Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Наталья Павлищева

Поднявшийся шум и крики разбудили князя. Михаил Александрович вчера засиделся допоздна, все прикидывал, как что поделит и куда денет неугодных московских бояр. Старался никого из обидевших его тогда не забыть, даже Гавшу, хотя на дворе у того и было неплохо. Решил, что обязательно надо спросить толком, у кого и как сидел почти год сын Иван, когда его Дмитрий привез от Мамая в Москву (тоже могли бы посодействовать и помочь бежать!). Всех накажет примерно, всех!..

Первой мыслью было, что московская рать под Тверью, хотя понимал, что не могли так быстро, да и ворота заперты. Конечно, воскресный день, торг уже гудел, но князь надеялся на свою стражу и разведку.

Князь выскочил за дверь, навстречу холоп с мертвенно-бледным лицом и дурными глазами.

– Что?!

– Тама… тама… – слуга договорить не способен, только рукой тыкал в сторону двора.

Михаил Александрович оттолкнул, сам выскочил на крыльцо. И обомлел! По двору и улицам ветер нес пыль и все, что мог подхватить, но самым страшным было не это. На солнце уверенно наползала черная тень! Все вокруг окутывала настоящая мгла, было отчего дыбом подняться волосам и кричать дурными голосами.

Яркое июльское утро враз превратилось в настоящую ночь, потемнело сильнее, чем в сильную грозу. Но ни раскатов грома, ни даже облаков на небе не было видно. Просто солнце скрывалось точно за щитом.

Сколько длилось это безумие, никто не мог бы сказать, кричали все, хватались за голову, куда-то бежали… Но вдруг страшный черный круг стал отползать в сторону, точно освобождая солнце из плена. Князь, стоявший на крыльце, облегченно перевел дух. Темная, страшная тень медленно отступала, открывая по-прежнему яркое солнышко, обещавшее жаркий день.

Когда он вернулся в покои, княгиня Евдокия встретила мужа, сидя на ложе с широко раскрытыми глазами:

– Миша… что это, Миша?

Вид растрепанной, ошалелой супруги совсем не настроил Михаила Александровича на добродушный лад, презрительно поморщившись, бросил:

– Не знаю! Оделась бы!

Глядя вышедшему вон мужу, княгиня вдруг залилась горючими слезами. Конечно, она уже немолода, растолстела изрядно, подурнела с возрастом, и волосы седые, и руки дряблые… Но ведь все так, кто из рожавших женщин остается в годах красавицей? Может, с лица и хороши под румянами да белилами, а сними с них наряды, да сотри всю свеклу, ничуть не лучше будут. Почему мужчины этого не понимают?

О шуме за окном она из-за своей обиды на мужнину невнимательность даже забыла. Потому, когда девки, одевая и прихорашивая хозяйку, принялись наперебой ужасаться утренним страстям, вдруг спросила:

– А чегой-то случилось? Украли чего, что ли?

И надо же было в ту минуту снова войти в покои князю! Фыркнул, как кот:

– Украли!.. Только и знаешь кражи! На солнце тень наползала!

Укор был несправедливым, никакие кражи княгиню не интересовали, а давеча сам же не захотел объяснить, почему шум на улице! И губы Евдокии снова задрожали, едва не заревела. Не допустили девки, принялись в десять голосов рассказывать, как на солнышко вдруг наплыла черная тень и стало темно, как ночью! А потом тень отползла, и снова все исправилось. Спросить бы мужа, отчего такое бывает, но ведь не только не скажет, а снова дурой обзовет.

Михаил Александрович и сам не мог понять, почему так злится на супругу. Зря княгиня Евдокия думала, что это из-за оплывшей фигуры и двойного подбородка, мужу давно было наплевать на ее вид, коли понадобится что, так девок под боком немало, но его мысли заняты другим, потому и девки не очень нужны.

Сам себе тверской князь не желал сознаваться, что его оскорбляет отношение жены к его попыткам стать великим князем. Похоже, самой Евдокии Константиновне не нужно это княжение, ей и в тверском тереме хорошо. А Михаил Александрович не мог оставить попыток занять владимирский престол даже после прежних поражений. Отдать княжение Митьке московскому?! Не бывать тому!

Зря Михаил Александрович не придал должного значения рассказу взволнованного гонца, тот правильно понял, что вокруг Москвы собираются русские войска. И собирались они против тверского князя. Если бы он не чурался и приехал на общий сбор князей в Переяславле, то, может быть, понял, что не стоит встречать против всех-то сразу.

Но Михаил Александрович слушал Некомата и Ивана Вельяминова, а потому не замечал, что прошло время, когда меряться силами можно было с одной Москвой, призывая на помощь зятя Ольгерда. Теперь Ольгерд предпочитал не вмешиваться, а если и помогать, то слегка, а вот за Москвой встали остальные русские княжества. Даже Новгород, недавно поддерживавший тверского князя, и Олег Рязанский, всегда стоявший в стороне, и те объявили, что самоуправство Михаила Александровича и его потуги заполучить ярлык на великое княжение надоели.

Потому, когда Дмитрий Иванович кинул клич всем собраться, откликнулись многие. Хотя боялись не Тверского Михаила Александровича, а нападения Мамая из-за самоуправства Васьки Кирдяпы. Натворил бед, а теперь всем расхлебывай…

Но в Волок, куда вдруг позвал московский князь, собрались многие. С полками пришли: Владимир Серпуховской Храбрый и Василий Михайлович Кашинский, Дмитрий и Борис Константиновичи и Семен Дмитриевич Суздальские, Василий и Александр Константиновичи и Андрей Федорович Ростовские, Роман и Василий Васильевичи Ярославские, Федор Михайлович Моложский, Андрей Федорович Стародубский, Федор Романович Белозерский, Роман Михайлович Брянский, Роман Семенович Новосильский, Семен Константинович Оболенский с братом Иоанном Тарусским и даже племянник Святослава Смоленского, Иван Васильевич.

Федор Романович Белозерский, увидев нижегородского князя вместе со средним сыном, усмехнулся:

– А город-то на кого оставил? У тебя Орда-то под боком.

– Василий там.

– Пустил козла в огород! Смотри, Дмитрий Константинович, было бы после куда возвращаться!

– Тьфу на тебя! – в сердцах ругнулся Дмитрий Константинович, у которого у самого кошки скребли на душе от опасения, чтобы Васька снова чего не натворил.

Конечно, Михаил Александрович никак не ожидал такого единства среди князей, над которыми благодаря купленному Некоматом ярлыку стоял великим князем. И очень надеялся на помощь Ольгерда и самого Мамая. Если верить сурожанину, то у Мамая уже нога в стремени была.

Но шли день за днем, в Волоке собралось уже огромное войско, а садиться в седло окончательно темник что-то не собирался, и Ольгерд, хотя и ворчавший на беспокойного Михаила, но никогда не оставлявший его без помощи, тем более против Москвы, тоже медлил. Да и как ему было пройти, если этот щенок умудрился встать на пути, отрезав литовцев от Твери? Вот когда Михаил Александрович понял хитрый замысел Дмитрия, собиравшего войска в Волоке! Он разом отсекал помощь Литвы.