Новый Мир ( № 9 2008) - Новый Мир Новый Мир

Понятие “красота” в художественном пространстве “чеченских” романов существует лишь с эпитетом “босхианская”. Вообще босхианская эстетика в не меньшей степени характерна и для политических романов Проханова. Но в многословных и неуклюжих произведениях, вроде “Политолога”, “Красно-коричневого”, “Крейсеровой сонаты”, “Теплохода „Иосиф Бродский””, эти сцены представляют собой что-то похожее на серию лубочных картинок, едва объединенных конспирологическим сюжетом и вялым, скучным героем-“хроникером”. “Чеченские” романы хорошо сконструированы и динамичны. Война как будто дисциплинирует довольно-таки неряшливого прозаика.

Мощь и своеобразная красота современного оружия завораживают Проханова. Вообще по части описания различных видов оружия автор “Чеченского блюза” не имеет себе равных в современной русской литературе. Дело тут, разумеется, не в боевом опыте. У Владислава Шурыгина он богаче, к тому же это опыт не только журналистский, но и собственно военный. Эдуард Лимонов посетил меньше горячих точек, но зато приезжал в Боснию или Приднестровье с автоматом, а не с “лейкой и блокнотом” в руках. Аркадий Бабченко, Захар Прилепин и Александр Карасев воевали в Чечне, но только у Проханова оружие становится самостоятельной темой. Автор “Идущих в ночи” — художник, он любит рисовать несколько аляповатые (иногда нарочито аляповатые, один из его любимцев — Анри Руссо), но зато яркие, запоминающиеся картины. Оружие — великолепная натура для его батальных полотен. Вооружение Российской армии образца Первой и, в особенности, Второй чеченской можно изучать по его романам: от штурмовиков до снайперских винтовок, от лепестковых мин до огнеметов. Кстати, огнемет, кажется, его любимое оружие: кульминационный эпизод “Чеченского блюза” — взрыв машины, груженной огнеметами “Шмель”. Взрывы вакуумных бомб, работа тяжелых огнеметов “Буратино” и ручных “Шмелей” (“Идущие в ночи”), эффектное описание того же “Буратино” в “Гексогене”. Страшный, всепожирающий огонь, идеальное оружие войны.

Я не знаю, как вел себя Александр Проханов на передовой. Я не знаю, как повел бы он себя в тот страшный и трагический момент, который может случиться в жизни всякого подлинного военкора. Но модель “идеального поведения” он описал в одной из финальных сцен “Идущих в ночи”.

Литкин вместе с боевиками Басаева попадает в приготовленную русскими ловушку. Под ногами стали рваться лепестковые мины, спецназовцы расстреливали растянувшихся вдоль Сунжи чеченцев из крупнокалиберных пулеметов, в небе повисли “ядовитые апельсины” осветительных мин. “Литкин испытал ужас <…>. Но не побежал с остальными, а снял с плеча телекамеру <…> страх прошел, сменился поминутно возрастающим, яростным и счастливым возбуждением. Таинственный Дух Разрушения, которому он поклонялся, которого умолял наградить его небывалыми зрелищами, этот Дух услышал его. Развесил специально для него оранжевые лампы над поймой. Расставил по

окрестным холмам пулеметы. Старательно уложил в снег противопехотные мины. Привел к этим минам обмороженных, измученных людей <…>. Позволил снимать небывалую, невыносимую для человеческих глаз картину <…>”

Эдуард Лимонов — Ландскнехт

Хороша ты, пуля. Отомстительна ты, пуля. Пуля, ты горяча.

Э. Лимонов, “Дневник неудачника,

или Секретная тетрадь”

В начале девяностых в бывших советских и югославских республиках на еще теплых останках коммунистических режимов начались межнациональные войны, которые до сих пор стыдливо называют конфликтами. Как вели себя люди во время этих войн? Все живое страшится смерти и бежит от нее. Кто мог-— бежал. Из Боснии и Книнской Краины бежали в Сербию, в Австрию, в Италию, в Германию, даже в Швецию. Из Абхазии — в Россию. Из Таджикистана-— опять-таки в Россию. На месте оставались те, кому некуда было податься.

Но повсюду находились люди, не бежавшие от войны. Напротив, они стремились на войну. Понурив голову, идет на призывной пункт военнообязанный. Долг есть долг, а страх наказания иногда сильнее страха смерти, тем более смерть-то еще далеко, а тюрьма за уклонение — вот она, рядом. Еще проще проводит мобилизацию полевой командир: или бери автомат, или поставим к стенке. Но в каждой из этих войн основу, костяк вооруженных сил составляли как раз добровольцы. У добровольцев обычно есть веские причины взять в руки оружие. Краинские сербы, с детства слышавшие от дедушек и бабушек рассказы об усташском терроре, наблюдали повсюду возрождение усташского духа и усташской символики, сталкивались с произволом, слышали угрозы, становились жертвами хорватских националистов. Не меньше оснований сражаться было и у хорватов. Они помнили рассказы дедушек и бабушек о чётническом терроре, кляли ненавистный Белград и опасались, что многочисленная сербская община станет в независимой Хорватии “пятой колонной”.

В Боснии три близкородственных народа давно уже точили друг на друга ножи, пришло время пустить их в ход. Абхазы веками недолюбливали грузин, а в 1992 году к тому же изведали на себе произвол бойцов “Мхедриони”. Абазины, черкесы и кабардинцы шли на помощь абхазам (они абхазам родственны). Грузины пытались защитить своих соплеменников в Сухуми и Гудауте и сохранить единство новорожденного государства. Русские и украинцы в Тирасполе и Дубоссарах не желали жить в румынском государстве (именно присоединение к Румынии провозглашали тогда своей целью националисты в Кишиневе). Словом, у всех были веские причины воевать.

Но тогда же все эти горячие точки привлекали множество наемников, солдат удачи — современных ландскнехтов. Их интересовали не только деньги. В России начала девяностых простой челночник мог заработать куда больше наемного автоматчика в Боснии или в Приднестровье. Стоило ли рисковать жизнью ради весьма скромных денег? Я как нормальный обыватель скажу: конечно нет. Но наш герой менее всего походит на обывателя. Во все времена рождались люди, которым скучно было жить в мире, скучно сидеть на одном месте, ходить каждый день на работу, заниматься домашними делами. Найти себе применение в мирной, сравнительно спокойной стране им было трудно. Кровавая смена эпох, проклятое время для нормальных обывателей, для таких “пассионариев” — подарок.

Эдуард Лимонов уже в 70-е годы бредил войной. В “Дневнике неудачника”, лучшей, по его собственному признанию, книге, Лимонов не скрывает своего влечения к насилию, даже любуется им: “Хорошо убить сильного загорелого

человека — твоего врага. И хорошо убить его в жаркий летний день, у соленой воды, на горячих камнях. Чтоб кровь окрасила прибрежную мелкую воду”.

Романтически настроенный молодой человек может “любить” войну, писать о “ветре, обутом в солдатские гетры, / О гетрах, идущих дорогой войны”. Столкновение с реальностью войны чаще всего оканчивается печально: романтик может остаться в живых, но психологическая травма окажется непоправима. Взгляд на мир, на человека, на войну, эстетические принципы его творчества будут разрушены.

Но Лимонова война не разочаровала. Напротив, обогатила его творчество: “Мои унылые коллеги по литературному цеху, даже лучшие из них, туповато не поняли и не понимают, насколько мое вторжение в войну, а затем в политику расширило мои возможности”. Лимонов не сочинитель. Он сам главный герой своих книг. И описывает он себя — свои эмоциональные состояния, вкусы, интересы, привычки, свою политическую, духовную и сексуальную жизнь. Все его книги — это бесконечная “Моя борьба”. Особенности дарования диктуют и специфическую модель поведения. Уже многими отмечено, что Лимонов живет так, чтобы было о чем писать.

Впервые он оказался на войне в 1992 году, в Книнской Краине. Затем последовали Приднестровье, возвращение в Краину, снова Босния, потом Абхазия. Побывал он и в Таджикистане, правда уже не как воин, а как наблюдатель.

Если не считать конфликта в Приднестровье, все это были страшные, кровавые межэтнические войны. Любой нормальный человек бежал бы куда глаза глядят из горящего Вуковара, из разгромленного Борова Села, из сожженной Гагры, из опустошенного войной Таджикистана. Но Лимонов смотрит на жизнь иначе: “Страна, по которой, как вена рабочего, толчками струит свои воды Пяндж, — горячая и богатая страна. Воинственная и экзотическая сверх всякой меры. <…> Кровав и героичен ее народ. <…> Воинственные дети и взрослые кидают камни в проходящие поезда, потому окна их затянуты решетками. <…> Шоссейные дороги перекрывают бандиты с живописными именами вроде Рахмон Гитлер и взимают дань. О, мой Таджикистан! По ночам пулеметные и автоматные очереди никого не срывают с кровати, лишь самые нервные переворачиваются с боку на бок”. Точно так ему нравилась разоренная войной Абхазия — разрушенные города, сгоревшие дома, опустевшие