До особого распоряжения - Борис Пармузин

опасное дело. Юноша понимал это, но пытался за напускным безразличием скрыть тревогу.

Немцы не ошиблись в выборе. Джунаид-хан воспитал сильного, умеющего владеть собой воина.

Юношу не надо спрашивать, сумеет ли он пожертвовать жизнью во имя святого дела. Ясно, что Махмуд-

беку представлялась возможность вместе с Тухлы отправить в Советский Союз самых опасных людей.

Любая разведка сможет использовать этих молодых фанатиков для выполнения самой сложной

диверсии. Надо как можно быстрее передать их в руки правосудия.

- Пять-шесть человек? - переспросил Махмуд-бек.

- Так говорит немец...

Тухлы не гнул спину, не склонялся в унизительных поклонах. Юноша уже знал себе цену. Он уважал

Махмуд-бека, как старшего, как повидавшего жизнь человека. Но сам Тухлы был из знатного рода и по

своей воле шел на опасное задание. Возможно, Махмуд-бек скоро сбросит цепи, будет на свободе, а вот

он, Тухлы, взлетит вместе с мостом над огромной рекой. Это скорее всего.

У юноши сошлись брови. На лбу легла складка. Лицо суровое, как у взрослого мужчины. В движениях

нет нетерпеливости, бессмысленного задора. Тухлы понимает, что в этом деле торопиться нельзя.

- Алим... - называет первое имя Махмуд-бек.

126

Тухлы знает Алима. Видел его, но дружеских симпатий к этому угрюмому парню не испытывает.

Поэтому Тухлы не спешит высказывать согласие. Он ждет от Махмуд-бека подробной характеристики.

- Молчаливый, исполнительный. Сильный, преданный нашему делу.

Тухлы продолжает молчать. Для него нужны более весомые факты.

- Вспомни случай, когда он двоюродного брата...

Тухлы оживился:

- Это, значит, не слухи?

- Нет, - твердо сказал Махмуд-бек. - Алим увел брата в пустыню и зарезал.

Среди эмигрантов долго ходили слухи об этом страшном случае. Брата Алима считали болезненным,

не вполне нормальным человеком. Поводом для такого вывода послужило его публичное выступление

на одной скромной эмигрантской свадьбе. Среди своих сверстников он неожиданно с нескрываемой

злостью обрушился на аксакалов, обвиняя их в том, что они повинны в нищете, во всех бедах, и заявил,

что Советы помогут им, молодым, если они вернутся на родину. Они, молодежь, никакого вреда не

принесли Советам.

Парни сидели в стороне... До этой неожиданной горячей речи они переговаривались тихо, вполголоса,

стараясь не обращать на себя внимания, не мешать взрослым вести пристойную, серьезную беседу. Но к

взволнованному голосу все прислушались.

Многие опустили головы, почувствовав скрытое возмущение стариков. Была попытка остановить

разгорячившегося парня.

- Пусть слышат! - поняв, в чем дело, крикнул юноша. - Что? Мы тоже должны подыхать на чужой

земле! Вот! - Он демонстративно поднял руку, показывая торчащую из халата вату и многочисленные

заплаты.

Старики сдержанно молчали. И без того унылая, скромная свадьба окончательно была испорчена.

Кто-то кивнул музыкантам. Раздалась глухая дробь дойры, как-то нерешительно, жалобно вступил

сурнай... Под эту музыку и была решена участь молодого бунтаря. Старики едва заметными кивками

сошлись на одном: убрать юношу.

Спасая «честь» отца, своей семьи, родных, Алим увел двоюродного брата в пустыню...

Алим подходил для опасной операции. На него можно было положиться. Второй парень из

предложенных Махмуд-беком ничем себя не проявил. Но он знал, какое огромное наследство осталось

на советской стороне, а здесь, в чужом краю, он нищенствовал, как тысячи других. Как-то он, сказал

Тухлы:

- Лучше смерть, чем такая жизнь.

- Любую жизнь надо дорого продать... - ответил Тухлы.

- Я бы продал... - выдохнул парень.

Тухлы положил руку ему на плечо:

- Потерпи, подожди... Этот момент придет.

И вот, кажется, момент пришел.

- Он согласится... - сделал твердый вывод Тухлы.

О третьем и четвертом тоже мнения не разошлись. Настоящие джигиты. Из богатых семей. Рвутся в

борьбу. Много сил, смелости, жестокости. Родители благословят своих сыновей на святое дело.

Услышав имя пятого парня, Махмуд-бек задумался.

- Его не интересует судьба родины, - сказал он.

- Но Пулат отчаянный человек.

- Мне кажется, он пытается выдать себя за отчаянного, дружит с вами. Ему просто некуда себя деть...

- Вот и будет ему дело... - упрямо заявил Тухлы.

Эту кандидатуру Тухлы предложил сам. И ему хотелось во что бы то ни стало отстоять Пулата.

Осторожно, стараясь не обидеть Махмуд-бека, но с откровенным упрямством Тухлы дал характеристику

«отчаянному парню». Брови опять плотно сошлись, вытянулись в одну линию, складка на лбу уже

походила на рубец шрама.

- Хорошо, - пошел на уступку Махмуд-бек. - Ты, пожалуй, прав. Можно взять и Пулата.

Тухлы не выдал радости от этой своей маленькой победы. Он просто, с достоинством кивнул.

- Об этих людях и доложишь Дейнцу.

Тухлы вновь кивнул.

- Когда отправитесь?

- Дейнц торопит. . - пожал плечами Тухлы. - А там нас уже ждет уважаемый муфтий.

- Иди, - сказал Махмуд-бек. - Надеюсь и верю тебе. Всех людей Шамсутдин подготовит через неделю.

Тухлы поклонился Махмуд-беку. Но не спешил уходить. Задержался на секунду, две, три. Успел

рассмотреть цепи... Спокойное лицо Махмуд-бека... И подумал о своей судьбе.

Рядом шумел базар, торопились люди, надрывались торговцы. Обмануть, урвать лишний грош.

Порадоваться куску свежего хлеба. Жалкие люди... Жалкая, нищая жизнь. Никогда Тухлы, сын Джунаид-

хана, не согласится так существовать хотя бы один день.

А женщина стоит в стороне. Она выбрала, как ей кажется, очень удобное место. Она, пожалуй, никому

не мешает. Базар с каждой минутой разрастается. Ему становится тесно. Он постепенно растекается по

соседним переулкам. Подступает к месту, где сидят государственные преступники. Кто сюда придет по

127

своей воле, кроме родных и близких этих несчастных?.. Как торговать и покупать рядом с ними? Надо все

время делать вид, что не замечаешь изможденных людей, не слышишь звона цепей. А если зашевелится

в душе жалость, придется дать монету или хотя бы горсть сухих фруктов, кусок лепешки, яблоко, да еще

ухитриться сунуть его той стороной, где нет червоточины.

Не очень удобное место.

Женщину все чаще задевают торопливые прохожие, но она не чувствует чужих локтей, тяжеловатых

хурджунов, корзин...

Женщина выжидающе подалась вперед... Когда же наступит ее минута? Кивни Шамсутдин, дай знать,

и она, забыв все приличия, побежит, расталкивая этих сосредоточенных, шумных, веселых, сердитых,

богатых и нищих... Расталкивая всю пеструю, разношерстную толпу, весь гудящий мир.

Махмуд-бек старается успокоить Фариду:

- Все будет в порядке...

Эта фраза стала традиционной. За последние месяцы Фарида привыкла к ней и перестала верить.

Она с трудом сдерживает слезы. О чем ему сказать? О последнем письме важному сановнику?

Министру? Но Фарида об этом уже рассказывала. Откинув покрывало с лица, она все же торопливо

сообщает о своем последнем послании.

Повзрослела Фарида... Как у много повидавшей женщины, легли морщинки под глазами.

- Вы меня не слушаете? - обиженно спрашивает Фарида.

- Слушаю, милая, слушаю... - улыбается Махмуд-бек.

Она любит эту улыбку... Так может улыбаться только смелый, решительный человек. Фарида

рассказывает о последнем прошении, которое она подала государственному чиновнику. Она боится

потерять веру в эти бумаги, хотя уже догадывается, как медленно ползут прошения. И доползут ли до

главного человека, который может решить судьбу мужа. И найдется ли у этого человека время, чтобы

дочитать бумагу до конца.

Писцы, конечно, мудрят. Очень много слов в каждом прошении. Фарида всегда удивляется длинным

строчкам. Можно короче и яснее сказать о Махмуд-беке. Но писцы получают деньги за работу. Чем

больше работы, тем она дороже.

Махмуд-бек уже несколько раз просил жену не тратить зря деньги. Он не верит бумагам, не верит

жалобам, способным тронуть каменные сердца.

- Брось, Фарида. Брось ходить к этим жуликам... - весело уговаривает Махмуд-бек. Он не

притворяется. У него действительно веселое настроение. Фарида видит но глазам. Махмуд-бек искренне

смеется. Даже люди оглядываются на этого странного заключенного: «Не сошел ли с ума!» - Твои