Год 1942 - Давид Ортенберг

К этой статье дана редакционная врезка: "Автор данной статьи подполковник Семен Иванович Азаров, командир N полка, пал смертью храбрых на поле боя. Статья для "Красной звезды" написана им за несколько дней до смерти". Самой гибелью в бою, подтвердившей правду каждой своей строки, он как бы оставлял завещание живущим и сражающимся...

* * *

Неделю тому назад Александр Поляков пришел ко мне и стал убеждать, что ему надо поехать на Северо-Западный фронт. Там сражаются "его" пять "КВ", которые он сопровождал с Урала до Старой Руссы и вместе с ними вступил в бой. Как они там? Нужно посмотреть, а быть может, и написать. Какой редактор не загорится такой идеей? А сегодня уходит уже в набор его корреспонденция "Пять "КВ". Мы узнаем, что на счету этой маленькой группы кировских броненосцев немало побед - уничтоженных немецких танков, орудий, сотни вражеских солдат и офицеров. О том, как они воевали, рассказали корреспонденту не только его старые друзья-танкисты и боевые донесения, но вмятины на броне танков от вражеских снарядов. Пришлось пережить танкистам и горькие потери: погиб политрук Харченко, ранены командир танка Чиликин, Кононов, Мащев, заживо сгорел экипаж Калиничева, о котором столько добрых слов написал Поляков в своих очерках "От Урала до Старой Руссы".

Ныне батальон, в состав которого входили уральцы, стал своеобразной академией фронтового опыта. В качестве преподавателей - знакомая четверка уральцев. Учеба проходит в ближайшем тылу, недалеко от передовой. Полигоном танкистам служит кладбище немецких машин, которое в расписании фигурирует под названием "Полевой класс № 6". Порой раздается и боевая тревога - и танкисты мчатся к передовой, чтобы отразить атаку противника...

И еще один материал привез Поляков. Однако это не корреспонденция, и даже не очерк, а новелла об одной удивительной истории из жизни этой пятерки. Называлась новелла "Трофей". После одного боя, когда экипаж "КВ" овладел деревней, к нему приблудился пойнтер.

- Собака, ребята, немецкая. Вот номер и надпись на ошейнике, проговорил Дормидонтов.

Все успели заметить на собачьей шее белый медальончик в форме щитка со штампованным номером и надписью...

- Так вот, ребята, - продолжал Дормидонтов, - за собакой буду ухаживать я. Командир уже разрешил держать ее в батальоне.

- Тогда давай ей кличку дадим, - предложил кто-то, и со всех сторон как дождь посыпались предложения:

- "Фашист", "Адольф", "Гитлер", "Геббельс" - и еще ворох имен в этом роде.

- Нет, ребята, это все не годится, - перебил друзей Дормидонтов. В его синих глазах замелькали веселые искорки. Притворно серьезным тоном он продолжал:

- Товарищи! Не к лицу собаке носить такое имя. Это же оскорбительно для нее.

Громкий взрыв хохота покрыл слова Дормидонтова.

- Так как же мы ее назовем? - забеспокоились танкисты.

- Знаете, как назовем, - заговорил опять Евгений. - Она ведь вместе с другим немецким имуществом нами завоевана. Это наш трофей. Так давайте и назовем ее "Трофей".

Дормидонтов приручил собаку. Ее научили таскать донесения, переносить пулеметные диски, обернутые тряпкой... И вот после одного боя танк Калиничева не вернулся на базу.

Долго ломали себе голову: что же делать? И вдруг кто-то в батальоне предложил послать "Трофея" через линию фронта поискать машину. Пойнтер нашел ее. Вернулся обратно с отрывком записки в зубах. А там было написано: "...хоть сколько-нибудь. Хотя бы с "Трофеем". Мы еще живы. Расстреливаем последние. Набили штук сотню гадов, не сдаемся и не сдадимся. Калиничев". Три рейса с дисками совершил к танку "Трофей". В третий раз он вернулся с опаленной в нескольких местах шерстью и запиской, прикрепленной к ошейнику:

"Дорогие товарищи! Спасибо вам, спасибо "Трофею". Вот какая собака! Она помогла нам подстрелить еще с полсотни кровавых собак. Прощайте ребята. Последние минуты. Обливают бензином. Умрем, но победа за нами! Передавайте привет родным. "Трофея" спускаем в нижний люк. Он такой. Он прорвется. Прощайте, Калиничев, Дормидонтов, Шишов, Соловьев". Вот на какой трагической ноте закончилась новелла!

* * *

И неизменно в номере небольшая статья Ильи Эренбурга. Называется она "Конец Габке". Писатель вывел на чистую воду брехунов из немецкого радио. В нашей газете было сообщение, что один из партизанских отрядов прикончил гитлеровского генерал-лейтенанта Габке. А немецкое радио заявило, что генерал-лейтенант Габке здравствует, и заклеймило "измышления советской печати". В эти дни одна из наших частей, наступающих на Харьковском направлении, захватила среди прочих документов надгробное слово пастора 294-й германской дивизии, произнесенное им на похоронах генерал-лейтенанта Габке. Со свойственным ему сарказмом Эренбург пишет:

"Следует предположить, что свою речь пастор произнес над мертвым генералом, а не над здравствующим. Таким образом, "измышлениями" занималось немецкое радио: оно уверяло, что Габке жив, а Габке в это время уже не мог протестовать - Габке лежал в холодной земле".

Для вящей убедительности писатель привел даже отрывки из проповеди пастора...

* * *

Должен вернуться к керченской катастрофе. Ничего в газете в те дни не было опубликовано; мы не объяснили, что же там произошло. Конечно, могут сказать: а стоило ли вообще рассказывать о том поражении? Не только стоило, но мы обязаны были это сделать. Ведь в более трагический период войны, когда советские войска отступали на всех фронтах, когда немецкие войска прорвались к Москве, газета не молчала, писала о неудачах и поражениях. Делали это иногда даже невзирая на строгие команды сверху.

Но корреспонденты молчат. В Ставке тоже нет ничего подходящего для газеты. Что же случилось с нашими спецкорами? Ведь там два таких боевых человека - Петр Павленко и Александр Вейленсон. Вчера утром наконец мне позвонил Бейленсон из Краснодара, сказал, что они едва вырвались из Керчи, Павленко в госпитале. Досталось им тяжелого сверх всякой меры.

Пришел приказ отступать. Корреспондентам сказали, чтобы они немедленно отправились в тыл. Войска отходили в беспорядке. Транспорта не было. И вдруг Павленко упал, с ним случился сердечный приступ. Его спутник, человек физически сильный, взвалил писателя на плечи и нес три километра, пока не добрался до КП фронта. Там тоже была неразбериха. Вейленсон нашел представителя Ставки Л. З. Мехлиса. Узнав, что случилось с Павленко, он написал две записки: одну - командиру береговой охраны, чтобы Павленко на катере направили через пролив, другую - чтобы на Таманском полуострове выделили машину. А Бейленсону приказал сопровождать Петра Андреевича до Краснодара. Под нещадной бомбардировкой они переправились на тот берег. Там Бейленсон довез писателя до госпиталя.