юшечкин, извольте выражаться ясно, – Ванзаров развернулся к нему. – Прошу подробно сообщить, что вы совершили.
– Пухля… Родя… Родион, ты что? – говорил Тухля, не веря, что старый друг обернулся жестким, злым и колючим мечом правосудия. – Это же я… Я… Ты что…
– Ты убил двух человек. Ожидаешь, что потреплю тебя за ушко, мы посмеемся, вернемся к поезду, выпьем настойку, и все пойдет как прежде? Нет, Андрей, как прежде уже не будет. Ты – убийца. Преступник.
– Но ведь я не нарочно! – прошептал Тухля. – Я не хотел… Это случайность нелепая… Omni casu…[38]
– Наказание определит суд. По закону за непреднамеренное убийство полагается от года тюрьмы до двух лет каторги. Если присяжные поверят, что это была нелепая случайность.
– Каторга? – Голос Тухли упал куда-то глубоко. – Но это невозможно, немыслимо… Non dubitandum est…[39]
– Не думал, что закончится подобным, – сказал Ванзаров, забирая ружье, разламывая и проверяя: оба патрона стреляны, сильный свежий запах пороха.
Сцепив пальцы, Тухля стал мять их, будто лепил снежок.
– Убийца, преступник, уму непостижимо…
Ванзаров защелкнул двустволку.
– Возвращаемся в столицу, оформим протокол признательных показаний.
Тухля поник головой.
– Ты меня сразу… В тюрьму?
Об этом Ванзаров старался не думать совсем.
Оказаться в камере среди настоящих уголовников для Тухли хуже каторги. Его уничтожат морально, смешают с грязью, растопчут достоинство. Помешать этому невозможно: как ни просить тюремщиков, они не уследят. Тухле нельзя в тюрьму. Но и отпустить домой убийцу Ванзаров права не имел. Разве только держать под присмотром в камере 3-го Казанского участка? Тоже нельзя. Убийство произошло на территории 3-го стана Петербургского уезда, становой пристав затребует такое легкое и удобное дело себе. Удержать арестанта невозможно.
– Рассказывай, что натворил, – раздраженно бросил Ванзаров.
– Хорошо, конечно…
И Тухля признался.
…Он пошел по следам Новоселовой, но следы быстро исчезли. Тухля оказался в одиночестве в заснеженном лесу. Провалился по щиколотку, с еловой лапы на него свалился сугроб, поцарапался о торчащую ветку. Немного испугался, что заблудился. Но тут откуда-то слева донеслись двойные выстрелы. Первый, затем второй и последний. Тухля подумал, что так
