Ацтек. Гроза надвигается - Гэри Дженнингс

Сомневаюсь, чтобы в ту ночь хоть кто-то из нас, за исключением, может быть, нескольких закаленных в боях ветеранов, сомкнул глаза. Сам я не спал, тем паче что спрятаться за отведенным мне кустом можно было, лишь скрючившись в три погибели. По-прежнему сыпал дождь, так что моя накидка промокла до нитки. Та же судьба постигла и мой хлопковый панцирь: он размок, прилип к коже и стал настолько тяжелым, что я даже засомневался, сумею ли, когда придет время, выпрямиться.

После бесконечно долгого, томительного ожидания я наконец услышал, как справа, с юга, донеслись слабые звуки. Основные силы аколхуа готовились – кто выступить в засаду, кто пойти в ложную атаку, под губительные стрелы тлашкалтеков. Сейчас их жрецы распевали традиционные, предваряющие битву молитвы, но с такого расстояния до меня доносились лишь обрывки песнопений.

– О могучий Уицилопочтли, бог сражений и битв, начинается война... Выбери же, о великий бог, тех, кто должен убивать, тех, кому предстоит быть убитыми, и тех, чья участь быть захваченными как ксочимикуи, дабы ты мог испить кровь их сердец... О владыка воинств, молим тебя одарить своей улыбкою тех, кому суждено погибнуть на этом поле или на твоем алтаре... Пусть проследуют они прямо к дому солнца, чтобы возродиться снова и жить там в любви и почете среди тех доблестных мужей, кои были их предшественниками...

Ба-ра-РУУМ! Все мое затекшее тело содрогнулось от грома «вырывающих сердца» барабанов. Даже обволакивающий все вокруг дождь не смог смягчить этого пробирающего до костей грохота. Я надеялся, что наводящий страх шум не напугает воинов Тлашкалы и не обратит их в бегство раньше, чем нашим удастся заманить их в задуманную Несауальпилли ловушку. Вскоре к грому барабанов присоединились стоны, завывания и протяжное блеяние труб-раковин. А затем весь этот шум стал медленно стихать: музыканты вместе с колонной наступающих удалялись в направлении реки, навстречу поджидавшему их врагу.

Поскольку набухшие дождевые тучи висели так низко, что, казалось, их можно было коснуться рукой, настоящего рассвета мы в тот день не дождались, однако со временем стало гораздо светлее. В результате я убедился, что всю ночь просидел сгорбившись за сухим, почти полностью облетевшим кустом, который едва ли мог бы послужить полноценным укрытием и для земляной белки. Мне требовалось срочно затаиться в каком-нибудь другом месте. Времени было в обрез, и я, с трудом встав, придерживая макуауитль и волоча копье, чтобы оно не торчало над головой, на полусогнутых ногах двинулся на поиски нового убежища.

Признаюсь вам, почтенные братья, что даже если бы вы подвергли меня всем пыткам, имеющимся в арсенале вашей Святой Инквизиции, я бы и тогда не смог вразумительно объяснить, почему выбрал в то утро именно это направление. С одинаковым успехом можно было искать новое убежище где угодно, в любой стороне. Но меня потянуло именно на восток, туда, где в скором времени предстояло разразиться сражению. Могу лишь предположить, будто руководствовался подсказкой внутреннего голоса, внушавшего мне что-то вроде: «Темная Туча, ты сейчас на грани того, чтобы ввязаться в битву на первой и, может быть, единственной войне в твоей жизни. Будет жаль, если ты так и не переступишь эту грань и не постигнешь того, чего человеку нельзя понять, не испытав на себе».

Однако я так и не дошел до реки, где аколхуа уже столкнулись с тлашкалтеками, и лишь издали до меня доносился шум схватки. Сначала рев, гиканье и боевые кличи, а потом – вопли и проклятия раненых. А главное – свист рассекающих воздух стрел и дротиков. Должен сказать, что тупое оружие, на котором мы тренировались в школе, практически не производило шума, тогда как острые обсидиановые наконечники боевых стрел и копий буквально пели в воздухе, неся погибель своим жертвам. Поэтому с того дня всякий раз, когда мне приходилось записывать повествование о сражении, я всегда добавлял к изображениям стрел, дротиков и копий завиток, символизирующий пение.

Сперва шум слышался спереди от меня – оттуда, где две армии сошлись на реке, а потом, когда аколхуа обратились в бегство, а тлашкалтеки пустились в погоню, стал смещаться вправо. Затем барабанщики по приказу Несауальпилли подали сигнал, клещи сомкнулись, и неистовые звуки сражения усилились во много раз. Благородные воители издавали свои кличи, подражая грозному рычанию ягуаров, пронзительному клекоту орлов или уханью сов. Я мог лишь представлять себе, как аколхуа наносят удары мечами плашмя и делают выпады тупыми концами копий, в то время как их недруги отчаянно дерутся, изо всех сил стараясь сразить противников насмерть.

Надо полагать, картина была впечатляющей и на нее стоило посмотреть, однако панораму боя от меня скрывали неровная местность, деревья и кусты, серая пелена дождя и, конечно же, моя близорукость. Я уже совсем было решил подкрасться поближе, когда кто-то робко похлопал меня по плечу.

Не выпрямляясь, продолжая сидеть на корточках, я резко развернулся, выставил перед собой копье... и чуть не насадил на него Коцатля. Мальчик тоже стоял пригнувшись и приложив палец к губам. Переведя дух, я прошипел:

– Коцатль, чтоб тебе провалиться! Что ты здесь делаешь?

– Я находился поблизости от тебя всю ночь, господин, – прошептал он, – поскольку думал, что моему хозяину может понадобиться пара глаз получше его собственных.

– Нахальный постреленок! Я еще не...

– Нет, господин, ни в коем случае. Но похоже, я ждал не зря. Сюда приближается враг, и если б не я, он увидел бы тебя первым.

– Что? Враг? – Я пригнулся еще ниже.

– Да, господин. Воитель-Ягуар в полном боевом облачении. Должно быть, он вырвался из засады. – Коцатль поднял голову и торопливо огляделся. – Думаю, он собирается зайти нашим в тыл и неожиданно снова на них напасть.

– Посмотри еще, – нетерпеливо попросил я мальчика. – Где именно этот человек находится и куда он направляется?

Маленький раб привстал, пригляделся и доложил:

– Он находится примерно в сорока длинных шагах, слева от тебя. Движется медленно, пригнувшись, но, похоже, не ранен. Просто соблюдает осторожность. Если он продолжит идти в том же направлении, то неизбежно пройдет между вон теми двумя деревьями, что в десяти длинных шагах перед тобой.

Получив столь точные указания, даже слепец мог бы перехватить противника.

– Пойду к деревьям, – сказал я. – А ты оставайся здесь и незаметно приглядывай за врагом. Если он заметит мое движение, ты это увидишь. Предупреди меня криком, асам беги.

Копье и плащ я оставил на месте и, взяв с собой только макуауитль, извиваясь пополз вперед, к маячившим за пеленой дождя деревьям. Они торчали над порослью высокой травы и низких кустов, сквозь которые едва виднелась протоптанная оленями тропа. Я решил, что по ней-то и движется сбежавший тлашкалтек. Коцатль голоса пока не подавал, и я, добравшись до деревьев, присел на корточки за одним из них, держа свой макуауитль наготове – обхватив рукоять обеими руками и отведя клинок назад для удара.

Сквозь шелест моросящего дождя до моего слуха доносились лишь слабые шорохи травы и ветвей, а потом вдруг прямо перед моим укрытием на землю опустилась ступня в заляпанной грязью сандалии, отделанной по краям ягуаровыми когтями. Миг спустя я увидел и вторую ногу. Должно быть, оказавшись между деревьями, воин рискнул наконец выпрямиться в полный рост, чтобы оглядеться.

Я замахнулся острым обсидиановым мечом, вспомнив, как замахивался когда-то на кактус топали, и мне показалось, что благородный воитель на какой-то миг завис в воздухе. А потом, рухнув, растянулся на земле: я перерубил его обутые в сандалии ноги выше лодыжек. Одним рывком я оседлал врага, отшвырнул макуауитль, еще остававшийся в его руке, и, приставив тупой кончик моего собственного к его горлу, задыхаясь произнес освященное традицией ритуальное обращение победителя к пленнику. В мое время воины всегда соблюдали правила учтивости. Невежливо было называть этого человека пленником, так что поверженному воителю-Ягуару я сказал:

– Ты мой возлюбленный сын.

– Да проклянут тебя все боги Сего Мира! – злобно огрызнулся тот в ответ, и его можно было понять. Его, благородного воителя-Ягуара, застали врасплох – и кто же? Не другой славный воитель вроде него или хотя бы закаленный в боях ветеран, а йаокуицкуи, неопытный новобранец самого низшего ранга. Я прекрасно понимал, что, случись нам сойтись в бою лицом к лицу, он мог бы не спеша изрубить меня на мелкие кусочки. Воитель тоже понимал это, а потому побагровел и заскрежетал зубами. Однако, как ни силен был его гнев, воин все же совладал с ним и нашел в себе силы вымолвить традиционные слова сдающегося в плен:

– Ты мой почтенный отец.

Я отвел оружие от шеи врага, и он сел, тупо уставившись на кровь, хлеставшую из обрубков его ног, и две ступни, так и оставшиеся стоять рядом на оленьей тропе. Накидка из ягуара, составлявшая наряд благородного воителя, даже промокшая и заляпанная грязью, производила сильное впечатление. Пятнистая шкура крепилась к оскаленной голове хищника, служившей шлемом таким образом, что передние лапы зверя были своего рода рукавами, куда продевались руки воителя, а когти постукивали у его запястий. Ремни при падении не расстегнулись, и на его левом предплечье по-прежнему красовался круглый щит.