Елизавета. В сети интриг - Мария Романова

– Та то ж я, господи. – Розумиха истово перекрестилась и увидела, что та, вторая женщина в златотканом платье, тоже крестится. – От сколь на свете-то живу, а и удумать не могла, шо зеркало может таким огромным, во всю стену…

От дальней двери раздалось:

– Я же тебе говорил, Лизанька! Моя матушка поумнее многих придворных ученых будет!

– Да и разве может быть иначе, друг мой! Она твоя матушка – и этим сказано все!

Наталья Демьяновна присмотрелась к говорившей. Высокая да статная, холеная да с иноземным обращением, то, несомненно была царица. Однако лицо ее оказалось таким милым, а глаза смотрели так ласково и просто, что сердце Розумихи вмиг оттаяло. Да и не стал бы Алешенька любить жеманную куклу аль дурочку.

– Ваше величество, – Розумиха поклонилась в пояс.

– Матушка! – царица поспешила навстречу как обычная невестка, которая очень хочет дружить со свекровью. – Как же я рада вашему приезду!

Из записок Екатерины Второй

Мать Петра III, дочь Петра I, скончалась приблизительно месяца через два после того, как произвела его на свет, от чахотки, в маленьком городке Киле, в Голштинии, с горя, что ей пришлось там жить, да еще в таком неудачном замужестве. Карл-Фридрих, герцог Голштинский, племянник Карла XII, короля Шведскаго, отец Петра III, был принц слабый, неказистый, малорослый, хилый и бедный. Он умер в 1739 году и оставил сына, которому было около одиннадцати лет, под опекой своего двоюродного брата Адольфа-Фридриха, епископа Любекскаго, герцога Голштинскаго, впоследствии короля Шведскаго, избраннаго на основании предварительных статей мира в Або по предложению императрицы Елизаветы. Во главе воспитателей Петра III стоял обер-гофмаршал его двора Брюммер, швед родом; ему подчинены были обер-камергер Бергхольц, автор вышеприведеннаго «Дневника», и четыре камергера; из них двое – Адлерфельдт, автор «Истории Карла XII», и Вахтмейстер, были шведы, а двое других, Вольф и Мардефельд, голштинцы. Этого принца воспитывали в виду шведскаго престола при дворе, слишком большом для страны, в которой он находился, и разделенном на несколько партий, горевших ненавистью; из них каждая хотела овладеть умом принца, котораго она должна была воспитать и, следовательно, вселяла в него отвращение, которое все партии взаимно питали по отношению к своим противникам. Молодой принц от всего сердца ненавидел Брюммера, внушавшего ему страх, и обвинял его в чрезмерной строгости. Он презирал Бергхольца, который был другом и угодником Брюммера, и не любил никого из своих приближенных, потому что они его стесняли. С десятилетняго возраста Петр III обнаружил наклонность к пьянству. Его понуждали к чрезмерному представительству и не выпускали из виду ни днем, ни ночью. Кого он любил всего более в детстве и в первые годы своего пребывания в России, так это были два старых камердинера: один – Крамер, ливонец, другой – Румберг, швед. Последний был ему особенно дорог. Это был человек довольно грубый и жесткий, из драгунов Карла XII. Брюммер, а следовательно и Бергхольц, который на все смотрел лишь глазами Брюммера, были преданы принцу, опекуну и правителю; все остальные были недовольны этим принцем и еще более его приближенными. Вступив на русский престол, императрица Елизавета послала в Голштинию камергера Корфа вызвать племянника, котораго принц-правитель и отправил немедленно, в сопровождении обер-гофмаршала Брюммера, обер-камергера Бергхольца и камергера Дукера, приходившагося племянником первому. Велика была радость императрицы по случаю его пребытия. Немного спустя она отправилась на коронацию в Москву. Она решила объявить этого принца своим наследником. Но прежде всего он должен был перейти в православную веру. Враги обер-гофмаршала Брюммера, а именно – великий канцлер граф Бестужев и покойный граф Никита Панин, который долго был русским посланником в Швеции, утверждали, что имели в своих руках убедительные доказательства, будто Брюммер с тех пор как увидел, что императрица решила объявить своего племянника предполагаемым наследником престола, приложил столько же старания испортить ум и сердце своего воспитанника, сколько заботился раньше сделать его достойным шведской короны. Как только прибыл в Россию голштинский двор, за ним последовало и шведское посольство, которое прибыло, чтобы просить у императрицы ея племянника для наследования шведскаго престола; Но Елизавета, уже объявившая свои намерения, как выше сказано, в предварительных статьях мира в Або, ответила шведскому сейму, что она объявила своего племянника наследником русскаго престола и что она держалась предварительных статей мира в Або, который назначал Швеции предполагаемым наследником короны принца-правителя Голштинии. (Этот принц имел брата, с которым императрица Елизавета была помолвлена после смерти Петра I. Этот брак не состоялся, потому что принц умер от оспы через несколько недель после обручения; императрица Елизавета сохранила о нем очень трогательное воспоминание и давала тому доказательства всей семье этого принца). Итак, Петр III был объявлен наследником Елизаветы и русским великим князем, вслед за исповеданием своей веры по обряду православной церкви; в наставники ему дали Симеона Теодорскаго, ставшего потом архиепископом Псковским. Этот принц был крещен и воспитан по лютеранскому обряду, самому суровому и наименее терпимому, так как с детства он всегда был неподатлив для всякаго назидания.

ИНТРОДУКЦИЯ

В даль неведомую

– Детушки же малые… И таких крох в даль столь ужасную!

Антон Ульрих поставил тяжелый бокал на стол.

– Благодари Бога да мягкое сердце тетки своей. Мы живы, живы и детушки наши. Даже император Ванечка с нами! Что ж ты причитаешь, словно курица глупая?!

– Благодарить? – Анна взвилась. – Мне? Тетку?! Эта презренная украла у меня трон! Украла Иоанна, даже Юлию не оставила! А ты говоришь «благодарить»… За что?! Кого?!

Антон долил дрянного крепкого хлебного вина, усмехнулся презрительно и горько.

– Так вот кого тебе жалко. Вот о ком ты думаешь, о ком плачешь. Полюбовницу свою жалеешь. А о детях тебе и думать недосуг. Уж о себе я и вовсе молчу.

– Вот и молчи! Кто ты таков, чтобы мне, императрице Российской, окорот давать?

– Императрице? – Антон Ульрих снова усмехнулся. – Императрица ныне корону надела. Говорят, сама на себя водрузила. Да недоимки за двадцать лет стране простила. А ты ни ей, ни себе, никому вокруг даже взгляда косого отродясь никогда не прощала. Да и не слышала никого, кроме себя. Оттого мы сейчас по пути в Ригу, а не на балу в Москве аль Петербурге…

– Не прощала и не слышала? Да как ты смеешь говорить это мне, Анне Леопольдовне?